Статус

Мясоедов Владимир Михайлович

Болело все. Казалось, по телу снует сразу сотня мелких тараканов с очень острыми лапками, которыми они немилосердно царапают мою многострадальную тушку. Каждая жилочка дрожала от попеременно накатывающих обжигающе горячих и столько же обжигающе ледяных волн. Плюс почему-то не работало зрение, хотя веки, кажется, были подняты. Но уши исправно доносили до мозга обрывки каких-то странных фраз, вроде и русских, но с ускользающим смыслом и интонацией. А в нос били запахи, наводящие на мысли о разлившейся коллекции химикатов.

— Ой, ё! — то ли вслух, то ли про себя простонал я, чувствуя, что умираю. — Вашу мать, айболиты, вам чего, наркоза жалко? Загнется подопытный

кролик перед заморозкой ведь!

Кажется, моя речь достигла адресатов. Невидимые врачи чего-то залопотали, кто-то с грузинским акцентом отчетливо помянул чью-то мать. Волны холода и жары прекратились. А вот еле чувствуемые уколы по телу заметно усилились. Э…а как я их чувствую? Если верить Данилу, я не должен его чувствовать, пока позвоночник не починят…Стоп! Я что, уже в будущем? Оттаиваю?

И тут меня что-то ужалило. Больно. Куда-то в район сердца.

— Ну и бред же мне приснился, — подумал я, проснувшись и рассматривая потолок. Незнакомый. Ребристый. Слегка светящийся.

— Объект притал в себя, — спокойно констатировал чей-то механический голос над ухом.

— Что сделал? — машинально переспросил я, пытаясь пошевелиться. Безуспешно. Тело к кровати, на которой лежало, было примотано десяток ремней-фиксаторов.

Над моим лицом склонилась чья-то физиономия. Слегка небритая и пахнущая перегаром. На врача не похожая ну вот ни разу. Разве что на патологоанатома. Похмельного. И очень крупного, такого, что гроб вместе с лежащим в нем трупом одной рукой подымет. Даже металлический.

— Что за олд? — спросил он и, видя выпучившиеся в непонимании глаза, уточнил. — Дата криоконсервации.

— Э… — замялся я, пытаясь пошевелиться и понимая, что, о чудо, здоров. Во всяком случае, руки и ноги чувствовались. И даже вроде бы сгибались в положенных от природы местах на те миллиметры, что позволяли ремни. — А черт его знает, я больницу после попадания пули в шею плохо помню.

— Теперь уже завис "паталоганатом".

— Уас? — переспросил он, и пришлось повторить сообщение. Но понимания с обеих сторон это не добавило.

Примерно с полминуты мы ошалело пялились друг на друга, но потом он хлопнул себя по лбу и чем-то щелкнул. Ремни ослабли, и я наконец-то, впервые, за черт знает сколько лет смог сесть. Уже неплохо если подумать. Тепло, светло, еще и живой вдобавок. Не соврал Леха, замерзнуть и оттаять можно. Наверное. Сути этой самой криоконсервации я же так и не понял.

— Спасибо, — поблагодарил я своего не совсем понятного врача, растирая почему-то вдруг зачесавшуюся шею, пальцы наткнулись на громадный шрам, а глаза сами собой попытались обшарить с ног до головы "патологоанатома". Но не сумели. Ног у громадного мужчины средних лет не было. Был гибрид тележки из супермаркета с каким-то механическим спуртом.

— Та не за што, — ответил мне с непонятным акцентом вне всяких сомнений настоящий киборг и протянул руку, слава богу, оказавшуюся нормальной. — Петр.

— Оригинальные пошли апостолы, — ошалело подумал я, чувствуя, как ладонь сжимают стальные тиски. — С гидравликой. И, если меня глаза и нос не обманывают, слегка пьяные.

Вот так я и попал. В будущее. Без возможности возврата, ибо машины времени пока не придумали. И оказалось оно совсем не радостным. Разговаривать нам с Петром было сложно, но можно, русский язык за века моей вынужденной изоляции поменялся довольно сильно, но еще был в целом узнаваем. К тому же англицизмы, которых в нем появилось очень много, благодаря учебе в институте оказались мне, в большинстве своем, понятны. Человечество объединилось,

вышло в космос, повстречалось с иным разумом, колонизировало несколько звездных систем и вплотную подошло к бессмертию…но оно все так же требовало хлеба и зрелищ, как во времена Древнего Рима. И первый его представители все так же стремились отнять у других, а в качестве второго лидировала, безусловно, льющаяся кровь. Разбудивший или вернее разморозивший меня Петр оказался самым натуральным расхитителем гробниц, вернее, оставшихся после Третьей Мировой или как ее сейчас называли Великой Войны, бункеров. Случилась она через пару десятилетий после моей заморозки, Леха скорее всего до нее дожил. А может быть и пережил. Этого Петр, оказавшийся отставным солдатом удачи, искавшим по древним подземельям прибавку к пенсии, не знал. Зато он прекрасно знал, что без оружия теперь по городам, неважно каким, ходить можно далеко не везде, а попадаться на глаза власть имущим это верная примета скорой и страшной смерти.

— Грендвазер говорил, раньше воопще то нищего было, — рассказывал мне киборг, прикладываясь к фляжке, которую извлек из своего стоящего в углу комнаты рюкзака, куда лично я бы, пожалуй, поместился целиком. И еще место осталось бы. Плескалась там, кстати, самая настоящая водка, которая, если верить моим вкусовым рецепторам за прошедшие века поменялась не сильно. — А с тех пор как открыли омолаживающие эффекторы, все и понеслось. Для высокостатусников открылась пошти вечная лайф и они вообразили себя рафными деусам. А мы, те кто воркуют на них, оказались пылью. Нет мани на лонг лайф, следовательно ю черфь. Готом раньше умрешь или тесятителтеим…они считают ноу расница. Штрафы за дедлайф им итс уан цент. Если повесет, доллар. А у каждого в день по тесятке только на дринк итет.

Дольше всего я соображал, что глагол "воркуют" образован от русской транскрипции ворк, что в переводе на родной этому жуткому перлу английский означает работа.

— Охренеть, — высказался я, слегка уяснив, происходящее в обществе. — В мои времена, конечно, тоже жизнь была не сахар, но таких перегибов все же не было. А как же народ это терпит?

— По другим корпорация бесшит, если мошет…но как это сделать если везде отинаково? Разве что в космом улететь, там лушше. Или хуже. Как посмотреть.

И тут меня, что называется, проняло. Сижу черти где, черти когда, бухаю с киборгом. Подкравшаяся незаметно истерика вылезла наружу, в виде хихикания, переросшего в хохот.

— Накрыло, — расплылся в улыбке Петр, к чьей речи я начал потихоньку приспосабливаться. — Это нормально, это бывает. Ну а плачешь то чего?

Мой хохот к тому моменту и вправду перерос в какие-то жуткие даже на взгляд их создателя завывания. Ну а как иначе? Документов нет, денег нет, родители и друзья давно истлели вместе с родным государством, на улице какие-то корпорации, которые вышвыривают старых кибернизированных наемников пинком под зад с мизерным пособием которого на жизнь и запчасти не хватает…Ну как тут не расстроиться?

— Да нафига ты меня вообще разморозил? — сквозь всхлипы бросил я и, получив ответ, сразу осознать его не смог.

— Усыновить. Дочка у меня одна уже есть, теперь и сын будет, — пьяный Петр слегка раскачивался на кушетке. — Уж поверь, если я пер твой саркофаг из Восточной Сибири до Метронома за свой счет, то интерес у меня имеется. Было бы иначе, притащил бы тебя не госпиталь, а в музей. Зарабатывал бы ты тогда Данил по полсотни кредитов в день, как диковинка из далекого прошлого…да вот только не вырвался бы никогда. А так у тебя вся жизнь впереди…