Статус человека
Шрифт:
— Послушайте, — сказал Родион и положил ему руку на плечо. Человек не отреагировал никак — очевидно, он продолжал бы разбивать ящик и с чужой рукой на плече, — но Родион мягко сжал плечо и повернул его к себе лицом. Тот сразу же обмяк и не сопротивлялся, а только протягивал руки с молотком в сторону ящика и продолжал смотреть в ту же сторону. Как кот протягивает лапы и смотрит на нагретую, теплую подушку, когда его берешь с нее к себе на колени.
Родион встряхнул его и посмотрел в глаза. Взгляд человека был тусклым и отсутствующим.
— Послушайте, — Родион
— Х-гоу! — Мотнул головой, напыжился и добавил: — Г-гоу!
Родион невольно отшатнулся. Человек повел головой, скользнул по нему взглядом как по пустому месту, повернулся и снова принялся разбивать ящик.
Что ушат холодной воды. Сумасшедший где-то в пятистах парсеках от Земли заводит ферму и живет себе припеваючи, в свое удовольствие… Родион оглянулся на корову. Она уже оправилась от испуга и щипала траву. Хвост ее висел неподвижно, как веревка. Впрочем, от кого ей здесь отмахиваться? Сзади, за спиной, хозяин по-прежнему стучал молотком, отбивал шершавые неоструганные дощечки, извлекал из них гвозди и складывал — дощечки аккуратной стопкой, а гвозди в карман брюк. Когда молоток попадал по гвоздю, щелкала короткая искра, но человек не обращал на нее внимания.
Родион вздохнул и открыл дверь в хижину. В хижине было темно, и только сквозь щели в лишь бы как сбитой крыше, пробивались узкие, дрожащие пылью лучи света. Остро пахло запущенным, давно не чищенным хлевом. Посередине хижины на корточках у огромного старинного куба синтезатора сидела беременная, с большим животом, женщина. Она была такая же худая, как и мужчина, и — нет, не смуглая, нет — какая-то серокожая и в таких же отрепьях. К Родиону она не обернулась, а продолжала выщелкивать программу, быстро бегая пальцами по клавиатуре синтезатора.
— My God! — вдруг прохрипело из угла у двери. Родион резко обернулся. В углу, на грубо сколоченном деревянном кресле сидел лохматый седой старик. Руки, сухие, тонкие, лежали на подлокотниках-подпорках, тело было высохшим и дряблым — от него веяло давно забытой болью и мертвой плотью. Жили только дрожащая складками индюшиная шея и большие, почти светящиеся, глаза. Старик завороженно смотрел на Родиона и глотал слюну.
«Паралич, — понял Родион. — Давний, старый. Запущенный. И мне, моему личному комплексу регенерации, не поддастся…»
— I'm blessed, — просипел старик и, раздирая горло, закончил: — if you are not earthmen!
Родион отрицательно покачал головой.
— Я не понимаю, — сказал он и смутился. (А планету, планету-то назвал «The End»! Тоже мне, англоман!)
Старик плакал. Крупные слезы стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.
— My God… My God… Can i hope, what…
Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.
— Прошу прощея. Вы не кумуете по-аглицки… — спохватился он. — Та чо та я? Топа сюда, ближте, и опушайтесь.
Родион непроизвольно шагнул вперед. Старолинг… Дед, а дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.
— Ах да, не на
Родион выволок ящик из угла, перенес поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.
— Вы уж прощея мя, — сказал старик, — но я не можече… Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, со светящимися белками глазами и вдруг, чуть ли не скуля, спросил: — Како там на Земле? Вы давно оттоле? Родион помялся, не зная, что сказать.
— На Земле все нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.
— Сегод..? — оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли. — Cod forbid… — забормотал он. — Again… Let me go for goodness' sake!
Он страдальчески закачал головой, захныкал.
— Когда та уже прекращется, когда вы престанете трзать мя? Чем дале, тем скверна… Шарнуть бы в тя чо-нибудь… — тоскливо-тоскливо протянул он и вдруг заорал: — Сковыряй-ся прочь, мержоча тварь! Уже и днем явитесь!
Родион посмотрел в яростные глаза старика, напрягся, подстроился.
— Спокойно. Успокойся. Я — самый нормальный человек. С Земли. Не галлюцинация, не фантом… Человек, — мягко внушил он.
Старик сник, обмяк. Прикрыл глаза.
— Кой час год? — тихо спросил он. Родион сказал.
— Хм… — старик пожевал губами. — Двести годов… Двести… Ейща сумняща, млада члек, тебе тода ще в папухах не было.
«В папухах…» — ошалело подумал Родион и тут вроде бы понял. К чему здесь эта хижина, этот старик, дряхлый, древний, со своим древнелингским диалектом… И все-все остальное… Двести лет назад — ревущие сопла, фотонные громады, релятивизм, архаика…
Какая звездная экспедиция не вернулась из этого сектора? Какая?! Сейчас бы третий том Каталога…
— Ничего, — сказал он старику. — Ничего. Через неделю я закончу здесь дела (не говорить же, что у него авария и раньше чем через неделю корабль не починят) и заберу вас на Землю. Все будет хорошо. — Он легонько похлопал старика по сухонькому мертвому кулачку. — Ничего…
Старик открыл глаза и как-то странно посмотрел на него. Губы тронула язвительная улыбка.
— Искушаешь. — Он невесело рассмеялся. — Годов десять тому, кода… — У старика перехватило горло. — Кода ща была… Бет была… — Он замолчал, моргнул глазами, кашлянул. — Можече, я и обрясця… А им, — старик кивнул на женщину, — Земля не занужна…
Хлопнула дверь. Пригнувшись, в хижину вошел сумасшедший и, немного потоптавшись у порога, присел на ящик в Другом углу.
— Что с ним? — полушепотом, пригнувшись к старику, спросил Родион и указал глазами на вошедшего. — Это после катастрофы?
— Катастрофы? — старик уставился на него, не понимая. Затем захихикал. — Вы мляете, мы терплячи кораблекруша? — спросил он. Его явно веселила эта мысль. — Конче, не без того… Та мы поселянцы, просто поселянцы, вы разумеете? Мы утяпали с Элизабет с ваштой клятой Земли тому, чо были накорма ею по заглотку! Во та как. А ца мои… — он поперхнулся и глухо поправился: — Нашты с Бет дети…