Стеклянная пыль

Фриз Нина Андреевна

На этот раз улыбка у него получилась еще более печальной.

– Я рад, что смог помочь тебе, - сказал он мягко.
– Часы посещения уже почти закончились, так что мне пора.

– Влад?
– я догнала его.
– Я... Я все еще не помогла тебе. И ты по-прежнему должен мне три желания, помнишь?

– Да, - он улыбнулся тенью своей улыбки.
– Должен. Решай скорее, чего ты хочешь, пока я не передумал.

Когда он ушел, беспокойство не оставляло меня ни на секунду. Я задавала вопросы всем, кого видела и наконец получила ответы от случайного санитара. Дима, "твой

сводный брат", как назвал его санитар, - слил эту историю в СМИ. С именами, с цветистыми подробностями. Лихо приукрасил все, чему не мог быть свидетелем. Теперь Влада травили все, кому не лень, называя насильником и словами похуже. Я пришла в ужас. Нужно было немедленно принимать меры. На следующий день я поинтересовалась у врача, стало ли журналистам известно о том, что произошло на самом деле, и услышала, что это конфедециальная информация. И тогда я рассказала ему все - про изнасилование, про то, как моя мать убила отчима, про то, как Лиза мечтала выдать меня замуж за своего сына, про то, как тот преследовал меня в моем старом вузе. Я рассказала ему все, ничего не утаивая.

– Я должна помочь ему очистить свое имя, - заключила я.
– мне не жаль будет вывалить свое грязное белье на всеобщее обозрение, пусть. Пусть Лиза возненавидит меня, но невинный человек не должен страдать из-за того, что произошло со мной. Все виновные наказаны, все причастные мертвы. Я должна помочь ему.

Неожиданно доктор согласился и обещал подыскать журналиста, который напишет статью. Я прочла ее перед публикацией, и она была великолепна. Правда, читая ее, я чувствовала себя голой, но... Это была маленькая жертва.

В день, когда меня выписали из желтого дома, весь город громко обсуждал статью. Правда была неприглядной, но я не против, если на меня будут показывать пальцами и обсуждать за спиной. Я должна защитить его.

Сама мысль о том, что я защищаю кого-то, казалась странной, - это ведь я, метр с кепкой и тоненький голосок, "та странная девочка", "Кира из параллельного мира". Последнее прозвище так и не пристало, да и рифма спорная. Я шла к нему, окрыленная, с заготовленным миллионом извинений.

Влад открыл дверь - лохматый, исхудавший, с синяками под глазами. Бекка почему-то не выбежала навстречу с веселым лаем.

– Ты пришла, - тихо сказал он и впустил меня. Все слова разом улетучились из головы, и тишина в его квартире была оглушающей

– А где... Бекка?
– робко спросила я

– Бекка умерла.

– Что?
– глупо повторила я.

– Два дня назад. Какие-то люди напали на меня. И убили ее.

Он осел на пол возле двери. Я почувствовала, как по щекам побежали слезы.

– Я надеялась, - всхлипнула я.
– Хоть немного... Исправить... Но это... Это...

Влад сидел на полу, обхватив себя руками.

– Иногда одной правды недостаточно, - сказал он тихо.
– Иногда нужно, чтобы кто-нибудь умер. Ты... Ты побудешь со мной, пока я не засну?

Меня поразила страшная догадка, и я бросилась в спальню. Рядом с кроватью на тумбочке стояло несколько пустых пузырьков.

– Влад, - я вернулась к нему, встала перед ним на колени.
– Влад?

Сколько ты принял?

Он только улыбнулся.

– Мне не будет больно, - сказал он.
– А она так кричала... Как... Ребенок... А я не помог. Не спас.

Я полезла за телефоном и позвонила в скорую, скороговоркой описав проблему.

– Пожалуйста, - тихо сказал Влад.
– Не нужно никого звать. Просто побудь со мной, пока все не закончится.

Я проигнорировала его и пошла на кухню, нашла деревянную лопатку и двинулась к нему с решительностью танка.

– Хочешь засунуть это мне в глотку?
– мягко улыбнулся он. Я сникла.
– Ты сделала все, что могла. Не мучай себя. Все будет хорошо.

Скорая приехала на удивление быстро. Два крепких санитара возились с Владом, пока я тихонько ревела в углу. Скоро они увезли его, а я осталась одна в его квартире. Возможно, он займет мою палату в той психушке. На этом месте я истерически захохотала, но смех в считанные секунды превратился в слезы.

Я нашла его документы, собрала пару смен чистой одежды и наткнулась на фотоаппарат. Я включила его и начала листать фото. Вот я стою на крыльце, мечтая о чем-то несбыточном; вот я смотрю в окно во время занятия; вот я стою под козырьком и высовываю руку под дождь, улыбаясь; вот я ухожу от него в парке. Вот мы лежим в постели рядом, не касаясь друг друга. Фото получилось чуть смазанным, но видно, что я сплю. Наверное, он сделал эту фотографию как раз перед тем, как все полетело к чертям.

– Прости меня, Влад, - я смотрела на улыбающееся смазанное лицо и страдала, вспоминая, каким он стал.
– Это я во всем виновата.

***

Мы лежали в постели лицом друг к другу. Влад молчал. Я потянула вперед руку и погладила пальцами воздух в миллиметре от его щеки. Он чуть-чуть растянул губы в улыбке. Это был уже совсем другой человек. Синяки, ссадины и сломанные ребра зажили, и внешне он так же, как и я, казался целым. Но мы оба по-прежнему были сломаны, может быть, даже сильнее, чем раньше.

Если красивую вазу бросить на пол, а затем заново склеить, она может казаться целой, но на полу останется мелкая, невидимая глазу стеклянная пыль, которая раньше составляла с ней неразрывное целое. Ваза больше не будет столь же хороша, в нее уже не поставят цветы. Скорее всего, вскоре ее стыдливо уберут в коробку, а после и вовсе выбросят. Людям, как правило, не свойственно любить сломанные вещи. Людям, как правило, не свойственно любить сломанных людей. Но из каждого правила есть исключения.

– Три желания, помнишь?

– Смутно.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– Ты жульничаешь.

– Это в пределах разумного - быть счастливым. Пока ты не будешь счастлив, я не засчитаю это желание.

– Так не честно.

– Влад?

– Что?

– Тебе придется. Ты обещал. Можешь потратить на это день или год, или всю жизнь, но ты исполнишь мое желание. Ты говорил, что это должно быть что-то, для чего придется прилагать усилия, что-то стоящее. Мое желание отвечает твоим требованиям.