Стечение обстоятельств
Шрифт:
Капитан фрелькович и подпоручик Вербель, слушавшие с интересом сияющего от удачно выполненной миссии посланца, теперь с подозрением взглянули на коллегу. Нет, вроде не пьян. Яжембский не обиделся и постарался по возможности понятнее рассказать о воспоминаниях Алиции Хансен.
— Я не очень внимательно ознакомился с материалами твоего дела, — сказал капитан, — но Доминика запомнил. Редкое имя. Неужели тот?
— Тот! — радостно подтвердил Яжембский. — И это не имя, а фамилия. С самого начала я его подозревал, а теперь конец сомнениям! И все равно, моей уверенности мало, к такой священной корове без железных доказательств не подберешься.
— Но вот ни о каком доме с башенкой у тебя вроде ничего не было...
— Вот именно! Появилось
По просьбе коллег подпоручик поделился с ними своими соображениями и выводами, и они согласились с ним; доказательства, собранные покойным и уложенные в зеленую торбу, исчезли вместе с ней, а жалкие остатки в виде блокнота с разрозненными страницами мало что дают. Что же касается стечения обстоятельств, они по-прежнему остаются запутанными и непонятными, в связи с чем обе Иоанны Хмелевские представляются следственной группе особами чрезвычайно подозрительными.
— В таком случае ни одна из этих проклятых баб больше никуда не выедет! — разбушевался капитан Фрелькович. — Немедленно составляй рапорт, я подпишу... Ни один пограничный пункт их не пропустит.
— Обратно? — ядовито поинтересовался подпоручик Вербель.
— Что обратно?
— Обратно не пропустит? Ведь, насколько я понял, обе в настоящее время как раз находятся за границей.
— Слушай, перестань придираться, ладно? Не нервируй меня. Пусть таможенники немедленно сообщат, если какая-нибудь из них будет возвращаться, все равно какая. И все равно каким образом — на самолете, на поезде, пешком...
— Хотелось бы мне наконец разобраться, кто из них кто, — мечтательно произнес подпоручик Яжембский. — И увидеть обеих сразу. А к этой мегере с глазком в двери лично стану наведываться пять раз на день, проходу ей не дам, может, и расколется баба. Ведь если я правильно вас понял, теперь уже появилось несколько кандидатов и Хмелевская больше не выступает соло?
— Вроде бы так, хотя тут много неясностей, — подтвердил Вербель, а капитан проворчал:
— Сдунчик! Вот если бы был Сдунчик!
Ожидаемый с таким нетерпением оперативный работник Сдунчик появился поздним вечером и немедленно получил важное оперативное задание. Капитан даже не поинтересовался, закончил ли он предыдущее. Оперативник без возражений выслушал новое и уже на следующий день доставил в криминальную лабораторий) несколько конвертов с таинственным содержимым, а на магнитофон надиктовал служебный рапорт. В рапорте речь шла о бородатом Рышарде Ковальском и его дружке Винцентии Глосеке, ставших свидетелями автопроисшествия под Константином. Ковальский проживал в Виланове и был владельцем небольшого «фиата» в прекрасном состоянии. Глосек был прописан у тетки в Мокотове, но по месту прописки появлялся чрезвычайно редко. Оба работали в небольшой транспортной фирме, которой и принадлежал тот самый большой «фиат» со вмятиной на заднем крыле. В Константин они отправились по вызову клиента, который собирался подписать с фирмой договор на перевозку какого-то товара, автопроисшествие их задержало, ничего, поедут еще раз.
У любовницы бородатого Ковальского в Виланове был небольшой домик с участком, который до этого принадлежал важной шишке по имени Ян Доминик. Все знакомые упомянутого Доминика считали, что Доминик — его имя, и были убеждены, что фамилии его не знают. Проживал Доминик в Константине.
Ничего не скажешь, оперативник Сдунчик собрал неплохой улов за один день, и следственная группа оживилась.
О новом инциденте на Центральном вокзале подпоручику Вербелю сообщил тот самый капрал-полицейский, который был свидетелем предыдущего. Так уж случилось, что у капрала было дежурство в тот день, когда двое неизвестных избивали сотрудника камеры хранения у того же окошка, за тем же прилавком, где произошел всем памятный инцидент. Капрал, возглавляющий дежурный наряд полиции на вокзале, навел
Подпоручик Вербель и в самом деле обрадовался чрезвычайно и чуть на радостях не пообещал капралу повышение по службе.
— Протокол ваш я прочел, а теперь расскажите своими словами обо всем и как можно подробнее! — потребовал он.
— Как оно все происходило...
— Может, обыкновенно происходило, — ответил капрал, — но я на всякий случай решил — дай, думаю, сообщу вам, может, и пригодится. Ну, услышали мы крик, какая-то женщина кричала — человека бьют! Мы поспешили, и в самом деле, двое напали на работающего в камере хранения. Утром это было, рано утром, Я еще на часы посмотрел — пять с четвертью. Людей немного, баба, что кричала, скрылась, двое нападавших при виде нас сбежали, мы не могли их догнать, так что нам достался лишь избитый дежурный камеры хранения. Ясное дело, мы его допросили, но сказал он не много, доктор «скорой» торопил, дескать, состояние тяжелое, скорее надо доставить в больницу пострадавшего. Да тут у меня все записано... А, читали? Смог только сказать, что не понял, за что его били, да я думаю, сегодня к вечеру уже можно будет с ним поговорить, ну самое позднее — Завтра утром, не так уж сильно его избили.
И в самом деле, дежурный физически не очень пострадал, больше психически, по словам врачей, пережил сильный нервный стресс, но его почти сразу отправили из больницы домой. Если бы не инициативный капрал, подпоручик Вербель мог вообще не узнать о новом происшествии на Центральном вокзале, ибо происшествие относилось к разряду заурядных. Но он узнал и лично отправился на Хомичувку, навестить пострадавшего дежурного железнодорожника.
Пострадавший лежал на постели, в окружении жены и троих детей, и время от времени издавал жалобные стоны. Хотя ему ничего не сломали, но синяков наставили порядочно и зуб выбили. Давать показания он тем не менее мог.
— Мне кажется, это были ворюги, — слабым голосом сказал он. — Трое их было...
— А патрульный сказал — двое.
— Двое избивали меня, а третий шнырял по камере хранения. Пристали ко мне — отдавай наши вещи, то ли торбу, то ли еще что, отдавай, такой-сякой, немедленно! А что отдавать, у меня ничего ихнего не было. Тогда третий перелез через прилавок и принялся шарить в багаже, искать их вещц, а двое за меня взялись. У одного финка была, ухо мне отрежет, грозился, мазурик, если не признаюсь, где ихние вещи, куда я их задевал. А я, пан поручик, в глаза ничего не видел, никуда ничего не девал и до сих пор не знаю, чего они от меня хотели. Думаю, просто выдумали вещи, а на самом деле хотели меня отвлечь, чтобы их напарник выбрал среди вещей чемодан побогаче или еще что... Но не успели, Кривая Ядька вовремя крик подняла, патрульные услышали и прибежали, вот они и смылись. Какая Ядька? Да известная она у нас на вокзале, у нее свой промысел, и думаю, что была сильно выпивши, иначе бы не пискнула, побоялась в трезвом виде, от таких с ножами надо держаться подальше. А тут наверняка по пьяному делу задремала и со сна, не соображая, принялась кричать, дай Бог ей здоровья. И все, а больше ничего и не было, так что я толком не понял.
— Но хотя бы как они выглядели, описать можете? — спросил подпоручик. — И были ли это те же самые, что и тот раз?
— Какой раз? — удивился хранитель багажа.
— Они что, память вам отшибли? Не помните, как дней шесть назад тоже двое неизвестных ввязались с вами в драку? Вот у меня тут записано...
— Тогда не я дежурил, — прервал его пострадавший. — Сменщик мой и в самом деле о чем-то таком рассказывал. Но он сейчас на больничном, с переломом ноги.
— И давно?
— Да четвертый день. Какой-то тяжелый чемодан уронил на ногу, и перелом готов! Под самый конец смены? так не повезло бедняге!