Стерегущие дом
Шрифт:
— Ты женат, Роберт?
Он кивнул.
— Жена черная, белая?
Опять вспышка гнева согнала краску с его лица.
— Не дразни меня, Абигейл.
— Но почем мне знать? Нина вот вышла замуж за негра.
Он как будто не слышал. Я продолжала с невинным видом, уже начиная понимать, как мне действовать дальше.
— Мне интересно, — говорила я. — Это естественно, по-моему. В конце концов, мы, как говорится, росли вместе.
Короткий кивок в знак согласия. Роберт глядел на невысокий массивный столик.
—
— Да, я помню. Он очень хороший, старинной работы, и я отдавала его реставрировать.
— Их там два было таких.
— Второй совсем развалился, чинить не имело смысла… Ну и какая же у тебя жена?
— Хорошая.
— Красивая?
— Немного похожа на тебя. Того же цвета волосы, голубые глаза. Девичья фамилия — Мэллори, отец — рентгенолог из Окленда. И по годам примерно твоя ровесница.
— Я-то столетняя старуха, — сказала я. — Да ты пей. Виски помогает.
— Хорошо.
— Джону не быть губернатором, — без всякого перехода сказала я. — Из-за тебя. Впервые за пятьдесят лет кандидат от демократов потерпит поражение на выборах. Не может быть ни малейших сомнений, что пройдет республиканец, и пройдет с триумфом.
— Логично.
— Ты уже это говорил… Тебе знаком кандидат республиканцев?
— Я даже не знаю его имени.
— А жаль, — сказала я. — Не мешало бы знать.
Опять он словно не слышал.
— Помнишь, в прошлом году была история, когда в округе Тикфо позакрывали школы.
— Не понимаю, о чем ты.
— А надо бы и это знать… Суд постановил начать совместное обучение, так они, чтобы не подчиняться, взяли и закрыли все школы.
— А-а…
— Для белых детей открылись частные школы. А для негров, насколько мне известно, не осталось вообще никаких.
Он пожал плечами.
— Я слыхал, нечто подобное произошло в Виргинии.
— То, о чем я говорю, произошло у нас. А вдохновителем и инициатором этих событий был не кто иной, как мистер Стюарт Альбертсон.
— Это еще кто такой?
— Человек, который по твоей милости станет губернатором. — Я не могла сдержать усмешки. Право же, положение вещей складывалось презабавно, если только рассматривать его с правильной точки зрения. — Вот так, сердечный друг, — сказала я. — Ты выкинул великолепный номер. Избавился от Джона и получил кое-что в сто раз хуже…
Он вскинул на меня глаза, еще не веря.
— Впрочем, ты не затем приехал, чтобы помочь здешним неграм. Или, наоборот, навредить. — Меня опять одолел приступ неудержимой смешливости. — Ты это сделал из куда более личных побуждений — чтобы сквитаться за старую обиду. Только с кем: с отцом или матерью?
— Их нет в живых.
— Это усложняет дело. — Я налила себе еще виски, медленно разбавила содовой, выжидая, как он себя поведет. Он застыл в неподвижности, уставясь немигающим взглядом на массивный столик старинной работы.
— Твоя жена знает, что ты здесь? Впрочем, нет. Разумеется,
Он покачал головой.
— С какой стати впутывать ее в эту историю?
— Она осталась дома?
— Да… То есть нет, ее положили в больницу и будут держать до самых родов. У нее отрицательный резус-фактор, таких всегда держат под наблюдением, чтобы сразу переливание крови и прочее.
— Так что она сейчас едва ли станет внимательно следить за газетами — случись, у вас там тоже что-нибудь напечатают.
— Да.
— И потом, в газетах ты везде Роберт Кармайкл. Она все равно ничего не заподозрит, даже если прочтет.
— А что ей подозревать?
— Она вышла замуж за белого, — спокойно сказала я. — Что она сделает, если обнаружится, что он негр?
Он смотрел на меня во все глаза.
— Ты ведь не говорил ей… Да нет, конечно же, не говорил. Ну а допустим, она узнает — что тогда? Все будет по-прежнему?
Он встал и шагнул ко мне, вновь восковая бледность разлилась по его лицу. Я не шелохнулась, только закинула назад голову и посмотрела ему в глаза. Мне было ничуть не страшно, сердце билось спокойно, грудь дышала легко и ровно.
— Ты многое забыл, Роберт, — сказала я. — Иначе ты бы не приехал. Все мы связаны одной веревочкой — ты, я, Крисси, Нина. Ты вот явился, чтобы погубить меня… — я чувствовала, как ленивая усмешка растягивает мне губы (странная вещь: стоит пошевелить губами и сразу ощущаешь, какие они холодные), — но, думаю, у меня есть возможность отплатить тебе тем же.
Теперь он стоял так близко, что можно было разглядеть капли пота у него на лице. Они струйками стекали вниз по шее, ворот его пиджака уже взмок и потемнел.
— Я могу разыскать тебя, где бы ты ни жил. Могу явиться — точно так же, как ты явился сюда. И тоже кое-что рассказать… Так ли сильно любит тебя твоя жена?
Наверху раздался плач малышки — и стих. Роберт вздрогнул и покосился на потолок.
— Я не утверждаю, что поступлю именно так, — продолжала я. — Говорю только, что могу, если захочу. Я еще не решила. — Это зависит от того, насколько силен будет во мне гнев, желание отплатить злом за твое зло, думала я. — А ты, у себя дома, будешь ломать голову: приедет она или нет, когда же она приедет…
Потное белое лицо нависло надо мной в воздухе.
— Сядь, Роберт, — недовольно сказала я. — Ты действуешь мне на нервы.
И он отступил — вот удивительно. Я не рассчитывала, что он послушается. Меня уже так давно никто не слушался. А может быть, вообще никогда.
И я сказала ему нечто такое, чего не собиралась говорить, что для меня самой звучало чудовищно:
— Роберт, я знаю, кто ты, и что ты, и зачем ты сюда приехал. И знаю еще кое-что. Пусть твоя кожа того же цвета, что у твоей жены, кровь у тебя другого цвета, и ты сам это знаешь. Да, ты это твердо знаешь.