Стеклянные лягушки
Шрифт:
– Иди домой, – сказала мама, – а я на работу, опаздываю уже. Сегодня должны новые постояльцы приехать.
– О, давай я с тобой!
– Нет уж, если бы не кладбище, ещё бы подумала. А так – топай домой, учись. Завтра в школу.
Маша чуть не ответила, что опять приходится учиться, как трудно жить детям, но смолчала. Всё равно мама ответит всё то же: надо учиться, чтобы потом уехать из Лузы. Что тут делать нечего теперь, надо искать удачу в Кирове, например, или вообще в Москве. Мама сама когда-то работала химиком на лесозаводе. Но потом завод купили какие-то люди, стали сокращать производство,
Мама пришла в гостиницу, успела застелить кровати в двух номерах свежим бельём, протереть от пыли мебель. Потом отправилась гладить бельё, которое вчера постирали, а сегодня оно высохло. Всё у неё было на месте, утюг работал, бельё пахло свежестью. Порошок – определяла она по запаху. За годы работы химиком она совершенно точно понимала, где пахнет порошком, а где бельё по-настоящему висело на воздухе и теперь пахнет, как ветер.
В две комнаты заселились двое мужчин. Один совсем молодой, худой, со звонким голосом. Другой немного старше, лысый, неторопливый. Оба они заполняли анкеты на первом этаже, прежде чем поселиться. Мама увидела их, когда проходила мимо в прачечную.
– У вас будет номер двести пятнадцать, – говорила Леночка, сегодняшняя администратор, – а у вас – двести тринадцать, через комнату друг от друга.
– Хорошо! – сказал молодой, взял ключ и пошёл к лестнице.
– Хорошо, – сказал тот, что постарше, тоже взял ключ и отправился на второй этаж, хромая на правую ногу, потом как будто что-то вспомнил, остановился, спросил: – А лифт у вас есть?
– Да, пожалуйста, налево, – сказала Леночка, не глядя на него.
Когда мама шла обратно, остановилась спросить у Леночки, откуда постояльцы.
– Сейчас, – сказала администратор, посмотрела их анкеты, ответила: – Из Кирова оба, пишут, что в командировку.
– Интересно.
Встреча Чистякова
В полвосьмого позвонила Плотникова. Понятно зачем.
– Голубцова, – сказала она, – на вокзал идёшь?
Голубцова! Эля никого не называла по имени, разве что учителей и тренера. Поэтому и её все звали тоже по фамилии.
– Голбец, – отозвалась Маша, – сколько тебе повторять?
– Какой Голбец ещё? – спросила Плотникова, она почему-то тяжело дышала, будто бежит куда-то. – На вокзал-то идёшь, нет? Погнали!
– Слушай, ты математику сделала? Я что-то ещё не садилась.
– Здрассьте! А чем занималась в выхи? Там ерунда, быстро сделаешь, погнали?
– Да мы на кладбище с мамой были, потом я, короче, не сделала ещё. Давай сходи, расскажешь потом.
– Здрассьте, – снова сказала Плотникова, – и что там нового, на кладбище, интересно? Слушай, выходи, поговорим нормально. Тем более сегодня Чистяков должен приехать. Завтра на треньку придёт, Ольга Дмитна сказала. Не слышала?
– Это какой Чистяков? Тот самый, что ли? Сам?
– Господи боже мой, много ты знаешь Чистяковых? Сам, конечно.
– Ладно, – сказала Маша, – погнали. Тебя отпустили, что ли?
– Зачем, я маме сказала, что к тебе иду. Во двор. Погулять как бы. Открывай, я уже у двери.
– Ну ты даёшь, – сказала Маша, когда увидела
– Да входил кто-то, давай быстрее, поезд уже скоро.
– Может, он не на поезде приедет, на автобусе?
– На автобусе, на поезде… Какая разница? Пойдём проверим.
– Проверим, проверим, – сказала Маша, запрыгнула в пальто, забралась в ботинки – вышли. Сначала молча шли, потом Маша сказала:
– Хорошо, мама сегодня на работе, она бы не отпустила без математики никуда. О, кстати, она сказала, к ним сегодня постояльцы приезжают. Двое вроде. Может, один из них – Чистяков. Как его зовут, кстати?
– Вадим Никитич, неграмотная. А кто второй?
– Может, с ним кто. Мама придёт, спрошу.
На вокзале было людно, как всегда перед кировским поездом. Маша с Плотниковой сразу увидели своих, из команды «Родина». Гульки только не было, наверно, не захотела с такой шишкой являться.
– Привет! – закричала Плотникова так, что полвокзала на неё оглянулось. Вот она всегда так, то молчит, то как крикнет. Хоть стой, хоть падай.
– Скоро ли, скоро ли? – говорила Настасья и немного подпрыгивала на месте. – Когда он приедет уже?
Глядя на неё, Маша тоже начала подпрыгивать. И вот объявили поезд. Всех как будто слизнуло волной – вот были люди на вокзале, а вот их нет, все на перроне. И так – каждый день, вот уже сто лет. Каждый день люди для чего-то приходят встречать этот поезд, да и друг друга по-видать. Каждый день поезд приезжает, кто-то из него выходит, кто-то заходит. Тот, кто приезжает впервые, удивляется, как много людей на перроне. Вроде бы маленький городок, а смотри, сколько народу. И это только на вокзале, а что же в городе? Но потом они идут в город – и он оказывается пустым. Ещё бы – кто-то на вокзале, а кто-то дома давно, по вечерам тут не принято нигде гулять. Разве что на вокзале.
«Родина» смотрела на приезжих во все глаза. Но из вагонов выходили какие-то обыкновенные люди, совсем не похожие на спортсменов, а похожие на местных, которые откуда-то издалека возвращаются домой. Так оно и было, большинство пассажиров – это были местные жители, которые возвращались из Кирова. Кого-то встречали родственники, шумно здоровались, обнимались.
– Смотри, Ольга тут! – зашептала Настасья. – Чистякова ждёт, точно.
Всей команде было уже известно о приезде лучшего областного тренера Чистякова, только вот Маша почему-то эту информацию пропустила. Хорошо, что Плотникова вытянула её из дома. А то она так бы и не знала ничего до завтра.
Поезд стоит в Лузе только десять минут. За это время одним пассажирам надо успеть выйти, другим – зайти. А тем, кто встречает, – увидеть своих. Но как тут увидишь, если не знаешь, как человек выглядит?
Перрон постепенно пустел, пустел. И скоро не осталось никого, кроме «Родины» и Ольги Дмитриевны. Она позвонила кому-то, и девчонки столпились тесно вокруг неё.
– Вадим Никитич, – говорила она, – вы приехали? Я вас на перроне жду. Как на автобусе? А-а, ещё днём. Так вы в гостинице? В какой? Как на вокзале? Зачем? А-а, ну да, да, тут действительно лучше всего. Ну, приятного аппетита. Да, да. Тогда до завтра, да. Давайте.