Ставь против горя свою доброту…
Шрифт:
«И первая любовь…», В. Герасимов
Он пел в Стокгольме и Берлине, Париже и Ниме, в придунайских странах на Западе и в таежных поселках на БАМе, в Москве и на Диксоне, на первых строительных площадках КамАЗа и на палубе атомного ледокола «Арктика». Названия десятков городов на его старенькой гитаре — это песенный атлас страны.
Нет, он не профессиональный певец, хотя 26 раз становился лауреатом различных фестивалей и конкурсов. Он врач. И песни, которые он поет, не так часто можно услышать по радио и в телепередачах. Но когда появляются скромные
Секрет такого постоянного успеха объяснить и легко, и в то же время — непросто. Легко — потому что Муравьев поет так называемую бардовскую песню, иногда ее называют самодеятельной туристкой, поэтической авторской, политической и патриотической. Это песни Клячкина и Кукина, Дольского и Никитина, Берковского и Егорова, Кима и Визбора, Вахнюка и Круппа, Окуджавы и Матвеевой, Городницкого и Сухарева, песни, которые пели и поют у туристских костров, в палаточных лагерях геологов, на бивуаках стройотрядовцев, в городских квартирах и на полярных зимовках. И даже в космосе. Песни, каждое слово, каждая интонация которых выверены по камертону души.
Сложнее объяснить, почему именно Владимир Муравьев стал признанным полпредом бардовской песни. Ведь у каждого из названных авторов своя поэтика, свои неповторимые интонации и голос, хорошо знакомые всем любителям песни по магнитофонным записям хотя бы.
Вокальными данными тут ничего не объяснишь, хотя у Володи неплохой голос, хорошая музыкальная культура, тонкий художественный вкус. Анализ его артистического обаяния тоже мало что даст. Да и нет у него арсенала так называемых творческих приемов, инструментария певческого ремесла. Есть гитара на уровне сердца, как точно сказал бард Борис Вахнюк.
А там, где сердце, — там уже судьба, крепкий узел, в котором завязаны жизнь человека, пути его поколения и общества, в котором он живет, в котором рождается, как личность.
В середине пятидесятых годов, когда Володя только начал ходить в школу, наступило десятилетие поэтического половодья, стихи не только читали с эстрады, на стадионах на школьных вечерах и у походных костров. Их пели. Появился особый жанр в нашей музыкальной культуре, явление в общественной жизни. Сочиняли стихи и пели их студенты и целинники, туристы и геологи, солдаты и моряки. Может быть, поэтому бардовскую песню и назвали самодеятельной.
Но уже тогда появились барды, пишущие настоящие стихи, сочиняющие неповторимые мелодии. Школьник Муравьев о них не знал. Не знал, что уже в 1961 году в Ленинграде был создан клуб «Восток», в котором пели Клячкин, Вихорев, чуть позже Кукин, что в Москве объединились Визбор, Якушева, Ким. Не знал, что в 1965 году в Бресте на I слете участников Всесоюзного похода по местам революционной, боевой и трудовой славы, по сути дела, состоялся первый фестиваль самодеятельной песни. Программно прозвучала патриотическая песня Круппа «Ровесников следы», которая теперь прочно вошла в репертуар Муравьева.
Володя в школе писал стихи, любил поэзию, пел под аккомпанемент пианино английские и советские
Потом в мединституте с вокально-инструментальным ансамблем лихо исполнял: «Опять от меня сбежала последняя электричка» Потом узнал о бардовской песне.
Для ровесников Муравьева она была открытием, она пришла к ним из конца пятидесятых — начала шестидесятых, как звук, отставший от самолета. В Казанском университете в 1966 году состоялся первый вечер самодеятельной песни. Пели В. Жихарев, А. Макин, Э. Скворцов, Б. Львович, А. Филиппов. А Володя был в зале. И тогда твердо решил организовать такой же клуб в мединституте.
Товарищ по клубу Ильдус Гирфанов обучил Муравьева трем гитарным аккордам — это было начало. Выступал с концертами. А в 1967 году ребята из клуба поехали на фестиваль в Смоленск и стали там лауреатами. Муравьев не поехал. Тогда он отдал предпочтение другой своей страсти — спорту, поехал на зональные соревнования в Уфу. Он возглавлял баскетбольную команду института, ставшую чемпионом страны среди исполнителей, назвали его победителем конкурса и в составе ансамбля с Боковым. Вместе спели «Трубачей» Берковского, песню гражданского звучания.
Надо сказать, что патриотическая, политическая песня в репертуаре Муравьева занимает особое место. «Помни войну!», «Рассказ ветерана», «Полоцк», «Военные фотографии», «Серега Санин» Визбора, «Музыка ждет» Полоскина, «Тыл и фронт», «Баллада об отце» Вахнюка и множество других песен гражданского накала звучат в исполнении Володи без ложного пафоса, по-человечески глубоко и лирично. Он вообще лирик, Владимир Муравьев. В каждую песню вкладывает столько души, что она становится его песней. Ему веришь.
Удивительно, как в этой судьбе неразрывно переплелись профессия медика, борющегося с бедой, и верность бардовской музыкальной стихии. Владимир Юрьевич Муравьев руководит эндоскопическим центром Министерства здравоохранения ТАССР, он секретарь партийной организации республиканского онкологического диспансера. Пишет диссертацию. И его хватает еще на концертную деятельность. Он президент Казанского городского клуба самодеятельной песни.
После ночного, особенно трудного дежурства — с утра обычный прием больных. Во время обеда — запись на радио, потом опять больные, консультации, а вечером — выходит на подмостки лауреат Всесоюзных и республиканских фестивалей самодеятельной и политической песни, участник Х Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Берлине Владимир Муравьев.
Он поет песню своего друга А. Круппа, погибшего в горах, и она звучит как программа самого певца:
«Ставь против горя свою доброту
Это, наверное, кое-что значит.
Пусть даже песня застрянет во рту,
Хочется петь — невозможно иначе.»
«Вечерняя Казань», 26 октября 1984 г.
Верность песне, А. Миллер
Помните, была такая песня у Юрия Визбора — «Три минуты тишины»… В 60-е годы пели ее, кажется, все и повсюду. Что открывалось нам в этой неброской песенке, чем она нас брала? Наверное, новизной интонации. Привыкшие к казенному пафосу, бытовавшему тогда на эстраде, мы вдруг увидели, что о большом, о главном можно, оказывается, вот так: просто, вполголоса.