Степень свободы
Шрифт:
Нас, безусловно, глупо не опасаться – пальцев в переплетении, губ в игристом.
Осень – такая девочка – леди Санса – просто мечта любого авантюриста,
Но без автографа Мартина на форзаце.
Путаясь в образах, сложно казаться проще, сложно писать доступно о запрещённом.
Это как будто прятаться в богороще и ощущать условную защищённость,
А представлять толпу, палача и площадь.
Город у нас в раскладе всегда крестовый, осенью опалён, потому опален.
Каждый,
Знает его значенье в игре престолов.
Всё, что могло случиться, уже случилось. Произошло, исполнилось, наступило.
Камера вышла в утро – собрать лучистость, так за чумой выходят во время пира.
Щёлкнул затвор, и на снимке кристально чисто.
После неё
Последнюю ночь забываешь быстрей всего.
По-моему, просто память идёт на помощь,
И ты её с этой женщиной не знакомишь,
Циничной ухмылкой сдерживая зевок.
В число твоих фишек не входит болеть не_той.
Поскольку из гадких утят и простых лягушек
Принцесс не случается. Вскользь помечтаешь в душе,
Вернёшься на землю и выключишь монитор.
Над пропастью сна, там, где луны горят во ржи,
Твой памятный опыт, который нечестно нажит,
Последнюю ночь защищает. Но только нашу.
А после неё не считается, ты не жил.
Последняя ночь чертовщиной не солит внутрь,
Не просит пощады, не клинит тебя по полной.
А первую помнишь, настолько детально помнишь,
Что хочется выпить. И сдохнуть. И всё вернуть.
Солдат удачи
Запах лета
и запах тлена на пороге его исхода.
Амаро
I
запах лета всегда тревожен в ожидании окончанья.
спелый август натянет вожжи так, что прошлое укачает,
в пыль впечатывая подковы ради счастья [давно не метод].
рядом с осенью припаркован, парк наносит её приметы
верноподдаными мазками, устремляясь за новой драмой.
если прошлое отпускает, остальное прижмётся рамкой,
как щекой.
распахнув казарму, убегает солдат удачи
за оранжевыми глазами – в сентябри и немного дальше,
в октябри и немного глубже.
а потом, покорив глубины,
возвращается, самый
и становится нелюбимым.
II
только пуля хранит солдата, если пулю поймал зубами.
потому как она задаток сентябрей, что верны забаве
измеряться в дешёвых рюмках и словами бросаться в окна.
потому как она, тварюга, в дуло вечности смотрит волком.
но обратно не примет дуло, показательно сплюнет на пол.
девять граммов, а всё же дура, девять граммов, а всё же баба.
по дороге до медсанбата открываются небеса, и
только пуля хранит солдата, если я о нём не писала.
Прободная
Выходя из утра, как из наркоза, допиваешь то, что ещё осталось.
И почти Иванушкой станет козлик.
Но внутри сентябрь, пустота и старость.
Прохудился Бог, засорилась карма. Небеса студёней дамасской стали.
Прободная осень стоит за кадром – ради всех, что губы твои листали
[если сможешь вспомнить – попробуй сверить, а не сможешь вспомнить – забудь, не парься].
Лишь одна волшебно целует веки, лишь одна небрежно ломает пальцы.
Попроси добить тебя и пощады – предложи ей выбор, давно пора бы.
А затем в стихи приходи – прощаться [пусть они рассыпятся на караты –
красота умножится в обречённом]
Но пока в запое, в тумане, в прозе
Отбирает мысли твои девчонка с невозможным именем Очень_Осень,
Завершиться точкой равно кощунству.
Сквозняки измучались на дилемме
И шестым назначили это чувство, не трудясь придумать определенье.
Старше на девять жизней
был же кто-то родиться должен оловянным твоим солдатом.
Ник Туманов
Гнаться за сказками – это стандарт.
Если надумаешь, сделай красиво.
Может прийти оловянный солдат, ржавая фляга полна керосина,
Шрам, ни за что пересекший кадык, в жилистых пальцах – огниво и кремень.
Дверь распахнёт и попросит воды, не замечая твоей наготы
Под безнадёгой цветов в ноябре. И
Нежность заставит себя излучать, неблагодарная. Господи, как же
Сложно признаться: "Ну, ладно, ничья, Ганс Христиан, озорной старикашка!"
Огненной станет живая вода раньше, чем мальчиком станет козлёнок.