Стены вокруг нас
Шрифт:
Хотя в этот раз испугалась она не мухи. Один из букетов в моей руке был насквозь мокрым, но не от воды.
С цветочных стеблей стекали красные липкие капли, похожие на сироп. Они капают, капают, пачкают все вокруг. Цветы кровоточат. Я вся в крови.
Окоченев от ужаса, медленно опускаю голову. Перед глазами все плывет, но я усилием воли навожу резкость. Постепенно приходит понимание. В моих руках сверток из нежно-розовой бумаги, а внутри всякий бред: бумага, тряпки – похоже, разодранная на полоски белая футболка. Все пропитано кровью.
Руки безвольно опускаются, цветы
– Божечки, – шепчет Сарабет. – Божечки мои!.. Ви, какой ужас!
Она вытягивает руку, указывает окровавленным пальцем на пол.
Там валяется карточка из цветочного магазина. На таких пишут пожелания. Ни я, ни Сарабет не отваживаемся нагнуться и поднять ее.
– Кто-то подарил тебе такой букет?
– Нет, я сама его себе преподнесла!.. Какие-то твари решили пошутить. В лицо сказать не могут, решили напакостить.
– Что сказать, Ви?
Мама дорогая, вот куриные мозги. Мне даже стало ее жаль.
Смотрю на Сарабет в упор, пока она не отводит глаза, покраснев. Вспомнила наконец-то.
Но как это могло произойти? Невозможно, невероятно! Тех, что способны были выкинуть что-то подобное в вечер моего триумфа, нет на свете. Рейчел и Гэрмони мертвы. Все знают: Ори их убила. Убила их из-за меня. А потом погибла сама.
Самое странное, что я не могу вспомнить, как этот букет оказался у меня в руках. Некоторые бросали цветы мне под ноги, некоторые подходили и вручали их, при этом обнимали меня, поздравляли. Все в открытую, на глазах у зала.
Лица сливались. Улыбки – все они улыбались, кислое дыхание, запах мятной жвачки, запах табака. Никто не походил на человека, способного всучить сверток с тряпками и рваной футболкой, пропитанный фальшивой кровью, при этом улыбаясь и говоря комплименты. Никто из тех, кто остался в живых.
По спине ползет мороз. Вспоминаю, как искала глазами Ори – не тех двоих, а только ее, Ори, – стоя за кулисами перед выходом. Я чувствовала, что она среди зрителей, хотя и знала, что это невозможно. Тоненький голосок в голове говорил мне, что она в зале.
«Она была там сегодня, Ви. Она пришла посмотреть на тебя».
Да, Ори хотела вручить мне гадкий, отвратительный букет, она мечтала напомнить о себе. Она завернула его в розовую бумагу – мой любимый цвет – и спрятала среди складок карточку, которая лежала сейчас на полу. Мне была видна надпись на обороте: «Поздравляю с радостным днем!» Серебряные буквы на белом фоне. Обычная поздравительная открытка, которые бесплатно можно взять в цветочном магазине. Их подписывают, поздравляя с юбилеем или со свадьбой. Но за эту карточку заплатили отдельно или стянули тайком, ведь цветы к ней не прилагались. Интересно, подписали ее или нет? Надо посмотреть на обороте.
– Что на карточке написано? От кого она?
– Я к ней не притронусь! –
Ее глаза сказали мне все.
Иногда я забываю, что Сарабет тоже была здесь три года назад. Она занималась в той же студии, хотя к числу лучших учениц не относилась, слишком неуклюжая и пугливая. Ее ставили в последние ряды. Пусть мы никогда не обращали на нее внимание, но она там была. И все запомнила. Наверное, стояла среди зевак у полицейского кордона. Помню, кто-то пронзительно кричал, когда полицейские вели меня к машине, чтобы отвезти домой. Потом мне рассказывали, что какая-то девушка упала в обморок при виде крови, залившей туннель под деревьями за театром. Может, это и была Сарабет? Поэтому она липнет ко мне?
Забавно, что кто-то может упасть в обморок, глядя всего лишь на место, где разыгралось двойное убийство – мертвые тела, накрытые одеялом, торчащие из-под него ноги. А если бы она видела, как все произошло?
Сарабет смотрит на меня круглыми глазами и шелестит:
– Знаешь… какая подлость! Кто мог такое сотворить?!
У меня не хватает духу кивнуть. Я-то знаю, что заслужила.
– Слушай, Ви, нам нельзя в таком виде на вечеринку.
Она все еще полагает, что я пойду.
– У нас как будто месячные начались.
На месячные непохоже. Мы будто совершили жестокое убийство и перемазались кровью.
– У тебя кровь в волосах, Ви. И у меня. Нам надо в душ и переодеться. Пойдем через служебный вход. Если мама увидит меня в таком виде, на месте скончается. Но зачем они подписались ее именем? Зачем притворяться Ори? Чего они добиваются?
Сарабет ждет ответа, будто я специалист по психологии.
Это не девицы из студии. Я слишком хорошо знаю почерк Ори.
Я способна одурачить зрителей, маму с папой, приемную комиссию в Джульярде – ведь они пришли в восторг от моего танца. Я исполнила для них танец Жар-птицы из балета Стравинского, который впервые поставили в 1910-м в Париже. Ори репетировала его три года назад, а я повторяла за ней все движения. Каждое па запечатлелось в моей памяти на веки вечные.
Однако Ори не обмануть. Она раскусила бы меня с первой секунды. Она прекрасно знала, что я собой представляю, и все равно – этого я никогда не пойму – дружила со мной, поддерживала, не предавала. Это я предала ее.
Вот и сегодня за белой пачкой, теперь залитой красным, за белым купальником, заляпанным кровью, Ори разглядела бы, что внутри, глубоко под кожей – уродство, подлые секреты, ложь. Сплошные грязь и гниль.
Больше никогда
В тот день, когда мою лучшую подругу посадили в тюрьму, я ела сыр в ста милях от города.
В день проб я вообще ем только сыр – источник белка, энергии и удачи. Кусочек сыра утром, потом за час до выступления, чтобы усвоился, и всего крошку за пару минут до выхода. Глотаю, почти не жуя. Какая разница, что от меня воняет сыром, если он дает нужный эффект – мышцы разогреты, ноги послушны. Танцую не хуже примы. А я и стану примой, чего бы мне это ни стоило!
Конец ознакомительного фрагмента.