Стелла искушает судьбу

Львова Ирина

— A-а… А почему он тут уже был? Без нас…

Ирина рассмеялась:

— Ты что ж думаешь? Мы здесь главные? Да съемочная группа здесь уже три недели сидит! А мы… Так, ерунда, мелькнем в кадре — никто и не заметит! Да еще порежут при монтаже…

Стелле такое заявление вовсе не понравилось, но Ирина уже отвернулась от нее.

— Ух ты! Рустам! Сегодня у меня просто праздник души. — Ирина спустилась на несколько ступенек, распахивая руки навстречу высокому мужчине зверской наружности, и Стелла вспомнила рассказ

Людмилы Васильевны об актерской бирже.

— Да, скифы мы! Да, азиаты мы!.. — продекламировала Ира, и Рустам продолжил, подхватывая ее на руки:

— С раскосыми и жадными очами… — Поднявшись на площадку, где стояла Стелла, он покружил Ирину и поставил на ноги. — Рад тебя видеть, Ирочка! Как зовут красавицу? — поинтересовался он, улыбаясь Стелле, в его действительно раскосых непроницаемо-черных глазах блеснула искорка интереса.

— Стелла, — ответила за нее Ирина. — Возможная дублерша героини.

Рустам хмыкнул:

— На мой взгляд, она куда симпатичней Полинки. И слушай, на актрису какую-то похожа, из голливудских. Ей-бо!

Ирина развела руками:

— Знаю, знаю, мужчины — не собаки, на кости не бросаются! Но голову девочке морочить не дам.

— Ага. Понял! Ну… Увидимся!

Едва он отошел, Стелла спросила:

— Почему у него столько шрамов? Он актер?

— Каскадер. Классный. Куда там Шварценеггеру! С самолета в реку прыгал… Дерется — ошалеть можно! А на коне — просто Бог. Как Витя Сидоров — на машине. Ну и типаж шикарный… Сама видишь, какая физиономия.

— Да уж… Просто разбойничья, — закивала Стелла.

* * *

Выход из «темницы» отсняли в два дубля. Пациенты прошли по лабиринту колоритного подвала, возглавляемые, видимо, вконец спятившим (нормальный человек таких бы не выводил, а понадежнее запер!) Художником — Радкевичем. Глеб Пекарев попускал, сидя на лестнице, пузыри — не без помощи фокусницы Эльвиры, выдавшей ему кусочек мыла для пышности пены.

Отплевавшись, он предложил:

— Пошли ко мне, девочки. Я коньячку привез. Михаил же отпустил пациентов?

Стелла замотала головой, умоляюще глядя на Ирину.

— Дите желает посмотреть творческий процесс, — пошутила та. — Попозже придем. Пусть полюбуется, как Рустик дерется.

— Какая кровожадность в столь юном и прелестном создании! Предупреждаю — зрелище не для слабонервных.

Приятельницы отошли в тень, спрятавшись за спины осветителей, чтобы не попасться на глаза режиссеру, который объяснял Огульникову и Рустаму Муртазину, что от них требуется.

Огульников должен был побить Рустама, вырубить, обменявшись с ним несколькими ударами, в возможность чего верилось слабо. Затем приковать к трубе наручниками, которые спустя некоторое время каскадеру следовало разорвать — их заблаговременно подпилили. Уж очень хотелось режиссеру показать крутизну героя — раз такого бугая

вырубил, значит, и правда непобедим!

Сделали несколько дублей, и, хотя Огульников все больше входил в раж, режиссеру что-то не нравилось.

— Андрей! Жестче! Жестче! — кричал он.

— Да куда уж жестче? — взвился Рустам. — Он же со всей дури лупит. Андрей, сколько раз повторять — не доводи удар!

— Я актер, а не каскадер! — заносчиво возразил Огульников. — И вообще — это же кино! Извиняюсь, издержки производства.

— Эль, подгримируй Андрея! — потребовал оператор Егор. — У него морщины на лбу — просто ужас!

Огульников разозлился:

— Что значит ужас? Что ты хочешь сказать?

— Только то, что сказал, — морщины, — равнодушно пожал плечами оператор.

Актер поджал губы.

Мотор!

Кулак разозленного Огульникова со свистом рассек воздух. Голова Рустама дернулась, но удар он выдержал прекрасно, глаза его сверкнули, лицо налилось темной краской гнева… и…

Стелла не поняла, что случилось, но в следующую секунду Андрей Огульников уже лежал на полу перед оператором, камеру которого чуть не снес головой.

Актер вскочил на моги, под глазом его расцветал пышным цветом великолепный синяк. С криком: «Ты что наделал?» — Огульников бросился на Рустама, который легко перехватил его руки.

— Извини, Андрей! Каскадер тоже не всегда способен удержать удар! Я сожалею… — По губам Муртазина зазмеилась улыбка. — Издержки производства!

— Ты… Ты… Я же лицом работаю!

— М-да… — Подошедшая Эльвира с сочувствием взглянула на Огульникова. — Такое не загримируешь!

— Михаил! — заорал актер. — Ты посмотри, что он наделал! А у меня завтра вечером спектакль.

— Ну, Андрей! Я все понимаю… — Режиссер старательно изображал сочувствие. — Но это же кино… Давай сцену доработаем. Приковывай его к батарее… К камере встань спиной… А Рустама мы накажем… Премии лишим! — Он подмигнул Муртазину, воспользовавшись тем, что героя окружили причитавшие дамы — Аня, Юля и Таня.

Огульников, утративший от такого отношения режиссера дар речи, отодвинул девушек и покорно поплелся на место.

— Мотор! Так! Так! Теперь наручники… Уходишь… Рустам лежит… Лежит… Поднял голову… С недоумением смотрит на наручники… Дергай!

То ли наручники, перекинутые через трубу парового отопления, были плохо подпилены, то ли Рустам был еще слишком зол, то ли батарея была установлена еще до войны. Со страшным скрежетом она оторвалась от степы и… от трубы, из которой немедленно зафонтанировал кипяток.

Рустам в некоторой растерянности смотрел на уцелевшие наручники. Дамы-поклонницы, вновь окружившие пострадавшего кумира, визжали. От кафельного пола поднимался пар. Директор, от ужаса мгновенно протрезвев, стонал, обхватив голову руками. А режиссер истошно орал: