Ставка больше, чем жизнь

Тучков Владимир

– Откуда ж мне знать? – ответил удивленно Хруст и вытаращил глаза. – Неужто засвербело?

– Да не по той части! Может, все же видел?

– Как же я мог видеть? Я в шесть приехал, её уже не было. Да что случилось-то? Что ты весь трясешься?

– Да, хреново. Для неё хреново. Так, может, Тофик знает? – продолжал наседать Танцор.

– Тофик, может, и знает, да где его искать-то?

– Так позвони. Дома, наверно, где ж ему быть.

– Бригадиру, – Хруст чуть не подавился «Туборгом», который неторопливо отхлебывал, – бригадиру утром засерать мозги насчет какой-то Манки?! Чтобы он меня своим рыбкам на корм порезал?

– Да, бригадиру! –

У Танцора не выдержали нервы, и он заорал, хоть на охранников орать и не принято. – Потому что Манке, если я её сейчас не найду, часа два жить осталось! Замочат её, как пить дать, замочат!

– Что ж ты мне сразу-то не сказал. – Хруст переменил тон на участливый, что в бандитской среде является дурным признаком. – Кто это её запланировал?

– Да это долгая история.

– А я внимательный, все до конца выслушаю.

– Время, Хруст, теряем время! Скоро уже на хрен никому не нужны будут подробности! Ты мне веришь?

– Конечно, верю, Танцор! Ты у нас всегда был чистенький такой. Сам по себе. А мы все в дерьме по пояс. Кому же ещё верить, как не тебе? – Хруст аккуратно поставил рядом со стулом пустую пивную банку и открыл зубами бутылку колы.

– Кончай, я тебе подлянки никакой не делал.

– Да ведь и хорошего ты никому ничего не сделал.

– Ну, хочешь полштуки?

– Гринов?

– Гринов.

– Давай.

Танцор дал. Хруст взял.

– Так чего ты пургу гонишь? – Уже почти совсем по-человечески сказал Хруст, засовывая деньги в нестандартный брючный карман, сбоку от колена, где он держал запасной магазин к Стечкину. – Далась тебе эта Манка.

– Да, понимаешь, – Танцор решил воспользоваться кратким замешательством Хруста и дожать его, – тут речь идет не только о ней, но и обо мне. Эти суки, кто – не скажу, решили таким образом опустить меня, сделать на все согласным. Чтобы на цырлах перед ними ходил и чтобы меня можно было дальше гнуть, давить, топтать… Чтобы стал их заводным солдатиком. Скажут: убей – убью, взорви – взорву, прыгай под танк с гранатой – прыгнут.

– Да ты, братан, на иглу что ли сел? Что несешь-то? Крыша совсем съехала?

– Слушай, Хруст, умоляю тебя, дай телефон Тофика! Он все знает.

Хруст сидел, покачивал ногой, закинутой на ногу, прикидывал, что можно было бы содрать с Танцора ещё штуку, а потом послать куда подальше. Однако посчитал это дело низким, перед пацанами было бы стыдно. Хруст не был шакалом. Поэтому он решил вразумить Танцора:

– Я, конечно, не знаю, против кого ты попер. А сам сказать не хочешь, ну и ладно. Но знай, плохо это для тебя кончится. Запомни: когда человек один, то он не жилец. Каким бы хитрым ни был, все равно замочат, подловят и замочит. А ты один. Такой хороший, такой правильный, с понятиями. Только понятия у тебя совсем не те. Их быстро из черепа пулей вышибают. Манку тебе уже не спасти. Куда же ты прешь-то? И Манку замочат, и тебя. Ведь у тебя же даже ствола нет! Да если бы ты даже крутой из крутых был, если бы на танке ездил, то, повторяю, один в этом деле – не жилец. Таких даже не хоронят по-человечески.

Танцор понял, что все его слова будут совершенно бессмысленны. Что эту стену прошибить невозможно. Что у него нет аргументов против довольно внятно излагаемой Хрустом стратегии естественного отбора. Однако дослушал до конца.

– Конечно, Манка как бы наша. Гиви к ней неплохо относится. Пацаны довольны, потому что добрая телка, с пониманием. И если что, то Тофик всех бы поднял и отбил её. Но это лишь тогда, когда бы на неё наехали по работе, из-за нашего дела, бизнеса.

Тогда отдать её на замочку было бы западло, позорно. А тут она сама куда-то влезла. Это её дела. И ничьи больше. Не мои, не Гиви, не Тофика, даже не Зойкины, которая очко моет. И не твои, Танцор. Можно ли сейчас братву поднимать? Нельзя. Потому что за Манкины дела могут положить кого-то из наших пацанов. Это неправильно. Если так делать, то скоро нас подомнут. Поэтому и звонить Тофику нельзя, потому что он от такой дурости совсем озвереет. А ты его знаешь. Иди, Танцор, домой. И если ты такой слизняк, то выжри две бутылки водки и ложись спать.

Танцор встал и с благодарностью крепко пожал Хрусту руку.

На всякий случай рванул к Манке, в Текстильщики. Вполне могла уже и подгрести домой. Пришел к дому нос в нос с темно-синим «Рено». Взбежал на третий этаж. Долго и бесполезно звонил в дверь. И вдруг вспомнил, что у Манки есть сестра. Она ему об этом как-то говорила. Да, точно, он был в абсолютно разобранном состоянии, хотел ехать к ней, лишь бы не быть одному. Но не получилось. Манка сказала, что надо к сестре. То ли с племянником посидеть, то ли ещё что-то.

Кинулся к машине, судорожно вспоминая фамилию Манки. Однако в лэптопе все ещё торчало задание: Звягина, Ирина Николаевна. А сестра? Блин, сменила фамилию! Хотя нет, мужа не было. Танцор залез в базу данных МГТС и в окне поиска набрал: «Звягина ******* Николаевна».

Таковых оказалось 87 человек. Однако была ещё одна зацепка, компьютер выдал телефоны вместе с адресами. И Танцор начал мучительно вспоминать, куда же тогда поехала Манка. Ведь расстались-то они в метро. Точно! Он пошел на «Пушкинскую», а она на «Тверскую». Значит, по зеленой линии. Но, может, где-то пересела на другую. Нет, Танцор, вспомнил, как она сказала, что ей по прямой… Да, даже сказала, что недалеко от института травматологии. Значит, поехала на север, до «Войковской», в район улицы Приорова.

Танцор страшно обрадовался этой удаче, потому что осталось четыре вероятных телефона. Так обрадовался, будто дозвонись он сейчас – и все, Манка будет спасена.

Но ни один из четырех телефонов не ответил.

Танцор сидел и тупо набирал по кольцу четыре номера, тупо и зло твердя: «Трахаются они там что ли?»

Потом понял, что надо ехать к метро и ждать там, у выхода.

Стоял и набирал, набирал, набирал Манкин номер.

Вдруг понял, что ни у подъезда, ни в подъезде, ни у метро никого не видел. И удивился этому. Ведь он не мог себе представить, что Профессор уже давно сидел в квартире, поджидая объект. Поскольку с легкостью отжал замок входной двери, которую беспечная Манка не собиралась менять на стальную. То же самое проделал и Лох. Но чуть позже. Поэтому Профессор, воспользовавшись более выгодным положением, оглушил его, связал и засунул в рот полпростыни. Чтобы потом, после выполнения задания, развязать и отпустить с издевками и подначками.

В четыре часа надежды Танцора упали практически до нуля. И он подъехав к дому, решил дожидаться Манку прямо у квартирной двери. Войдя в подъезд, он увидел, как на площадке первого этажа, наклонившись, стоит Трансмиссия и зашнуровывает правый сапог.

Танцор мгновенно понял, что опоздал. Что этим самым шнурком Манку и задушили. Бесшумно и тихо. Задушили более удивленную, чем напуганную, даже не успевшую не только вскрикнуть, но и как следует ощутить боль. Спазм сонной артерии, обморок, из которого уже ничего не чувствующий организм пытается рефлекторно выйти при помощи судорог. Которые страшны и безобразны внешне.