Степан Халтурин
Шрифт:
Сотоварищи! Вы знаете, насколько важна в настоящее время эта пища, о какой мы говорим, но вы знаете также, что ваш орган «Земля и воля» не может служить ею для массы. Поэтому с искренним сочувствием мы отнеслись к дошедшему до нас слуху, что вы намерены в скором времени выпустить в свет народную социалистическую газету.
Пожелаем же вам от лица всего союза полного успеха в этом благородном и дорогом для нас всех начинании».
— Послушайте, Георгий Валентинович, а ведь сильно написано, а? — Клеменц, довольный, потирал руки, подзадоривая нового редактора газеты, Плеханова.
— Сильно, и нам в науку, недооцениваем мы рабочее движение. Рабочих все еще считаем «воровскими
Разговор был прерван приходом третьего редактора, Николая Морозова.
— Опять спорить собираетесь? Лучше скажите, где бы это ящик для шрифта заказать?
— Какой ящик?
— Удобный, конечно.
— Обратитесь к Халтурину, он столяр первоклассный, сделает мигом такой, какой пожелаете.
— А ведь это верно, Георгий Валентинович. Вы с ним дружны, окажите любезность, закажите, я тут набросал чертеж.
— Ну, нет, Николай Александрович, Халтурин на меня сердит за Рейнштейна, я к нему не пойду.
— Не верит?
— Ни в какую. Твердит — «ошибка» да «ошибка».
— Что же делать?
— А вы попросите Якимову, она бывает у Халтурина, они с Нижнего подружились.
— И то правда.
Морозов попросил Якимову заказать Халтурину ящик для шрифта, но вскоре забыл о своей просьбе, новые события отвлекли внимание народников и заставили на время даже забросить свой журнал.
2 апреля 1879 года приехавший из Саратова Соловьев вопреки мнению большинства землевольцев, при активной поддержке Морозова, Александра Михайлова, Квятковского стрелял в Александра II. Покушение было неудачным. Руководители «Земли и воли» накануне покушения разъехались из Петербурга, справедливо считая, что вслед за выстрелом Соловьева последуют самые жесточайшие репрессии, волна арестов и прежде всего в столице.
Вскоре был арестован Клеменц, его место в редакции занял Лев Тихомиров. И если народники не понесли большого урона после покушения Соловьева, то только потому, что Клеточников, пробравшись к самым секретным донесениям Третьего отделения, смог вовремя предупреждать тех, кто попадал под подозрение жандармов и должен был быть арестован.
Анна Васильевна Якимова лишь в августе 1879 года вспомнила о ящике для шрифта и как-то, забежав к Степану на 10-ю линию, попросила его сделать этот ящик. Халтурину было не до ящиков, и он прямо сказал об этом Якимовой, пожаловавшись при том на тех, кто навлек беды на рабочий союз.
Усилившаяся террористическая борьба, репрессии после выстрела Соловьева «подкосили» Северный союз. Один за другим были арестованы Дмитрий Чуркин с патронного, Ануфрий Степанов с фабрики Шау. Сбежав из Коломенской части, Андрей Пресняков уехал во Францию, Коняев с Новой бумагопрядильной сослан в Восточную Сибирь. Антон Городничий томился в Виленской губернии под надзором полиции, Игнатий Бачин где-то скитался по России, ходили слухи, что его арестовали за бродяжничество. Халтурин чувствовал себя страшно одиноким. Он негодовал на террористов-землевольцев. Как-то, повстречавшись с Плехановым перед тем, как Георгий Валентинович собирался уехать из Петербурга, Степан не выдержал и в сердцах сказал ему:
— Чистая беда, только-только наладится у нас дело — хлоп! Шарахнула кого-нибудь интеллигенций — и опять провалы. Хоть немного бы дали вы нам укрепиться.
Плеханов и сам был противником нового направления в партии, направления, которое возглавили Морозов, Александр Михайлов, Квятковский. «Земля и воля» переживала острый кризис, находилась на распутье.
Прощаясь с Халтуриным, Плеханов познакомил его со Степаном Григорьевичем
Г. В. Плеханов.
С. Н. Халтурин.
Просьба Якимовой сделать ящик для шрифта заинтересовала теперь Степана, но, будучи занят, он передал заказ своему сожителю по квартире и земляку Василию Швецову. Халтурин знал Швецова с 1878 года, когда они вместе работали сначала на заводе Голубева, а затем вместе же перешли на работу в Новое Адмиралтейство. Швецов, хотя и был земляком Степана, а это очень сближает людей, но настоящей фамилии его не знал, ему было известно, что его сожитель Степан Николаевич Батурин, рабочий столяр, работает с ним в одной мастерской. Но, конечно, Швецов догадывался, что Батурин не просто столяр, к нему ходили интеллигенты, читали запрещенные книги и газеты, рассуждали о стачках, о движении народников. Швецов и сам кое-что читал, был знаком с некоторыми народниками. Но человек он был малодушный, любил деньги, хотя тщательно скрывал свои слабости.
Когда Халтурин сказал Василию, что ящик нужен для шрифта подпольной типографии, у Швецова появилось желание вступить в сделку с Третьим отделением и за большие деньги предать типографию «Земли и воли» (он догадывался о какой подпольной типографии идет речь), а заодно' и тех рабочих, которые ходили к Халтурину и, как он знал, являлись членами рабочего союза. Швецову нужны были деньги, много денег. За деньги он бы продал и Халтурина, но побаивался, что рабочие догадаются, кто выдал Степана, и тогда предателю не сносить головы. Познакомился Швецов и с Якимовой, которая часто бывала в их квартире. Трусливая смекалка предателя подсказала ему, что через Якимову можно будет выведать адрес типографии, но опять-таки Третье отделение не должно ее трогать до поры до времени, иначе Швецову не уцелеть.
Предатель хитрил, ничего не зная толком, он через околоточного Яновского предложил свои услуги Кирилову, выдав себя за осведомителя градоначальства, обиженного последним. Кирилов нуждался в новых агентах и принял услуги Швецова, но сносились они через Яновского. После ареста Обнорского Кирилов так и не получил обещанного ордена и попросту возненавидел Дрентельна. Начальник Третьего отделения отвечал ему взаимностью, и оба из кожи лезли вон, чтобы досадить друг другу. Швецов казался Кирилову новым крупным козырем в игре, где ставкой были чины, ордена, богатство и власть. Он торопил Яновского. Принимая его, Кирилов всегда вызывал к себе в кабинет Клеточникова записывать сведения, принесенные осведомителем.
— Что это там ваш Швецов с ящиком возится, деньги получил, а результатов пока незаметно?
— Он, ваше благородие, говорит, что ящик ему не один заказан, а много. Один большой для шрифта, печатей и паспортов ложных, а маленькие с механикой, как крышку откроешь, они взрываются. Их министрам душегубы посылать собираются.
— Это новость! Но когда же ящик для шрифта он сделает?
— Говорит, завтра. Ящик большой, белый, как его перевозить будут, так за версту видно, только и остается уследить, в какой дом внесут.