Стеклянная клетка. Автоматизация и мы
Шрифт:
Это очень таинственная строчка. В ней поэт отказывается от какого-то более высокого смысла – смысл этих слов заключается в них самих. Но совершенно ясно, что и в этой строчке, и во всем стихотворении Фрост подчеркивает первостепенную важность действия и в жизни, и в познании. Только через труд, вводящий человека в мир, мы приближаемся к пониманию сути бытия, «были». Это понимание невозможно втиснуть в слова. Это понимание не может быть яснее. Оно – не более чем шепот косы. Чтобы его услышать, надо тесно слиться с его источником. Труд – будь он физическим или умственным – это нечто большее, чем способ сделать какое-то дело. Труд – это способ созерцания, способ увидеть мир лицом к лицу, а не через волшебное стекло. Действие делает восприятие непосредственным, приближает нас к реальным вещам, привязывает к земле, хочет сказать Фрост, как любовь привязывает нас к возлюбленной. Труд
Фрост – поэт труда. В своих стихах он всегда возвращается к тем священным моментам, когда «я» растворяется в мире, как написал он в другом своем стихотворении: «Лишь там, где труд с игрою неделимы, они сполна плоды нам принесут» [4]. Литературный критик Ричард Пуарье в своей книге «The Work of Knowing» («Труд познания») очень отчетливо описал взгляд поэта на сущностную важность тяжелого труда: «Любая тяжелая работа, отражающаяся в его стихах, – косьба или сбор яблок – способна проникнуть в видения, мечты и мифы, составляющие сердцевину реальности, представляющие облеченные в слова формы, понятные тем, кто может читать их с определенной мерой неопределенности и с безразличием к практической ценности. Знание, добытое ценой таких усилий, может быть призрачным и изменчивым, как сон, в отличие от практического приобретения. Это знание не так эфемерно, как осязаемые практические результаты труда, такие как деньги и еда» [5]. Принимаясь за работу, физическую или умственную, в одиночку или группой, люди обычно ставят себе какую-то определенную практическую цель, мысленно видят результат труда – например, стог сена, которым будут кормить скотину. Но только в процессе труда приходят они к еще более глубокому пониманию самих себя. Теперь для них главным становится косьба, а не сено.
Все сказанное мною ни в коем случае не надо расценивать как нападки на материальный прогресс или его отрицание. Фрост отнюдь не романтизирует далекое, не знавшее техники прошлое. Несмотря на то что он с неприязнью относился к людям, которые, по его словам: «Безоглядно полагаются на евангелие современной науки» [6]. Он тем не менее чувствовал свое родство с учеными и изобретателями. Как у поэта, у него был общий дух и общие устремления с прогрессивными деятелями, исследователями тайн земного бытия, извлекающими смысл из материи. «Все они заняты, – как писал Пуарье, – одним делом: расширением человеческой способности мечтать» [7]. Для Фроста величайшей ценностью представлялась способность расширить границы индивидуального знания и открыть новые пути к восприятию, действию и воображению. В длинном стихотворении «Kitty Hawk» («Китти Хок»), написанном на склоне лет, он прославляет полет братьев Райт «в неведомую вышину». Совершив «шаг в бесконечность, братья сделали чувство свободного полета доступным для всех нас. Это был подвиг Прометея. «В этом смысле, – писал Фрост, – братья Райт сделали шаг в бесконечность доступным нашему разуму» [8].
Технология так же важна для познания, как и для производственной деятельности. Человеческое тело в его первозданном состоянии очень немощная штука. Человек слаб, неуклюж, его органы чувств плохо развиты, он медленно считает и плохо запоминает увиденное и услышанное. Он быстро достигает пределов своей работоспособности и выдыхается. Но у тела есть ум, который способен воображать, желать и планировать то, чего тело без ума достичь не может. Противоречие между тем, что может наше тело, и тем, что хочет наш разум, – это источник технологических идей. Разум подстегивает человечество выйти за положенные ему природой пределы и заставляет преобразовывать саму природу. Технология не превращает нас в «постгуманоидов» или «сверхчеловеков», как пишут многие современные писатели и ученые. Она просто делает нас людьми в лучшем смысле этого слова. Способность к созданию технологий заложена в нас от природы. С помощью инструментов мы воплощаем самые смелые наши мечты. Практичная технология может, конечно, отличаться от изощренного искусства, но и то и другое возникает из схожих, истинно человеческих устремлений.
Одна из работ, к которой человеческое тело совершенно непригодно, – это срезание травы. (Можете попробовать, если не верите.) Косцу позволяет выполнять его работу инструмент, которым он владеет, – коса. Косец по необходимости технологически вооружается. Именно инструмент делает человека косцом, а умение косца пользоваться этим инструментом заново воссоздает для него мир. Мир становится местом, где человек может быть косцом и укладывать луг рядами на землю. Эта идея, которая, на первый взгляд, может показаться чистой банальностью, если не тавтологией, указывает тем не менее на стихийность жизни и на формирование самобытности человека.
«Тело – это наше средство постижения мира», – написал французский философ Морис Мерло-Понти в своем шедевре «Феноменология восприятия» [33] [9], вышедшем в 1945 году. Физическое строение человека (то, что мы ходим на двух ногах, сохраняя вертикальную осанку; у нас есть пара рук и способность к противопоставлению большого пальца; наши глаза могут смотреть вперед и обладают свойством стереоскопического зрения; мы можем в определенных пределах переносить жару и холод) определяет наше восприятие окружающего, которое предшествует сознанию, а затем помогает формировать картину мира. Мы воспринимаем горы высокими не потому, что они высокие, а потому, что восприятие их формы и высоты определяется нашим
33
Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М.: Наука, 1999.
Отсюда следует, что каждый раз, как мы овладеваем новыми дарованиями, мы не только меняем наши способности, но меняем и мир. Океан приглашает в свои объятия пловцов, но не привлекает людей, которые никогда не учились плавать. С каждым новым приобретенным навыком мир начинает предоставлять нам больше возможностей. Мир становится интереснее, и бытие в нем сулит больше вознаграждений. Наверное, именно это имел в виду Спиноза, голландский философ ХVII века, восставший против дуализма Декарта, отделившего разум от тела, когда писал: «Человеческий разум способен воспринять великое множество вещей, и он тем больше на это способен, чем разнообразнее в процессе участвует тело» [10]. Джон Эдвард Хут, профессор физики из Гарвардского университета, подтверждает, что овладение навыками ведет к подлинному возрождению. Десять лет назад вдохновленный умением эскимосских охотников ориентироваться на местности, Хут решил самостоятельно изучить приемы ориентации по природным признакам. За месяцы упорных тренировок он научился «читать» дневное и ночное небо, толковать движение облаков и морских волн, ориентироваться по направлению теней, отбрасываемых деревьями. «Через год таких тренировок, – вспоминает ученый, – на меня наконец снизошло какое-то озарение: мое ви2дение мира заметно изменилось. Солнце и звезды стали выглядеть совершенно по-иному». Обретение способности видеть мир во всем его богатстве за счет первобытного эмпиризма поразило Хута: «Оно было сродни тому, что обозначают как духовное пробуждение» [11].
Технология, позволяя человеку совершать действия, выходящие за пределы его физических возможностей, тоже изменяет восприятие мира и его значимость в наших глазах. Преображающая сила технологии особенно проявляется в орудиях познания – от микроскопа до ускорителя элементарных частиц и от каноэ географа до космического корабля астронавта. Она присутствует и во всех остальных технологических устройствах, включая и те, что мы используем в обыденной жизни. Всякий раз, когда инструмент позволяет нам выявить и культивировать новый талант, мир становится иным, более интересным и сулящим новые, неведомые ранее возможности. К природным возможностям мы добавляем культурные. «Иногда, – писал Мерло-Понти, – невозможно постичь смысл какого-то явления природными средствами тела. Тогда нам приходится конструировать подходящий инструмент, и наше тело с его помощью проецирует представления своего культурного мира» [12]. Ценность хорошо сделанного и адекватно используемого инструмента заключается не только в том, что он делает для нас, но и в том, что он делает с нами. В своих наилучших проявлениях технология открывает перед людьми новые горизонты. Она делает мир более доступным нашему восприятию и соответствующим нашим целям и намерениям, и мы начинаем чувствовать себя в окружающем мире как дома. «Мое тело лучше всего приспосабливается к окружающему, когда органы чувств позволяют представить картину мира с максимальной отчетливостью, – поясняет Мерло-Понти. – И когда на мои целенаправленные механические движения мир отвечает так, как я ожидал. Этот максимум ясности в восприятиях и действиях определяет главную основу жизни, общую среду, в которой сосуществуют мое тело и окружающий мир» [13]. Умело и с умом примененная технология становится чем-то большим, чем средство производства и потребления. Она – средство приобретения опыта, который обогащает и украшает нашу жизнь.
Приглядимся теперь к косе. Это очень простой, но весьма занятный инструмент. Изобретенный за 500 лет до новой эры римлянами или галлами, он состоит из искривленного лезвия, выкованного из железа или стали, прикрепленного к длинному деревянному стержню – косовищу. Приблизительно на середине длины косовища находится выступающая рукоятка, позволяющая работать с ним двумя руками. Коса – это усовершенствованный серп (еще более древнее сельскохозяйственное орудие), у которого приблизительно такое же лезвие было прикреплено к короткой рукоятке. Серп был изобретен еще в каменном веке и сыграл выдающуюся роль в развитии сельского хозяйства, а значит, и всей цивилизации. Коса стала новаторским изобретением, потому что длинное косовище с рукояткой позволило косцу работать, не нагибаясь к земле. Косить траву и злаки стали быстрее, и сельское хозяйство сразу сделало большой шаг вперед.
Коса повысила производительность крестьянского труда, но ее благотворное влияние невозможно измерить только эффективностью. Коса намного удобнее серпа. Вместо того чтобы на коленях или на корточках ползти по полю или лугу, крестьянин мог теперь, работая, идти по земле обычной походкой, используя для косьбы силу торса. Она стала помощницей, но одновременно и орудием более квалифицированной работы. Это – пример модели человечной технологии, инструмента, который увеличивает производительность общественного труда, не лишая человека возможности ощущать и действовать. В стихотворении «Косьба» Фрост отчетливо показывает, как обостряет коса восприятие мира человеком. Человек, работающий косой, тяжко трудится, но он при этом многое и познаёт. Как ни парадоксально это звучит, она является орудием не только телесного, но и умственного труда.