Степной рассвет
Шрифт:
Полковник материализовался в дверях через пару секунд. Спокойное лицо заместителя Смушкевича замерло в ожидании нагоняя. Приложенная к козырьку фуражки ладонь застыла каменною «дланью Командора».
— Разрешите обратиться, товарищ комкор?
— Лакеев?! Если комбриг не может сказать, может, вы мне ответите? Где старший лейтенант Колун? А, товарищ полковник? Где он, и почему не прибыл ко мне в штаб группы?! Что у вас там за «подпоручики Киже» в секретных полках объявились?! Совсем вы охренели, крылатые?! «Мертвых душ» мне тут наплодить решили?! Так, что ли?!
— Никак нет, товарищ командующий! Никаких «мертвых
Взгляд командующего смягчился, но голос все еще сочился раздражением.
— А чего ж не успели-то? Ладно, вижу, не любит комбриг Смушкевич этих «вольных пограничных орлов». Ну, а ошибки там быть не может, может это не он тогда над плацдармом летал? А, Лакеев? Может такое быть?
— Никак нет, не может! Я потом лично выяснял у Горелкина. Два первых вылета той ночью, на плацдарм группу штурмовиков водил точно старший лейтенант Колун. Если бы не самоубийственные атаки его группы… У него двоих пилотов ранило. А сам он утром на северный плацдарм группу секретных истребителей повел, там его зенитки и сбили. А днем позже он с северного плацдарма на захваченном японском самолете вернулся.
— Значит герой, говоришь? А чего же прячете тогда этого героя, как бабка «внучку на выданье»?
— Так не прячем. Просто ему вызов пришел из управления пограничной авиации. В новую командировку куда-то улетел. Мне только сегодня об этом его комполка доложил.
— Гм. Тоже мне, Золушка. Настрелял, понимаешь, на три награды и видать от скромности, куда подальше свалил. Ладно, полковник, я тебе верю. И вот вам, крылатые, мой приказ. Все представления на этого героя сегодня же моему начштаба передать, по совокупности ему представление напишем. Все ясно?
— Так точно!
— А тебе, комбриг?
— Все ясно, товарищ комкор.
— И чтоб не смели мне там у себя другие награждения на пилотов особых полков зажимать! Кабы не они, в ВВС бы потерь куда больше было. Да и мы на земле в разы больше народу на плацдармах положили бы. С этим всё! Я уехал на Хамар-Даба. А ты, комбриг, ко мне полковника Гусева снова пришли, будем дальше удары согласовывать.
Дверь штаба ВВС со стуком захлопнулась за командующим Первой армейской группы, оставив авиационных командиров в крайне минорном состоянии души. Первым нарушил молчание, сильнее всего страдающий от начальственного неудовольствия, комбриг ВВС.
— Иван, вот сейчас тебе обязательно выступать было?
— Да что случилось-то, Яков Владимирович?
— «Что случилось»?! Алешина, помнишь?! Майора из новеньких.
— Что с ним, убили?
— Лучше б убили! Шпионом он, гад, оказался! Гусев утром в особый отдел на его опознание ездил – ничего общего у этой образины с настоящим Алешиным.
— Он же за секретным истребителем уехал… Мы что же, получается сами…
— Какое там «сами»? Вся эта хрень с самого начала подстроена была! У этих гадов налет на авиабазу
— И что?
— И «то»! Аэродром Учебного центра еле-еле удержали от налета диверсантов. Вот так, Ваня. А эту суку «Алешина», или как его там, вместе с диверсантами там же на аэродроме и повязали. И ты хоть плачь, хоть смейся, но эту сволочь, как выяснилось, начлет первого особого Колун лично заломал. Понял теперь?!
— Да-а, дела-а.
— А всё два мерзавца эти – Горелкин с Бочковым… Всё игрища их чекистские. Шпион этот, как козел на веревочке, за их приманкой пришел. Зато теперь все шишки по летной и дисциплинарной части наши, а им одни сплошные благодарности. Да еще и за выдачу тому шпионскому майору приказов и допусков, штабу ВВС теперь отвечать придется. А тут еще ты успехи этих «погран-чекистов» воспевать начал, ни к селу, ни к городу.
Пальцы заместителя Смушкевича озадачено заскребли слегка обросший русыми волосами затылок. О «таком компоте» за всю его службу полковник ни от кого из знакомых ни разу не слышал.
До рассвета еще было далеко. Поэтому высоту набирали без спешки, экономя горючее. Машину вел Грачев, и Павле досталась очередь вести наблюдение. Где-то в этом районе должен был располагаться тот самый первый, атакованный еще в конце июня, японский аэродром. Павле неожиданно захотелось взглянуть на него поближе. В перекрестье мощной цейсовской оптики с семикилометровой высоты аэродром был едва различим, но взгляд новоявленного воздушного разведчика отыскал его среди степи. Все же пару раз до этого глаза старшего лейтенанта его уже видели. Вот она – отправная точка боевого опыта. В тот, самый первый действительно боевой вылет, ей пришлось лететь на «Кирасире» с одинокой динамореактивной пушкой на правом крыле. Тогда было страшно. И было здорово. Если до того вылета она лишь представляла себя военным летчиком. То к моменту приземления после того налета, она уже чувствовала себя настоящим воздушным бойцом. Все последующие её воздушные и наземные победы стартовали вот над этим серым неровным многоугольником, едва различимым в предрассветной тьме.
Взгляд чуть затуманился, и Павле показалось, будто вражеский аэродром ей подмигивает своим рубленным «анимэшным зрачком». Она подправила резкость, и пальцы сильнее стиснули ребристые бока бинокля. Аэродром не подмигивал ей, он активно жил там далеко внизу. От него одна за другой отрывались серые тени, каждая с парой мерцающих в прожекторном луче блесток винтов на крыльях. Один за другим эти распластанные крестом силуэтики закладывали широкий круг над авиабазой, чтобы вскоре занять свое место в боевых порядках приготовившейся к нанесению коварного ночного удара бомбардировочной армады. В этот момент ей стало ясно, что запланированному в этом вылете радиомолчанию пришел бесповоротный конец.
— Александр Евгеньевич, мне срочно нужна связь с 1-м особым полком.
— Павел Владимирович, договорились же. У нас ведь режим молчания, что еще за блажь…
— О режиме я помню. Возьмите, пожалуйста, бинокль, и взгляните вниз. Я наведу, куда вам надо глядеть. Видите?
— Пока не очень…
— Вот здесь чуть правее и ниже. Вглядитесь повнимательней. Теперь понимаете, для чего мне нужна связь?
— Гм. Взлет какой-то японской авиачасти. Ну и что?