Ставка на Водолея
Шрифт:
Под созвездием Лебедя
– Астрология задействована везде, где живет и дышит человек. Вы все, к примеру, упустили из внимания первую фразу послания: «Лишь посвященному, кто рожден под Северным Крестом, откроется тайный код Повелителя Времени…»
– Это звезда? – предположил я, глядя на брошюру, в которую заглядывал Мармаров.
– Созвездие.
– Я слышал о необычайно ярком созвездии Южный Крест, – встрял Вольдемар.
– Северный Крест – так в древние времена называли созвездие Лебедя. Самая яркая звезда – Денеб, расположена в пятом градусе Рыб.
– Жаль, что среди нас нет Рыб! – удрученно сказал Лодик.
– Да уж, – тяжело вздохнул Мармаров, – безграмотность дикая…
Оба друга прыснули. Не удержался от улыбки и я.
– Как можно что-то утверждать, не зная азы?! – повысил голос магистр. – Я прекрасно помню ваши натальные карты. И у меня, и у каждого из вас в пятом градусе Рыб или значимый куспид, или планета.
«Что-то в последние месяцы случайности идут косяком, да еще под реющим флагом закономерности», – подумал я.
– У Лодика там расположен зенит, – продолжил магистр. – У меня Юпитер, у Вольдемара – Меркурий.
– А что это значит? – встрепенулся Вольдемар.
– Это значит, что генератором идей в нашей команде вполне можешь быть ты.
– Стало быть, моя версия о причастности Лермонтова к этой находке не пустышка?!
– Версия есть версия. В 1841 году в этих местах жили еще тысячи людей. Мы просто дождемся Майю, а выводы оставим на потом. И постараемся расшифровать явные подсказки автора послания. На мой взгляд, созвездие Лебедя не случайно обозначено другим, менее распространенным его названием – Северный Крест. Читаем дальше: «Поможет отыскать заветное место Зевс, летящий к Леде». Кто увидел здесь подсказку? Ну!.. Яснее ведь не скажешь! – В этот момент Мармаров сам напоминал Зевса: взгляд горит, молнии из-под бровей сверкают…
– Это ж мифология, – промямлил Лодик. – Я в ней не силен.
– А в произведениях искусства?! – повысил голос магистр.
– Зевс летел к Леде, превратившись… в Лебедя, – растерянно произнес Вольдемар, второй раз за вечер оправдывая свой новый статус вдохновителя идей.
– Именно! Автор вторично указывает нам на Лебедя. Именно это понял некто в 1841 году, пририсовав в нижнем правом углу созвездие в виде птицы.Мармаров раскрыл звездный атлас, где всю страницу занимало созвездие Лебедя (Северный Крест), один к одному повторяя рисунок современника Лермонтова.
– Раз Майя пойдет по местным музеям, пусть выпишет все географические названия со словом «лебедь». Может, это какое-то местное озеро, где современники поэта кормили лебедей…
Но Вольдемар жестко отрезал:
– Нет
– Не чуди! – оборвал его я, поняв, что он сгоряча брякнул экзотическое название местной тюрьмы. – Выброси из головы все, что не относится к девятнадцатому веку. Ясно?
Вольдемар насупился.
– Пока ничего не ясно, – пожал плечами Лодик.
– Зато я знаю, с чего начну я, – вновь почувствовал себя форвардом Вольдемар. – Читайте: «…узришь с высоты птичьего полета». В начале девятнадцатого века это могли быть только вершины гор. Начну с Машука, где телебашня, – объяснил он Лоде. – Кто со мной?
– И какого лебедя там мы будем искать? – отозвался его тезка.
– Белого и непорочного, – уже зло огрызнулся Вольдемар. – Ну ты и Балда Иванович! С вершины будем высматривать все то, что сверху своими очертаниями напоминает птицу.
– Бред! Ты ж меня водил на обзорную площадку – ничего похожего мы не видели. Стало быть, откуда автор послания мог знать, что видно с высоты птичьего полета? – иезуитским тоном бросил Лодик. – На самолетах и прочих летательных аппаратах тогда не летали.
– Хороший вопрос, – кивнул Мармаров.
– От строителей или архитекторов, к примеру, – пожал плечами Вольдемар. – Именно двадцатые годы девятнадцатого века обозначены в нынешних путеводителях как время первого строительного бума Кавминвод. Даже Пушкин, кажется, в 1829 году восхищенно отзывался о разительных переменах на Горячих Водах.
– Может, мы, поторопились, послав Майю в музей? – улыбнулся Мармаров.
– Это у нас знает каждый школьник, – смутился Вольдемар.
– Вольдемар нас верно подвел к резюме о строителях – раз был строительный бум, значит, у специалистов были и подробные панорамные карты местности. Стало быть, автор письма – протоиерей Василий имел неких строителей в друзьях, соседях, знакомых. Это подтверждает и фраза из послания: «Камень – в срединной точке свода рукотворной пещеры». Ру-ко-твор-ной!
– Вольдемар, – уже вклинился я, – поручи сестре выписать данные о всех местных стройках лет за пять-семь до 1830 года, может, так всплывет и наша рукотворная пещера?
– Ох, а не широк ли невод? – усмехнулся Лодик.
– Широк-широк, батенька, – нарочито картавя, спаясничал Вольдемар. – Но рыбка-то золотая!
– Правильно излагаешь, мыслитель. Абрис задач всем, надеюсь, понятен? – закруглил наш брейн-ринг магистр. – Встретимся через день. Думаю, к одиннадцати часам в самый раз.
У порога Вольдемар обернулся: – Михаил Данилович! Вы говорили мне и Лоде, что у вас к нам пара вопросов.
Мармаров непонимающе хлопал глазами, опираясь на косяк входной двери.
– Еще до находки карты сокровищ, – уточнил Вольдемар.
– А-а, да-да-да, – протянул магистр, глянув на преобразившегося Лодика: в глазах азарт, нетерпение, дай волю, он и до потолка подпрыгнет на радостях. – Теперь это пустое – вопросы отпали сами по себе.Глава III
Хлябин
– Осторожно! Двери закрываются… Искаженный динамиком бесполый голос вырвал его из дремы. Хлябин нервно заозирался. В его вагон вошли лишь две пожилые, знакомые лицом тетки, каждая с тяжелой клеенчатой сумкой – везут на продажу утреннее молоко, сыр да яйца. В курортном Пятигорске – товар ходовой.
Да-а… Нервы ни к черту. Недаром рейтинг неприятностей возглавляют глаголы: ждать и догонять . Догонять он давно перестал – отдогонялся. На его долю теперь выпало бремя ждать . Три недели назад Хлябина предупредили, что дни его сочтены. Увы, это была не шутка. Тому типу было не до смеха – это он знал твердо.
Дней десять он просидел взаперти на больничном. Втайне от жены и сына (незачем расстраивать раньше времени) оформил завещание. От страха и паники у него действительно повысилось давление, проявились было симптомы диабета. Но анализы, обследования и прочая околобольничная хренотень оказались в норме. Пришлось выйти на работу. И озираться. И ждать. Кирпича ли на голову, наезда ли из-за угла, наемного ли киллера?.. И даже утомиться от этого ожидания. Скорей бы уж, что ли…
Привычно провожая взглядом полустанок со старинным названием «Змейка», он вяло подумал: а неплохой себе памятник воздвиг Яковенко. Еще при жизни! В далекую студенческую пору Хлябин сдавал ему «архитектуру». Всегда на «отлично». Подавал, как говорили прежде, большие надежды. Да-а. Когда это было-то… Повезло Яковенко и в том, что в эйфории застойного времени не снесли спроектированные им игрушечно-изящные здания промежуточных станций на линии «Минеральные Воды – Кисловодск». Как произошло в те времена со старинным, еще дореволюционной постройки, Пятигорским вокзалом. Ныне – коробка коробкой. Стекло. Бетон. Шаблон.
На протесты Хлябина, в те времена – главного специалиста Управления градостроительства и архитектуры Пятигорска, даже ухом не повели. Зато тут же состряпали приказик о переводе его в соседний городок Ессентуки. На ту же должность. С той же зарплатой. И дорога от дома в пригороде Минеральных Вод та же – электричкой. Лишь на двадцать пять минут дольше. Практически незаметно. Привык.
Вновь накатила дремота – сказывалась не первая бессонная ночь.
…Скоростной электричкой бегут года. Веселые пейзажи за окном сменяются унылыми, блеклые – радужными. Бежит жизнь, торопится. Скорей, еще скорей! Вот на подходе и первая узловая станция – Тридцатилетие. Фанфары. Духовой оркестр. Судьба вручает билет в купе. Чао, плацкарт! Чао, веселая убогость, смачные анекдоты, теплое пиво…
Глядь, и соседи подобрались путевые. Незаметно, за продуманными тостами, двигаются деловые проекты и так же незаметно пролетают полустанками: 31, 32, 33, 34, 35… Оп! Уже 36. Эй, проводник! Ау! Когда ж промелькнул возраст Христа? На рассвете? Почему ж не разбудил, мать твою!..
Начинает грызть червь сомнения – туда ли еду? Тем ли экспрессом?.. Но тут раздается скрежет тормозов. За окном – вторая узловая – 40! И – торжественно-суетливый переход в следующий вагон, уже в «СВ». Не успел – ни выйти, ни размяться, ни оглядеться. Зато в соседнем купе с комфортом устроена жена с малышом. Батюшки-светы! «Малышу»-то уже скоро пятнадцать! Совсем же недавно…
Меняются раз за разом попутчики по купе. Но все как один – люди солидные. Тихо шелестят деловые бумаги. Подписываешь, почти не глядя, – свои ж люди, сочтемся! Стреляет пробками шампанское, растекаются по блюдечкам икорочка черная да икорочка красная, щиплет язык лимончик.
Но все чаще ностальгией сочатся воспоминания о тихоходном речном пароме «Детство». Впереди – широкие горизонты, а на палубе – тягомотная, как казалось, рутина. Улиткой ползет паром из первой четверти во вторую, затем в третью и, наконец-то в четвертую. И – ур-р-ра-а! Остановка на целых три месяца. Да здравствуют летние каникулы! Впереди-целая жизнь!.. С десяток отдельных летних жизней, каждая из них не похожа на другую, и ты сам в каждой из них – немножко другой: порой незнакомый, порой ущербный, порой по-щенячьи счастливый, но всегда растущий – и в смысле грифельных отметок на косяке двери, и во всех других смыслах тоже. Затем снова на паром – отсчитывать с настроением рекрута положенные четверти: первая, вторая… Уже и берег выпускного бала на горизонте. А там, за этим высоким берегом, раскинулось бескрайнее синее море желаний и возможностей. Но до него еще долгих, чрезвычайно долгих четыре года…
Сейчас же все, почти все уже в прошлом. Эх, с нынешним бы опытом да на тот чудесный паромчик. Сперва хорошо бы облазить все его закоулочки, во-вторых… Чего душу травить! Свои главные ошибки юности он знает – обман зрения и нетерпение.
Синее море заветных желаний вдруг отодвинулось до кромки горизонта. Надежда шептала: нужен «скорый-экспресс». У кого были билеты – тут же умчались, наскоро попрощавшись с однокашниками. Кто-то, не торопясь, решил остаться на том же пароме. Худо-бедно, но лет через пятнадцать река жизни сама впадет прямо в море. Он выбрал электричку – не чета экспрессу, но все равно скорость с паромом несоизмеримая.
…Да уж, оглянуться не успел, а уже за поворотом сорок пять… Эй! Проводник! А остановка?! Смотри-ка, промчались мимо… В поисках запропастившегося проводника (небось, где-то отсыпается, пьянь) успеваешь лишь очумело считать мелькающие за ночным окном светящиеся вывески: 46, 47, 48, 49… И невдомек, что после сорока пяти «скорый» противопоказан: взбесится либо поезд, либо человек. Эх, надо бы сойти раньше! Но одергивали «друзья»: синее море, мечты юности – пустая романтика! Без карьеры, без состояния – ты ноль… Пилила и жена: кому ты со своей лысиной нужен, сиди уж рядом и молчи в тряпочку. И теща: с кого сыну-то пример брать, зигзаги оставь молодым. А так хотелось «зигзага»: тянуло дернуть стоп-кран и свернуть навстречу синему морю, идти-ползти, и… будь что будет.
Он все же выпрыгнул. Когда поезд слегка затормозил на неизвестном полустанке «Шанс» – в нескольких километрах от пятидесятилетия . Шанс оказался липой, потемкинским деревянным щитом, крикливо разукрашенным для таких вот горе-прыгунов. Что называется, приехали!
Вместо синего моря – свинцовая гладь реки. Вместо соленого свежего ветра – запах тины и запустения. Едва различимый плеск воды. Лодка! И некто в ней неспешно подгребает к болотистому берегу.
– Переправишь? – кричит он.
– Отчего не переправить. Это моя работа. Залазь!
– А море?
– Море давно уж высохло… Здесь только эта река. Ты готов?
Уже оказавшись в лодке, он с интересом рассмотрел нездешнего вида переправщика с библейскими глазами, гордым профилем и печатью скорби на челе.
«Это же Харон!» – с ужасом осознал он, и в тот же миг лодку тряхнуло.
– …Станция «Ессентуки», – продребезжал механический голос, и состав, еще раз дернувшись, остановился. На перроне у еще закрытых дверей электрички толпился народ. И в самом вагоне, по обе его стороны, построились на выход пассажиры. Хлябин, притиснутый к дедку с засаленными волосами, старательно отворачивал лицо. Его подпирали сзади какие-то студенты.
– Осторожно, двери закрываются… – пригрозил механический голос под медленно разъезжающиеся в стороны створки. Люди с перрона ринулись внутрь, не выпустив выходящих. Затор. Натиск. Еще один…
Хлябин, зажатый в тиски с двух сторон, вдруг почувствовал, как карман плаща оттянулся чем-то тяжелым. Еще мгновение, и энергия спешащих на выход выплюнула их на платформу. Хлябин оттопырил карман и похолодел от ужаса: внутри лежал подкинутый кем-то будильник.
«Вот и все. Приехали!» – понял он и застыл соляным столбом на опустевшем перроне.
Электричка медленно проплывала мимо. Боковым зрением он заметил в тамбуре знакомый приплюснутый нос и недобрый взгляд.
«Есть еще, как минимум, минута, – вдруг дернулась мысль. – Иначе бомбой разнесло бы и вагон, и самого убийцу…» А Хлябин знал твердо, что тот, кто его приговорил , не камикадзе.
С величайшей осторожностью Хлябин стянул с себя плащ и, зажмурившись, швырнул его на другой, свободный от составов, путь.
Мгновение спустя он спрыгнул с другой стороны платформы на рельсы, по которым в сторону Кисловодска уходил его электропоезд.Глава IV
Вольдемар
Урча и отплевываясь застоявшимися лужами, забуксовала под окнами мусорка. Ударили в набат стенки сменяющихся баков. Визжа на развороте, затрезвонил утреню первый трамвай: готовый аудиоряд к фильму «Грани Апокалипсиса»; причина инфаркта заблудившегося «пришельца» из позапрошлых веков; повод окончательно вынырнуть из сна – для нашего современника (надежней обычного будильника, проверено).
Но вчера я подстраховался. Ожидаемая спросонья трель разлилась ровно в шесть, нечаянно слившись в какофоническом экстазе с включившейся автозащитой «семерки», ночующей под нашими окнами. Солидарно забибикали автомобили, пугая спешащих к электричкам служащих. Вместо птиц на разные лады запели-заверещали сотовые. С новым утром, майское Пятигорье! Па-а-дъ-ем!
Двадцати минут хватило на сборы с лихвой. Отцовский полевой бинокль, набор разноцветных ручек и плоский отрывной блокнот на плотной картонной основе я положил в свою спортивную сумку еще вечером. Завтракать не хотелось – перекушу на пленэре. А тут подкатила и молочница – теть Дуся из Иноземцево. Вовремя! Наша двенадцатиэтажка – ее постоянный объект сбыта. Пластиковая бутылка еще теплого, часом раньше надоенного молока, свободно уместилась в сумке – поверх приготовленных загодя бутербродов с сыром-луком и парой кисловодских огурчиков их парников. Завтрак на траве практически в черте города-парка – такое в наши дни возможно разве что в раю.
Родичи уже встали.
– А Майя? – спросил я у матушки.
– Спит еще. Вчера ж в первом часу легли…
Конечно, пусть сестренка выспится. Вчера она была «гвоздем» кухонных посиделок. Попала-таки в Домик-музей Лермонтова до закрытия. И сразу нарыла две новости: церковь Скорбящей Божией Матери – первый храм… на Горячих Водах, построен в 1829 году… Именно там исповедовался Лермонтов! И второе – Майя успела сличить почерк поэта с заметками в уголке таинственного
Отзвонились сразу Мармарову. Он не был столь категоричен. И поручил Лодику связаться через музей с лермонтоведами, предоставив экспертам отпечатанный на ксероксе уголок с вероятным автографом поэта (без послания протоирея Василия, естественно). Для специалистов-почерковедов – более чем достаточно.
А Майе предстоит весь день копаться в архивной пыли краеведческого музея. Так что спите-спите, мальчики и девочки: вам предстоит долгая и кропотливая, а главное – коллективная работа. Я пойду иным путем. Своим. Недаром я рожден с Меркурием под таинственной звездой Денеб созвездия Северный Крест.
Меркурий, усиливающий, по словам Мармарова, мое творческое воображение, интуицию и «пробуждающий способности к ясновидению и предчувствиям», влек меня к смотровой площадке Машука (996 метров над уровнем моря). И ноги сумели привести меня к вершине всего за полтора часа!
Обзорная площадка вершины Машука в диаметре метров триста. В центре – телебашня, сбоку приютилась верхняя станция канатки. Минут десять спустя я выбрал удобное место обзора, ориентированное на памятные со школьных лет лермонтовские строки:
На запад пятиглавый Бешту синеет, как последняя туча рассеянной бури… А по краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
В таинственном послании протоирея Василия упоминается «пятиглавый дракон» , который охраняет искомую рукотворную пещеру. Сто пудов речь идет о Бештау: гора испещрена рукотворными пещерами-штольнями вдоль и поперек, как головка голландского сыра. Уже не секрет, что в середине прошлого века там добывали урановую руду.
Вопрос из разряда «Что? Где? Когда?»: как, в продырявленном горном массиве, диаметром эдак километров в двадцать, найти ту самую рукотворную пещеру ?
Поделить на квадраты и… Нет, так и до пенсии можно искать. Нужен точный ориентир-объект, очертаниями похожий на мифического Лебедя.
Я отложил бинокль – рассматривать ледники Эльбруса да цепь Кавказского горного хребта удовольствие неописуемое, но сегодня я здесь не для удовольствий. Интуиция мне подсказывала, что ориентир должен быть заметен невооруженным глазом.
Настала пора подкрепиться. Я разложил на прозрачном пластике бутерброды и овощи, отпил из горлышка молока… Вот слева, вдали – пологая линия Золотого Кургана. Ниже, почти подо мной, словно ласточкино гнездо, прилепилось к отрогу Машука кафе «Панорама». Правее, в затылок друг другу, встали два холма-близнеца – Юца и Джуца. Меж ними, почти до самого горизонта, нарезаны неровными ломтиками распаханные поля. Внизу широким дружеским объятием приложился к Машуку Пятигорск. Накидкой свободного покроя, слегка на отлете, расположился на саженых плечах города – Горячеводск; искрящимся квадратиком, как барсетка денди, сверкает оцинкованными крышами микрорайон Сельхозтехника. А если взглянуть в бинокль, то слева можно рассмотреть даже Ессентуки. И… ничего похожего на очертания Лебедя… Справа полный обзор исполина Бештау загораживает канатка. Что ж, обойдем…
Вот и он – величественный Бештау, во всей красе. Отсюда действительно напоминает дракона. А из моего окна смотрится царской короной. Ух, оборотень! Все здесь, сверху, видится иным. Гора Шелудивая, напоминающая формой египетскую пирамиду, кажется отсюда моськой, хватающей за лапы гиганта-дракона. На деле же Шелудивая отстоит от Бештау километров на пять-шесть. Да и по размерам скорее тянет на дога, которому нет никакого дела до других.
Справа от Бештау расположились закадычные подружки: Железная и Развалка. Вооруженный окулярами бинокля, разглядываю утопающие в зелени белокаменные фрагменты Железноводска. Чуть поодаль, еще правее, пружиной скрутила упругие кольца гора Змейка…
В нос попала мошка, и я чихнул…
«Правильно! – по детской привычке поддакнул я чиху.
– Правильно!!! – вдруг эхом вырвалось на свободу озарение: – Змейка!» Одна из слагаемых головоломки: птица с головой змеи . Я вытащил из кармана ксерокопированное послание и уставился в чертеж в уголке странницы. Та-а-к, если пляшем от головы, то ниже по прямой – гора Развалка… Вот и «шея» вырисовывается. Еще ниже – гора Железная – сердце птицы. Левое крыло отсюда не просматривается. Ладно, пока оставим. Справа – Бештау, от него воображаемая линия «крыла» упирается… в меня! То есть в Машук – в обведенную точку рисунка с припиской… «кладъ».
Клад, рукотворная пещера – на Машуке?! Слишком просто… Тем более не видно из обзорной точки «левое крыло». Я схватил бинокль и навел резкость. Мат в три хода! Загадка решена… Левое крыло Лебедя легко проецировалось на две едва различимые с этой точки обзора горы – Верблюд и Бык. А вот и «хвост» – разумеется, гора Шелудивая. Просто, как дважды два. Взгляд мой был словно примагничен к впечатляющей композиции гор-лакколитов с такими говорящими названиями, овеянными древними легендами, и между тем так трепетно хранящих доверенные им тайны. И вот одна из них практически разгадана. Мгновенно проявились ключевые слова: Машук, рукотворная пещера и, возможно, Лермонтов … Сработал ассоциативный ряд и с языка вдруг сорвалось: Грот Лермонтова – фишка местных достопримечательностей на склоне Машука, чуть ниже энергетического лейбла Пятигорска – Эоловой арфы.
Я тут же схватил мобильник. Лодик откликнулся сразу.
– Братан! Братуха! Нашел! Я на-ше-о-ол!!
Я не стал ничего объяснять до Грота, проще было назначить встречу у санатория «Родник», расположенного тут же, на склоне Машука. Дорогу к фешенебельному «Роднику» укажет не только местный, но и любой курортник с трехдневным стажем отдыхающего. Короче, не маленький, найдет. Канатка уж с полчаса как открылась, и я едва успел в отходящий вагончик. Через полчаса мы встретились с Лодей у условленного места, откуда минут двадцать прогулочным шагом до таинственного Грота, увековеченного Михаилом Юрьевичем в «Герое нашего времени».
По пути я поведал другу о своем озарении. Сунул под нос мои карандашные наброски-каракули, из которых последовательно проступали контуры летящей птицы, напоминающие линии, начертанные в 1841 году в уголке таинственного послания . Птицы – с головой змеи (гора Змейка) и шелудивым хвостом (гора Шелудивая). С правого ее крыла каплей стекла надпись «кладъ», жирно обведенная мной красным фломастером.Глава V
Привет от Оси Бендера
– В таком антураже она всегда скажет да , – восхищенно протянул Лодик, как только друзья свернули на короткую тропу, оканчивающуюся Гротом.
– Кто – она? – наморщил лоб Вольдемар.
– Да кто угодно. К примеру, незнакомка времен Михаила Юрьевича… Грот небольшой и поэтому там достаточно светло, чтобы видеть друг друга, и достаточно уединенно, чтобы в упор не видеть других… Здесь так все красиво и таинственно. И отчего-то кажется таким знакомым… И этот обрыв, и выложенный камнем вход…
– И намертво заваренная решетка, – с ухмылкой кивнул Вольдемар на арку грота. – Но ничего, решетку мы пилить не будем… Нам нужен камень в центре свода. Что будем делать – созывать экстренное собрание посвященных или справимся сами?
– Не гони лошадей, – отмахнулся Лодик и, подойдя вплотную к решетке, стал вглядываться в чрево грота. – А куда делись колонны, а? – обернулся он.
Вольдемар обомлел.
– Тайник меж двух колонн за камнем , – едва слышно процитировал он.
– Может, их снесли? – почесал голову Лодик. – С тех пор лет полтораста прошло – не меньше.
– Даже больше, – с радостью поддакнул Вольдемар.
– А может, их отродясь здесь не было. Сам подумай – нет тут места колоннам… Ладно, рубить с плеча, конечно, не будем. Зови на подмогу Майю.
Вольдемар протянул другу мобильник.
– Майя, – заговорщическим тоном начал Лодик. – Кончай глотать архивную пыль. Пора на свежий воздух… Конечно, есть… Никак не обойдемся… Где хочешь найди изображение Грота Лермонтова тех времен и дуй сюда. Да, возьми такси. – И, отключившись, добавил: – А то до посинения придется ждать…
Но ждать до посинения им не пришлось. Едва засели перекусить по-братски разделенным бутербродом, схрумкали по огурчику, допили остаток молока, как на тропинке показалась Майя.
– Ты что – дружишь с помелом? – удивился Вольдемар.
– Держи! – перебила его сестра и вытащила из пластикового пакета подарочное издание хронологии Кавминвод за прошедшие двести лет. Открой там, где закладка.
– Откуда? – не унимался братец.
– Ты когда в нашем музее-то был в последний раз, а?
– Никогда я не был там, в музее, – на есенинский манер продекламировал Вольдемар.
– Оно и видно. В фойе музея сувенирный лоток. Я там еще одно шикарное издание приметила – закачаешься! О Пятигорске. Просто денег не хватило. Листаешь и не веришь, что все это у нас, – Монте-Карло отдыхает!
И тут без какого-либо перехода вдруг ахнула, взглянув на открывшуюся панораму города под огражденным обрывом.
– Какая красотища. Сто лет здесь не была… А вон там наша двенадцатиэтажка, смотрите!..
На ее призыв никто не шелохнулся. Присев на каменном столбике ограждения, спиной к обрыву, Лодик распахнул том на заложенной восемьдесят третьей странице. Чтобы лучше рассмотреть иллюстрации, тут же, на корточках примостился Вольдемар…
Колонн на картинке не было и в помине. Не сообщалось об этом и в тексте. Майя перехватила удрученный взгляд брата и все поняла.
– Вы что, приняли этот грот за нашу пещеру? Не видите, над гротом «поработала» природа, а не человек? Не-е-т, это не наш объект. Обрамление камнем не в счет. Эх, только деньги на такси впустую потратила. – И, бережно опустив фолиант в пакет, пробурчала: – Классику знать надо. «Княжну Мери» хотя бы перечитайте. Ладно, пошли домой. – И, обернувшись к Лоде, добавила: – А мама голубцы на обед приготовила…
– Я вспомнил! Вспомнил, где мог видеть этот грот, – озарило вдруг Лодю. – В фильме «12 стульев» Гайдая. Помните, Бендер продает билеты в Провал? Там его еще грузин играл, как его там?
– Да-а, – озадаченно протянул его тезка. – Сцену с нашим знаменитым Провалом снимали почему-то здесь, у этого грота.
– Видимо, Провал был на ремонте? – съехидничал Лодик.
Майя пожала плечами и направилась было по тропинке на выход.
– Это Провал! – громким шепотом остановил ее брат и затараторил точь-в-точь как Майя минут пять назад:
– Там – две толстенные колонны! Это – раз! Рукотворный! Тоннель-пещеру в девятнадцатом веке люди пробили. Это – два! Свод обрамлен камнем – три! – уже сорвался на крик Вольдемар.
– Какой свод? Что «три»? – не включился Лодик.
– Провал! – поняла Майя. – Действительно. – Прова-а-л. Наш уникальный единственный на земле провальчик. С со-кро-о-вища-ми… Ура! Ура! Ура! – завизжала Майя.
– Ну что, – самодовольно улыбнулся Вольдемар, – поедем есть голубцы или пехом на Провал?
– А почему пехом?
– Отсюда ни один транспорт не ходит. Только с Провала сможем уехать.
– Не боись, мальчики! За полчаса добежим – здесь же все рядом.
– Когда достанем клад, перееду жить в Пятигорск, чтобы все и всегда было рядом, – в упор глядя Майе в глаза, произнес Лодик.
– Переплюнь, – выдержала его взгляд Майя.– Провал – излюбленное место променада курортной публики еще со времен «Водяного общества», – бегло шпарила Майя, подражая интонации столичных теледив. – Это причудливое явление природы – обвалившийся скальный грот – впервые было описано в романе «Герой нашего времени», а в советские времена, как вы знаете, его не обошли вниманием и блестящие сатирики Ильф и Петров. Обратите, господа, внимание на помпезно отделанный вход в эту штольню, который охраняют каменные львы. Кстати, и львы, и облицовка стены, и сам портал выполнены из травертина – особого машукского камня, образованного при кристаллизации минералов в водах, вытекающих у подножия Машука. Внушительные колонны подпирают высокий свод над тоннелем.
– Да, высоковато придется взбираться до нашего срединного камня , – включился Лодик. – Метров пять-шесть…
На миг запнувшись, Майя вновь овладела выбранным темпом:
– А теперь, господа, прошу в тоннель – пройдем к чудесному целебному пещерному озеру.
Тоннель привел посвященных к глубокому изумрудно-бирюзовому озеру под высоким сводом куполообразного отрога Машука.
– Чуешь запашок? – толкнув в бок друга, шепнул Вольдемар.
– Ага. Я не хотел бы иметь такой парфюм…
– Сероводород. Горячий… Ставит на ноги болезных и даже, говорят, омолаживает.
– А голубей-то сколько – как в Венеции! Удивительное сочетание – голуби в гроте…
– Самое удивительное ждет нас вне грота, – закруглила экскурсию Майя, ведя друзей к выходу.
– А теперь – фото на память, – предложил Лодик, натягивая на свои патлы фуражку с белым верхом от Оси Бендора из реквизита предприимчивого фотографа. К ней прилагался и длинный шарф, и пиджак покроя двадцатых годов. Вольдемар схватил реквизитный кинжал и, накинув на себя белую бурку и папаху, уселся рядом на корточки и состроил «Остапу» рожу, выпучив глаза.
Фотограф, воодушевившись настроением клиентов, кинул в руки Оси раскрытый чемоданчик с отксеренной «валютой». Вольдемар, сориентировавшись, тут же приставил кинжал к груди Лодика.
– Снято! – счастливо улыбнулся фотограф. – А теперь вы, девушка…
Майя только рассмеялась.
– В другой раз, уважаемый.
Пока Вольдемар расплачивался, попутно сдавая громоздкий реквизит, Лодя, первым скинувший пиджак и шарф, отвел Майю в сторону:
– Сами мы не справимся. Нужна высокая лестница, инструменты… Пора звонить Мармарову…
– А я уже ему позвонила, – отчего-то виноватым голосом сказала она.
– Поспешила доложиться…
– Я просто его проинформировала, что клад сто пудов на Машуке! И все. А больше говорить пока не о чем. Кстати, у отца в мастерской есть и зубило, и молоток. Даже складная алюминиевая лестница.
– Клад надо брать этой ночью…
– No problem – захватим пару фонариков.
– И веревку…
– О’Кей! Но вначале надо поскорее поймать тачку – и домой. Правильно, братуха? – крикнула Майя подошедшему Вольдемару.