Степан (сборник)

Дэс Владимир

Мне пришлось перед выходом на сцену, перепуганного, но верного своей профессии, актера переодевать, благо мы тогда были в одной весовой категории. И вот, пока мы переодевались и пили чай разговор пошел, как раз о моде, о том, что он очень модный актер, что и подтвердили обрывки его костюма. На что он мне сказал, что вряд ли я прав, считая его самым модным актером в мире, есть еще моднее и рассказал, как он в рамках премьеры фильма «Офицер и джентельмен» был в Австралии и Новой Зеландии и там организаторы привезли его на огромной яхте на один из островов, так вот там – на этом острове, где проживало около двух тысяч аборигенов, он тоже думал, что он самый модный актер, а оказалось, что самый модный у них – местный исполнитель народного фольклера, с огромной в целый локоть берцовой костью в носу, и его поклонницы в отличии от наших не выдирали эту берцовую

кость у него из носа, а нежно гладили, целовали, вот только теперь, оглядывая свой порванный костюм, он позавидовал этому модному актеру, а все потому что у них уже тогда закончилась эпоха моды на разрушение, а началась эпоха моды любви. И вот, вспоминая этот разговор с Ричардом Гиром, я могу сейчас утверждать, что наконец и к нам в цивилизованный мир пришла эпоха моды любви и уверен, что теперь в моде будут те вещи, которые прямо или интимно говорят о своих чувствах, о их страсти, что теперь будут доминировать фильмы не о терминаторах, а о двух, движущихся Богом друг к другу, и поэтому, наверняка, если говорить языком шопинга, сейчас будут доминировать и в одежде и в украшениях и литературе и кино, театре – мода любви.

Радуйтесь – идет самая прекрасная мода в нашей эпохе и мы попали в нее – мода на любовь.

Парижский шоппинг (рассказ-зарисовка)

В июне 1993 года в Париже было очень жарко.

Но в момент моего прилета прошел сильный тропический дождь и кролики, жившие на полянах между взлетных полос аэропорта «Шарля де Голля», повылазили из своих затопленных нор.

Моему взору предстало весьма экзотическое зрелище при сочетании гигантских серебристых лайнеров и прыгающими между ними кроликов.

В аэропорту меня встречал Андрон Кончаловский со своей новой женой Ириной. Они отвезли меня в отель «Рафаэль», где нас ждал Никита Михалков, предстояли переговоры с французскими партнерами по съемкам нового фильма.

Никита, озабоченный предстоящими встречами, критически осмотрел меня с ног до головы и заметил:

– Надо бы тебя приодеть. Как ни как ты российский продюсер будешь встречаться с французским продюсером. Вести переговоры… – и он покрутил в воздухе пальцами.

– Давай приоденем, – согласился я, прекрасно понимая, что в костюме фабрика «Большевичка», сшитым по ГОСТу, выгляжу я не совсем по «продюсерски».

– Деньги захватил? – поинтересовался Никита.

Я показал ему, толщиной с приличный кирпич, пятисотфранковую пачку. «Евро еще не было».

В те времена гиперинфляции, мы считали деньги не по достоинству и даже не пачками, а коробками.

Никита посмотрел на этот «кирпич» и сказал:

– Тогда пойдем одеваться.

Мы пешком от отеля, не налево к Триумфальной арке, а направо нырнули на какую-то тихую улучку, почти безлюдную, но всю в небольших шикарных магазинах.

Никита здесь очень хорошо ориентировался, поэтому уверенно завел меня в один уютный магазин мужских костюмов.

Продавец, узнав, что мы будем рассчитываться наличными, в России тогда кредитки были большой редкостью, и увидев мою пачку денег, тут же исчез, зато появился сам хозяин с такой радостью на лице и в движениях, что могло показаться, что к нему пришел президент Франции – не меньше.

Магазин тут же закрыли, появился столик с коньяком, кофе и шоколадными конфетами.

Костюмы отбирали по цвету и качеству материала, мои вопросы о размере и росте, как-то оставались без внимания. Я этим фактом был слегка озабочен, не совсем хотелось ходить с длинными рукавами и низкой талией, но в тот момент, когда костюмы были отобраны, появился лысенький, кудрявенький по бокам, человечек с иголками и лекалами. Он быстро обмерил меня с ног до головы и забрал с собой все мои костюмы.

Пока мы пили коньяк, а Никита рассказывал хозяину магазина свои байки на неплохом французском, появился опять лысенький человек, только уже с пакетами.

Все пять костюмов были тщательно упакованы в пакеты. Я посмотрел на Никиту, он мимо меня, хозяин назвал сумму, я не торгуясь рассчитался. Обалдевший француз с благодарностью надарил мне дюжину рубашек, галстуков, носок и носовых платков да еще вызвал за свой счет такси. Мы пытались объяснить, что отель рядом, но не слушая наших возражений, пакеты погрузили в такси и через минуту мы были в моем номере.

Я быстро развернул первый же пакет, там был костюм, я быстро его одел, сидел он на мне, как влитой. То же было и со вторым, с третьим и с четвертым и с пятым.

Эти костюмы до сих пор висят в моем гардеробе, я их пока не ношу, но

надеюсь вот-вот похудею, за семнадцать лет я сильно поправился, и опять их одену.

Мои костюмы сразу станут самыми модными в нашем городе, материал-то у них высшего качества.

Дело в том, что самое модное и самое новое – это очень хорошо забытое старое.

Управление

Управление цветоводства и захоронений жило своей обычной жизнью. Ветер новых перемен, казалось, совсем не затронул его деятельность, размеренную и устоявшуюся.

В управлении было два основных отдела: отдел цветоводства и отдел захоронений. Кто и в какие века объединил их в одном управлении, все давным-давно забыли. Но менять и переделывать что-то было вроде бы некогда, а скорее всего просто лень.

Так это управление и жило: половина сотрудников занималась организацией разведения цветов, половина – организацией захоронений усопших граждан нашего города.

Отделы эти переживали, как и всякие государственные формации, подчиненные изменчивым законам общественного развития, то периоды застоя и упадка, то периоды расцвета и кипучей деятельности.

И в зависимости от этого наиболее привилегированная группа сотрудников управления перемещалась то в отдел цветоводства, то в отдел захоронений. Эти перемещения делались с одной-единственной целью: чтобы на общественной значимости и финансовом состоянии этой особой группы сотрудников никакие законы диалектики о кризисных ситуациях не сказывались.

Последние потрясения, которые заставили срочно сократить штат отдела захоронений, а высвободившуюся группу потенциальных безработных срочно оформить на вновь открывшиеся вакансии в отделе цветоводства, прошли года три назад.

Первым симптомом катаклизма стал годовой статотчет по демографическому состоянию города. Этот отчет настолько поразил самое главное статистическое управление там, наверху, что его вначале вернули как ошибочный, а затем приехало несколько комиссий перепроверять эти данные, не лезущие ни в одни указания и директивы по данным.

А дело было в том, что в городе резко упал процент смертности, и не на несколько маленьких процентов, а сразу на всю сотню.

Люди почти совсем перестали умирать.

Всех словно громом поразило. Все замерли. Потом потихоньку зашевелились. Для порядка вначале сняли начальника местного статуправления – за развал статистической работы. Затем на всякий случай уволили пару главврачей, всех заведующих моргами и почему-то начальника центральной базы стеклотары. Срочным порядком провели сто пятьдесят открытых и тридцать два закрытых совещания.

А тем временем приехало несколько совсем уж солидных комиссий, сняли еще пару главврачей, всех директоров домов престарелых и опять зачем-то только что назначенного начальника базы стеклотары (это уже, наверное, нарождалась традиция). Затем прошли несколько профсоюзных конференций и как итог – большой городской актив.

Актив прошел хорошо: выступили три брюнета, два блондина, один рыжий, две штамповщицы и один сталевар. А еще заслуженная пенсионерка семидесяти двух лет, с почином: умереть сразу же после этого эпохального актива.

Ей горячо аплодировали, дружно голосовали за почин, но жители города умирать так и не хотели.

Город не выполнил и многие иные показатели: по сдаче металлолома, например, сбору макулатуры, реализации вино-водочных и табачных изделий.

В общем, город еще не созрел, чтобы выходить на первые места по каким-либо показателям даже в нашей стране, а тут попахивало мировой ареной. Как бы не вышло мирового скандала. А скандал назревал.

Уже был один телефонный звонок с самого почти верху: мол, что у вас там делается; не владеете, мол, вы, товарищ, ситуацией; не ошиблись ли, мол, мы при назначении.

И неведомо, чем бы все это кончилось, если бы бдительное око неких компетентных органов, вдруг как-то в полдень не обнаружило тайную причину потрясений.

Оказывается, в городе сложились столь высокие цены на захоронения, что не позволяли совестливым патриархам фактом своей смерти разорять любимых детей.

Разразилась буря.

Но отдел захоронений быстренько сократился, и все постепенно затихло. Цены упали, статистика выросла. И теперь почти ежедневно можно было видеть радостные лица усопших, шествующих в последний путь под траурный марш бессмертного Бетховена.

С тех пор в городе наступила эра цветоводства, не менее, впрочем, доходная, чем эра рокфеллеровских захоронений. И все было тихо.

Ведь мы уже говорили выше: никаким переменам не дано поколебать издавна отлаженную систему в этом славном управлении.