Степь ковыльная
Шрифт:
Взгляд Позднеева упал на трупы двух ногаев, успевших домчаться в последней атаке до воза, на котором он стоял. Один уже замахнулся саблей, но меткая пуля Павла Денисова спасла Позднеева.
Мгновенно он принял решение: переодеть в ногайские одежды двух казаков, пусть попытаются прорваться под покровом темноты в Ейское укрепление. Правда, попытка эта отчаянная, мало надежды, что она удастся. Ну, а что делать?… «Кого же послать? Разве вот того казака, что спас мне жизнь? Молод? Ну что ж, здесь ведь почти все такие. Но надо отправить двух…»
Поймав пытливый взгляд секунд-майора, Павел шагнул к
Позднеев ласково обратился к молодому казаку:
— Как зовут тебя?
— Денисов Павел.
— Наипервее, Денисов, великое спасибо тебе, что смерть от меня отвел… И все же я хочу послать тебя и вот его, — показал он глазами на Костина, — на почти что верную гибель. Рискнете жизнью, чтобы спасти всех?
— Да! — ответил Павел твердо.
— Вы по-нагайски знаете, хотя бы немного, несколько слов?
— Как же, мал-мало понимаем, — блеснул кипенью зубов Сергунька. — И даже говорить могем, ваше благородие. Нас еще покойный урядник Колобов обучал перед набегом на улусы ногайские.
— Ну, вот и хорошо. Сразу видно птицу по полету, а казака по повадке, — повторил Позднеев донскую поговорку. — Кротов! — приказал он мушкетеру-цирюльнику. — Мигом остриги им чубы..
Вскоре на земле, около воза лежала кучка волос: русых — Павла и рыжеватых — Сергуньки.
— А теперь живо переоденьтесь, — показал Позднеев на одежды убитых ногаев.
Казаки натянули темно-голубые окровавленные куртки, синие шаровары, низкие бараньи шапки и желтые, с загнутыми вверх носками, сафьяновые короткие сапоги.
Когда и это было выполнено, секунд-майор сказал:
— Залягте вон в тон балочке. И как только ногаи пойдут на приступ, постарайтесь смешаться с их рядами. По вашим окровавленным одеждам они могут принять вас за раненых, которые во славу аллаха опять пошли в бой. Я распоряжусь, чтобы наши огонь не вели, а подпустили ногаев вплотную. Вот все, что я могу сделать вам в помощь.
Уже стемнело. При свете фонаря Позднеев набросал несколько слов на листке бумаги и, передав его Павлу, сказал отрывисто:
— Вручишь донесение полковнику Бухвостову.
Когда пала на землю непроглядная ночь, Павел и Сергунька, держа на поводу коней, направились к балочке.
Позднеев, лежа на возу, думал: «Как томительно тянется время! Поскорей бы ногаи бросились в атаку! Это единственное, что может выручить нас, только тогда удастся, быть может, спастись. А если ногаи и до утра не потревожат нас? Ведь вот казаки говорят, что ночные бои не по нраву ногаям. Плохи, плохи наши дела, надобно признать».
Воз Позднеева стоял на стыке между гренадерской командой и казаками. Анатолий Михайлович слышал, как неподалеку старый казак Соболев хриплым от простуды, лающим голосом поучал молодежь:
— Перво-наперво памятуйте накрепко: лучше голову сложить, да чести казачьей не сломить. А что до смерти касаемо, так от нее все одно и в бараний рог не упрячешься. Да только труса пуля и сабля всегда найдут, а смелого и смерть побоится — сторонкой обойдет. Храбрец в бою сам ее выкликает, тешится с ней, заигрывает, а глянь, все невредим остается: что другим гибельно, для него как с гуся вода… И не забывайте николи, молодые: честь дороже жизни. Недаром же у нас
Соболев закашлялся, потом зевнул и сказал устало:
— Ну, вы, ребята, держите ушки на макушке, не спите, а мне, старику, и подремать малость не грех.
Замолк голос Соболева, и тогда стал слышен тихий рассказ одного из позднеевских гренадеров:
— У старой-то барыни нашей было восемь кошек любимых. Берегла их, словно детей родных. К каждой приставила для ухода по сенной девушке. А ежели что неладное случится с кошками теми, девушек нещадно драли на конюшне. И каждый вечер ключница барская давала девушкам наставление строгое: «Кошек-то смотрите, по ночам не спите, огонь потушите, зевать не смейте, от кошек никуда не отлучайтесь, пустого не болтайте, барыню не тревожьте!» И что ж вы думаете? Раз как-то одна из девушек заснула, а кошка, за которой она смотрела, пробралась в опочивальню, прыгнула на грудь барыне, потревожила сон ее, напугала. А наутро и кошку виновную, а с нею и девку, что недосмотрела, барыня приказала отправить из имения пензенского в ссылку далекую, навечную, за Волгу, к черемисам, где у барыни было лишь семь дворов мужичьих на болоте топком…
Наступило молчание, а потом кто-то полусонным голосом сказал:
— Ты о кошках баешь, а мне щенки вспомянулись… Как шли мы сюда походным порядком от самого Орла, — и чего только не навидались в деревеньках! К примеру, сам видел, как в имении господ Синягиных крепостные бабы грудью своей борзых щенят по приказу барина вскармливали, а для своих ребят молока у тех молодаек не хватало: кричат детишки в люльках, аж посинеют… Вот дела-то какие… А ведь господа тоже, чай, такими же голыми на свет родятся, как и наш брат…
И снова все замолкло.
Позднеев вздохнул, подумав: «Надолго ли здесь, на юге, останусь в царской опале? Боюсь, что так… Вот разве Суворов выручит. Закадычным другом моего отца был он некогда. Но ведь Суворова за резкий язык и прямой характер не жалуют придворные вельможи. Приближенные к государыне — сущие тираны, по произволу попирающие законы, творящие лихо беззащитным. А ведь и мне фортуна улыбалась бы, ежели б смирил я свой нрав…»
И вспомнилось Позднееву последнее дежурство его, офицера лейб-гвардии конно-гренадерского полка, на балу в царском дворце.
Величественная, широкая лестница, устланная малиновым бархатным ковром. Длинный коридор, в котором в больших зеленых кадках расставлены пальмы, лимонные и померанцевые деревья. Придворные слуги в серебристых париках, в красных ливреях, обшитых золотым позументом, в жилетах алого сукна, в черных плисовых коротких шароварах, в шелковых белых чулках и лакированных, с серебряными пряжками, туфлях.
Вперемежку с ними, через одного, выстроились егери придворного ведомства в светло-зеленых с золотыми галунами одеяниях, в высоких лакированных сапогах с позолоченными шпорами. У каждого на черной ременной перевязи — охотничий нож и рог, украшенный серебром, в правой руке высокие, остроконечные, наподобие средневековых, шляпы зеленого бархата с зелеными петушиными гребнями.