Статистическая вероятность любви с первого взгляда
Шрифт:
— Шарлотта надеялась, что мы тобой станцуем на приеме — ну, понимаешь, отец с дочерью…
Почему‑то эти слова поразили Хедли куда больше, чем, казалось бы, та более серьезная новость, которую она ожидала услышать.
Папа поднял руки.
— Я все понимаю! Я говорил ей, что ты не захочешь и ни за что не выйдешь при всех со своим стариком…
Он умолк, явно ожидая, что Хедли прервет его.
К ней наконец вернулся дар речи:
— Вообще‑то я не очень хорошо танцую.
— Знаю! — улыбнулся папа. —
— Ладно… — Хедли часто‑часто заморгала.
— Ладно?
— Ага.
— Ну замечательно! — Папа начал чуть покачиваться на каблуках, празднуя неожиданную победу. — Шарлотта очень обрадуется.
— Это прекрасно.
Хедли не могла скрыть горечи в голосе. Она чувствовала себя опустошенной, весь ее боевой дух внезапно куда‑то улетучился. Она же сама этого хотела. Не желала иметь ничего общего с папиной новой жизнью — и теперь эта жизнь действительно начинается без нее.
Беда в том, что дело уже не только в Шарлотте. Через девять месяцев у папы будет еще один ребенок. Может быть, дочка.
А он даже не удосужился ей рассказать об этом.
Точно так же больно ей было, когда он ушел, и потом — когда Хедли впервые услышала о Шарлотте. Но на этот раз Хедли словно неосознанно приветствовала эту боль, вместо того чтобы убегать от нее.
В конце концов, одно дело — убегать, когда тебя догоняют и упрашивают вернуться, и совсем другое — убегать, когда ты никому не нужна.
10
8:17
по Североамериканскому восточному времени
13:17
по Гринвичу
ВЧЕРА В САМОЛЕТЕ они с Оливером грызли крошечные крендельки, и он так долго молча рассматривал ее профиль, что Хедли в конце концов не выдержала:
— Ты что?
— Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
Она нахмурилась:
— Этот вопрос обычно задают четырехлетним детям!
— Не обязательно. Каждый должен кем‑то быть.
— А ты кем хочешь быть?
— Я первый спросил!
— Космонавтом, — ответила Хедли. — Балериной.
— А если серьезно?
— Считаешь, я не смогу стать космонавтом?
— Можешь даже стать первой балериной на Луне.
— Я думаю, у меня еще есть время, чтобы выбрать дело всей жизни.
— Справедливо, — заметил Оливер.
— А ты? — поинтересовалась Хедли, ожидая от него услышать очередную шуточку — например, название какой‑нибудь воображаемой профессии, связанной с его таинственной научной работой.
— Я тоже не знаю, — тихо ответил он. — Пока не решил. Только не юристом.
— А что, у тебя папа юрист?
Оливер промолчал, мрачно уставившись на крендель, который держал в руке.
— Ладно, не важно, — произнес он наконец. — Кому это вообще надо — о будущем думать?
— Не мне, — откликнулась
— Вот поэтому в самолете так здорово. Сидишь себе, и никакого выбора. Хедли улыбнулась:
— Не так уж здесь и плохо.
— Точно, неплохо, — согласился Оливер, забрасывая в рот последний кренделек. — Собственно говоря, прямотаки здорово. Ни на какое другое место не променял бы.
Папа беспокойно расхаживал взад‑вперед в полутемном коридоре и то и дело вытягивал шею, поглядывая на лестницу в подвал — не идет ли Шарлотта. Он волновался, как подросток, явившийся на первое в жизни свидание. Хедли вдруг пришло в голову: может, именно таким он и хотел стать, когда вырастет? Мужем Шарлотты. Отцом ее ребенка. Человеком, который проводит Рождество в Шотландии, а летний отпуск — на юге Франции, обсуждает искусство, литературу и политику за изысканным обедом и бутылкой хорошего вина.
Странно, что все так обернулось. Он ведь чуть было тогда не отказался от поездки. Хотя работа — мечта, все же четыре месяца — слишком долго. Мама сама его уговорила. Твердила, что он всегда к этому стремился, что пожалеет, если упустит такую редкую возможность. Останься он дома, не познакомился бы с Шарлоттой.
И тут, словно в ответ на невысказанные мысли, по лестнице поднялась Шарлотта, разрумянившаяся, в своем великолепном платье, только уже без вуали. Каштановые локоны спадали на плечи, она словно скользила по воздуху — прямо в папины объятия. Пока они целовались, Хедли отводила глаза и смущенно переминалась с ноги на ногу. Наконец папа отстранился от Шарлотты и широким жестом указал на Хедли.
— Шарлотта, я хочу офицально вас познакомить.
Прошу — моя дочь! Шарлотта, сияя улыбкой, крепко обняла Хедли.
— Я так рада, что ты все‑таки успела!
От Шарлотты пахло сиренью — то ли духами, то ли букетом, который она держала в руках. Попятившись, Хедли заметила обручальное кольцо у нее на пальце — камень раза в два больше, чем у мамы. (Хедли до сих пор еще иногда тайком вытаскивала мамино кольцо из шкатулки и, надев на большой палец, разглядывала грани алмаза, словно в них таился ключ к разгадке тайны: почему разошлись ее родители.)
Шарлотта снова обратилась к папе:
— Прости, что задержалась! Все‑таки свадебные снимки делают раз в жизни.
Хедли хотела уточнить, что для папы это уже второй раз, но вовремя прикусила язык.
— Не слушай ее, — сказал папа. — Она столько же времени прихорашивается, когда собирается в магазин за покупками.
Шарлотта легонько шлепнула его букетом.
— Хоть в день свадьбы можешь вести себя как джентльмен? Папа наклонился к ней и быстро поцеловал.
— Постараюсь, только ради тебя!