Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
– Я бросил соху – да в лес! – рассказывал Стеньке хозяин. – Навстречу – Любаша. Приникла ко мне, обомлела. Сердушко, как птаха, стучится. Шепчет: «Афонька сидит в кустах!» Тут и сам он выходит за ней из лесу. «Миловаться, кричит, я тебя посылал на пашню?! Чего ты в лесу орала?! Наполохала так, что я в лес побежал!» Не посмела Любаша сказать ему прямо в глаза, что признала его. «Там зверь, говорит, под кустом!» – «Нет там зверя. Иди по своим делам, а ты – за соху!» Пошли мы в разные стороны с Любой. Глядь, а я монастырской кобыле впопыхах-то копыто сохой
Стенька долго еще молча слушал вздохи хозяина и шорох дождя по соломенной кровле. Он заснул лишь под утро. Когда он проснулся, в доме уже не было никого, кроме двоих ребятишек.
Богомольцы шумели по улице, собираясь в путь. Они вышли гурьбой из деревни и сразу вступили в лес.
Стенька шел впереди, ото всех особо.
Ночной рассказ продолжал тревожить его. Степан пожалел, что хозяева раньше, чем он проснулся, ушли из дому. Хотелось узнать: что же сделает монастырский Афонька с Павлухой и Любой? Если бы можно им было чем-то помочь! Как поможешь? Опять кулаками на правду весь свет наставлять? Не наставишь!
«И к лучшему, что ушли! Всей на свете беды людской не избыть, и вступаться за всех – кулаков не хватит! „Свое дело ведай, в чужое не лезь“, – как сказал-то Алмаз Иваныч!» – подумал Стенька.
Лес был не так велик. Недолго пройдя, богомольцы увидели снова широкий просвет между сосен. Подходя к поляне, они услышали женский плач и какие-то крики.
На открывшейся поляне старуха и молодица, впряженные вместо лошадей, тащили соху, взрывая пашню по пару. За ними широкоплечий Павлуха налегал на рассошки, а длинноносый монах в суконном подряснике, шагая вослед, размахивал плетью над головою Павлухи.
Зять на теще капусту возил...
–
с озорством пропел купец-муравейник, глядя из-за кустов.
Стенька смотрел на все помутневшими глазами. Тупая покорность Павлухи поразила его. «Да как же он терпит такой языческий глум?! А ну-ка, попробуй кто матку мою запрягчи!..»
Сердце Стеньки при этой мысли заколотилось так, будто в самом деле увидел он запряженной родную мать...
Вдруг Павлуха остановился и решительно выдернул из земли лемеха.
– Баста! – выкрикнул он. – Бей, режь и хоть насмерть секи, сатана, я боле не дам тебе измываться!
– Не дашь?! – злобно взвизгнул Афонька, подскочил и с размаху хлестнул его плетью по шее...
Не помня себя, Стенька кинулся к ним.
– Не трожь, окаянный! – накинулся он на Афоньку.
Монах попятился.
– Ты кто таков? – спросил он, опустив свою плеть.
Степан увидел вблизи красный нос, прыщавые щеки и узкие молочно-голубые глаза, которые воровато прикрылись белесыми ресницами. Непривычный к смелому голосу и решительной речи, Афонька тотчас же оробел перед казаком. Но, заметив в кустах других богомольцев, он опять осмелел.
– Паш-шо-ол! – заорал он и снова ударил Павлуху плетью.
Стенька
Широкие ноздри его шевельнулись, и к смуглым, рябоватым щекам хлынула кровь...
– Ступайте домой! – сказал он всей тройке.
– Чего ты творишь?! – зарычал на Стеньку мучитель.
Обе женщины сжались, не смея ступить...
– Вот так казак! – восторженно выкрикнул рыжий Агапка.
Афонька со злостью поднял над головою плеть, шагнул на Степана, но не посмел ударить его и отвел свою злобу, хлестнув по глазам Павлухи.
Мать и Люба в один голос вскрикнули, словно плеть обожгла их лица. Обе ринулись к Павлу, который зажал руками глаза, покачнулся и навзничь упал, ударившись о рогаль сохи...
Дыхание стеснилось в груди Степана.
Топорок высоко взлетел у него в руках...
Только ахнули все вокруг, и Афонька свалился с разбитой головой.
Стенька сам в первый миг не успел понять, что случилось, и удивленно глядел на длинное мертвое тело возле своих ног...
– Убил! Ой, убил! – завизжала первой старуха, забыв о своем сыне. – Убивец ты, дьявол!
– Вяжи душегуба! С нас спросят! – крикнул за ней купец-богомолец.
Они всей толпой окружили Степана, не смея еще подступиться, схватить. И тут только понял казак, что наделал его непокорный нрав... Он разбросал богомольцев, вырвался и без троп, без дорог скрылся в темном лесу...
До всего тебе в мире дело
Сосны стеной стояли куда ни глянь, и не было им конца-края.
Лил дождь. Ветер пронизывал стужей, ломал вершины деревьев, швырял в лицо сухие колючие шишки.
Степан потерял счет – четыре ли ночи, пять ли ночей он бродил среди нескончаемых красных стволов.
Перед ним расстилались болота, топи, и их приходилось по полдня обходить стороной, то вправо, то влево...
Голос отца звал Стеньку, слышался за лесным шумом...
«Может, за мой грех помер уж батька и надо мною душа его пролетает», – подумал Степан.
– Ты мне, батька, помог бы из лесу выйти, – взмолился Степан. – Пропаду ведь я тут не по-казацки – без чести, без славы сдохну. А шел за тебя молить бога... Что грех случился – так с кем не бывает? Ты б меня вывел из лесу, я б помолился, душу твою успокоил...
Олениха с олененком прошли в чаще.
«Сколь мяса!» – подумал Стенька. Ему казалось, что пожрал бы и мать и теленка. «Да, может, то знак от батьки: иди, мол, за зверем!» – подумал он.
Он побрел по оставшимся на земле оленьим следам, по звериной лесной тропе... И «чудо» свершилось: стволы расступились. Свинцовым сумрачным блеском сквозь прогал сверкнуло холодное море...
Степан только слышал о море. Но те моря, о которых рассказывали Тимофей Разя и все казаки, представлялись солнечными и знойными, а это дышало холодной, осенней мглой...