Стендаль и его время
Шрифт:
Предоставим слово документу на бланке префекта полиции:
«Государственному канцлеру князю Меттерниху, герцогу Порталла
Вена, 30 ноября 1830 г.
Ваша светлость может видеть из отчета главного директора миланской полиции барона Терресани от 22–23 числа сего месяца, что тот самый француз Анри Бейль, который был в 1828 году выслан из города Милана и вообще из пределов Империи как автор многочисленных революционных памфлетов, вышедших без имени или под именем барона де Стендаля, направленных главным образом против Австрии, недавно появился в Милане проездом на Триест, куда он направляется с целью занять должность генерального консула французского королевства. Назначение это состоялось от нынешнего королевского правительства Франции. Невзирая на то, что на паспорте Бейля
Обрисовывая краткими чертами степень ненависти, пропитывающей названного француза по отношению к австрийскому владычеству, и в целях предупреждения правительства об опасном характере политических принципов названного Бейля, не совместимых с духом нашей политики и правительственной системы Его Апостолического Величества, я позволю себе сообщить Вашей светлости мотивированные рефераты трех произведений этого человека: «История живописи в Италии», Париж, 1817 год, фирма Дидо; второе — «Рим, Неаполь и Флоренция», Париж, 1817 год, фирма Делоне; и третье — «Прогулки по Риму», 1829 год.
Прочитав разбор названных произведений, я предполагаю, что Ваша светлость скорее предпочтет совершенно не иметь должности французского консула где бы то ни было, нежели допустить настояние французского правительства о назначении на консульскую должность в Империи такого вдвойне подозрительного человека, как Анри Бейль. Беру на себя смелость просить приказаний Вашей светлости и жду решения относительно того, может ли француз, некогда административно высланный за политические преступления из пределов австрийской монархии, ожидать решения по его делу в Триесте? Если не может, то соблаговолите приказать, какие меры пресечения следует принять относительно преступника, назначенного на должность консула.
Вашей светлости покорнейший слуга
граф Седленицкий».
«Анри Бейль, французский консул в Триесте, барону де Марест в Париже
Триест, 4 января 1831 г.
Я подобен Августу: я пожелал овладеть империей, но, высказывая такое желание, я не знал, чего хочу. Я умираю от скуки, и никто не проявляет относительно меня дурных намерений: это ухудшает положение. Впрочем, ввиду того, что все наследство моего отца было потрачено на разнообразные опыты, я постараюсь привыкнуть к полному отсутствию людей, с которыми можно было бы делиться своими мыслями.
Я старался не произнести ни одного шутливого слова со времени моего приезда на этот полуостров, я не сказал ничего забавного, я не видал ни одной сестры встреченных мною мужчин; одним словом, я был умерен и осторожен — и от этого умираю от скуки».
«Триест, 17 января 1831 г.
Я никогда острее не ощущал несчастья иметь близкого к разорению отца. Если бы в 1814 году я узнал, что мой father разорится, я бы сделался зубодером, адвокатом, судьей и т. д. Но быть принужденным дрожать от сознания и страха, что лишишься места, на котором умираешь от скуки, это ужасно… Вся моя жизнь окрашивается обедом, мой высокий чин требует, чтобы я обедал в одиночестве: первая скука. Вторая скука — мне подают двенадцать блюд: огромного каплуна, которого невозможно разрезать даже прекрасным английским ножом, кстати сказать, этот нож стоит здесь дешевле, нежели в Лондоне; великолепную камбалу, которую позабыли сварить, — это в обычае страны; убитого накануне бекаса, — на него смотрели бы как на гнилье, если бы он пролежал еще два дня; мой рисовый суп приправлен семью или восемью сосисками, начиненными чесноком, их варят вместе с рисом и т. д. Что Вы хотите, чтобы я сказал? Здесь это в обычае: ко мне относятся как к знатному вельможе, и милейший хозяин гостиницы, который, встречая меня в своем доме, всегда останавливается, обнажает голову и кланяется мне до земли, конечно, ничего не зарабатывает на моем обеде, который мне обходится в четыре франка и два су. Помещение, занимаемое мною, обходится мне в шесть франков и десять су. Мое положение птицы на ветке (Клара [85] не понимает этой легкой метафоры) не позволяет мне нанять кухарку.
85
Постоянное прозвище Проспера Мериме после выпуска его «Театра Клары Газуль».
Расскажите о моем несчастье госпоже Лазурь [86] и скажите ей, чтобы она, если она знакома с математикой, помножила всю мою жизнь на несчастье подобных обедов. Отсутствие каминов меня убивает. Я пишу вам и замерзаю. В другой комнате стоит печка, способная причинить головную боль самому грубому жителю Оверни…
Я много времени уделяю моему ремеслу. Оно вполне честно, приятно по существу, вполне благовидно. Вся моя корреспонденция полна сведениями о торговле хлебом, не думайте, чтобы Париж был самым плодовитым городом. Я познакомился с Бана-том для изучения этого рода деятельности, я проделал путешествия в Фиуме: это последнее место цивилизации…»
86
Альберта Рюбампре.
Следом еще письмо:
«Барону де Марест в Париж
В Триесте чувствуется соседство Турции. Мужчины ходят в широких шароварах и в чулках, не скрепленных на коленях, ничем не прикрывая обнаженный промежуток тела между штанами и чулками. Они носят шляпы в два фута диаметром и с тульями, которые имеют в глубину вершок. Они красивы, проворны и легки. Я разговаривал с пятью или шестью из них, заплатил за их пунш и увидел, что они — милые полудикари. Их лодки чертовски отзываются прогнившим маслом, а их язык — это сплошная поэзия».
«Два раза в неделю бывает ветрено, пять раз в неделю бушует ураган. Я называю «ветрено» то состояние погоды, когда вы постоянно заняты тем, что держите свою шляпу. Ветер бора — это погода, при которой вы рискуете сломать себе руку. На днях я был отброшен им на четыре шага. Какой-то умный человек, находясь в прошлом году на краю этого маленького городка, переночевал в гостинице, не смея идти домой из-за ветра. В 1830 году было двадцать случаев переломов рук или ног» [87] .
87
Этот абзац — из письма Стендаля Маресту (от 28 февраля 1831 года), тогда как предыдущий — из письма ему же от 26 декабря 1830 года.
Эти домашние жалобы консула внезапно сменились письмами иного рода:
«Барону де Марест в Париж
Триест, 24 декабря 1830 г.
Я только что получил письмо от венского посланника, господина маркиза Мезона, который сообщает мне, что господин де Меттерних отказался утвердить назначение консула и отдал приказание австрийскому посланнику в Париже протестовать против назначения меня на эту должность. Первая мысль, которую подала мне моя мизантропия, была — никому не писать об этом. Письмо господина маркиза Мезона помечено 19 декабря и дошло до меня 24-го.
Тем не менее я все же пишу друзьям… я пишу госпоже Виктор де Траси; господин де Траси, друг и бывший адъютант графа Себастьяни, сможет быть мне полезным. Я умоляю госпожу Виктор, которой, как Вы знаете, я обязан весьма многим, решать за меня [88] .
Я ничего не определяю, я только все более и более убеждаюсь, что жара является для меня и для моих сорока семи лет элементом здоровья и хорошего настроения. Итак, пусть я получу назначение быть консулом в Палермо, Неаполе или даже в Кадиксе, но только, во имя бога, не на севере. Я не вхожу ни в какие подробности с госпожой де Траси и прошу ее решать за меня.
88
Везде разрядка автора писем.