Степной рассвет
Шрифт:
— Гм. Твои бы слова, да командованию в уши. А что бы ты хотел, чтобы я рассказывал?
— Я бы хотел, чтобы ты говорил, будто вроде бы как, в испытатели меня перевели. Скажешь?
— Скажу. Врать-то оно дело нехитрое. Видишь, как ты меня приучил своими просьбами, даже и не ругаюсь уже.
— Считаешь, что я зря к тебе все это время с просьбами бегал?
— Нет, не считаю. Удивляюсь я тебе только. Да и слова комиссара полка, нет-нет, да и припомню…
— Небось, о том Ильич кручинился, что меня надо бы в церкви причастить.
— А ты сам-то… Вот что бы ты о таком думал? А?
— Врать не стану, не знаю, командир. Думай про меня, что хочешь… только поддержи ты наше дело не бросай его!
— Все мои уже.
— Да ну. Поздравляю!
— Вот тебе и «ну»! Думаешь, для чего мне еще восемь ваших И-14 из 1-го особого отдали? Сегодня приказ пришел, моя отдельная особая эскадрилья разворачивается во второй особый авиаполк. Эскадрильями в нем Грицевец, Супрун, Таракановский да наш Саня Николенко командовать будут. Да еще нам там новые ускорители из России прислали. Не «Тюльпаны», другие какие-то. Внутри пусто как в водосточной трубе, а, поди ж ты, работают! Поехали, покажу.
— Поехали, командир.
Перед самым приездом новоиспеченного комполка и проверяльщика-начлета дежурная пара второго особого полка сумела завалить летевшего на большой высоте разведчика Тип 97. Это была уже восьмая победа молодой авиачасти. Петровский, выслушивая доклад, расцветал прямо на глазах. Еще совсем недавно ссутуленные плечи, расправились. Приложенная к козырьку ладонь напоминала чуть шевелящийся перед самым касанием полосы элерон. И хотя утреннее мероприятие все-таки сильно расстроило начлета, но глядя на замерших в строю будущих реактивных асов, и на его лице нежданно засветилась гордость за подрастающую смену. Впрочем, некоторые пилоты из этой смены были лет на восемь старше прибывшего с визитом «реактивного патриарха».
После приветствий и короткого знакомства с незнакомыми пилотами, началась проверка знаний и пилотажа. Практике предшествовали несколько тактических занятий по теории высотного перехвата и теории скоростной атаки на строй бомбардировщиков. Внимательный взгляд сорока пар глаз следил за четкими эволюциями бумажных моделей в руках старшего лейтенанта и вызвавшегося помогать капитана Супруна. По применимости атаки «Соколиный удар» против строя бомбардировщиков с выходом из пикирования выше и ниже цели, разгорелась целая дискуссия. В итоге участники занятий сошлись на том, что эффективность приема сильно зависит от дальнобойности и точности огня оружия. Начинать стрелять на скоростях сближения свыше двухсот километров в час имело смысл с дальности около километра, на которой огонь не только ШКАСов, но и Березина был малоэффективен. А подставляться под сосредоточенный огонь стрелков бомбардировщиков на дистанциях меньше полукилометра тоже большого смысла не было. По более высокой эффективности огня истребителя, за счет «створивания» в прицеле нескольких вражеских самолетов, возражений не прозвучало.
Потом началась проверка пилотажа. Сначала пилотирование на скоростном перехвате показали опытные слетанные пары. Павла сделала несколько замечаний в основном насчет неэффективного разгона при вертикальном наборе высоты. Спиральный набор высоты позволял держать более высокую скорость, и в итоге экономить горючее «Тюльпанов», используя их на экономическом режиме. После разбора начлет сам стал ведомым одного из командиров звеньев, выполняя его команды сперва на земле, а потом и в полете. Далее началась выборочная проверка всех подряд. Чаще с Павлой вылетали ведомые. Начлет не жалел никого – ни опытных пилотов ни молодых. Двенадцать коротких пятиминутных схваток выявили несколько случаев большого отставания ведомых в наборе. При пикировании парой с применением «Тюльпанов» ведомые часто, наоборот,
Павла стянула с головы весь мокрый от пота шлемофон, ополоснулась водой из пожарной бочки, и пошла прощаться с Петровским. Полковник глядел на подчиненного с ироничной улыбкой.
— Товарищ полковник…
— Не тянись, Паша. Я все видел. Умотал ты сегодня моих, словно волжский буржуй бурлаков.
— Я же с Волги родом, а у нас бездельничать не любят.
— Ну-ну, шутничок. Как сам-то? Что там с давлением твоим?
— Забыл о нем давно. Я еще, Василий Иваныч, вот о чем попросить хотел?
— Опять.
— Да нет. Не вздрагивай ты, командир! Письма в Саратов и Харьков перешлешь из Житомира?
— Почему не сам?
— Не хочу, чтобы особисты в них копались. Саратовских там пять, так ты их через месяц-полтора после первого по одному высылай. Я их специально не запечатал, так что коль захочешь, читай. От тебя у меня секретов нет.
— С этим помогу. Еще чего-нибудь?
— Да все, наверное. Ты не серчай на меня, Иваныч. Если обидел тебя чем, прости.
— Ты куда это собрался, оболтус?! А?! Отвечай мне немедленно!
— Не могу без разрешения ответить, товарищ полковник. Вы же понимаете, что такое приказ. К тому же я сам всего не знаю. Одно знаю – уезжаю я в этот раз надолго, а там как получится.
— Ох, Пашка! Был бы я тебе отцом, взгрел бы я тебя, засранца поперек галифе…
— Ты мне, Иваныч, и так уже давно как отец родной. Прости, но так надо.
— «Надо» ему. В каждой бочке затычкой быть решил? Да?! Ладно, езжай, хрен с тобой. И гляди там у меня! Живым чтоб вернулся – это приказ.
— Есть вернуться живым, товарищ полковник!
— Ну то-то.
Две мужских фигуры, одетые в запыленные и прожаренные монгольским солнцем летные комбинезоны, разомкнули богатырские объятия и отступили на определенное уставом расстояние, приложив ладони к вискам. Память полковника впитывала в себя образ этого мальчишки с серьезным взглядом и упрямо сжатыми губами спорщика. А в глубине того мальчишеского взгляда читался, чуть ли не такой же богатый, как у самого полковника жизненный опыт. Вот только взяться такому опыту за чуть более двух десятков лет жизни этого парнишки было не откуда. Но об этом идеалистическом несоответствии, материалисту с партийным билетом в нагрудном кармане думать было стыдно и неприятно. И он выкинул эти мысли из головы, сразу же, как только пыльный хвост уезжающей легковушки исчез за далеким холмом.
Гостей на Ближней Даче в этот раз собралось чуть больше, чем обычно. Большой зал, используемый для просмотра кинофильмов, вместил в себя человек двенадцать. Варламов сильно нервничал, но старался этого не показывать.
— Товарищ Сталин, а вторую серию сразу за первой пускать или перерыв сделать?
— А сколько у вас длится одна серия?
— Один час сорок пять минут.
— Тогда пусть к концу первой серии накрывают обед. Там, за столом мы с вами, товарищ Варламов, и обсудим первые впечатления.