Стерх: Убийство неизбежно
Шрифт:
Стерх почему-то очень живо представил себе эту картину, хотя невыразительный, мягкий говор Капитанова никак не способствовал излишней драматизации.
– Ужасно, – сказал Стерх.
– Да, людей там собирали ложкой, как мне потом сказали. – Он пожевал свою сигарету, она была так плотно набита, что погасла, пришлось ему снова чиркать спичками. – Ну, думаю, если дочь осталась жива, мне еще не очень-то и не повезло. Хотя, конечно, жену я и посейчас вспоминаю. – Он поднял кроткие, ясные глаза на Стерха. Простецкое слово «посейчас» подчеркнуло его правдивость. –
– Вы вернулись, чтобы воспитывать дочь?
– Да. Я в то время работал на Кубе. Дочь тут, а я там. Но меня почти четыре месяца не выпускали. Понимали, что я могу уволиться, и требовали, чтобы передал дела. Я их и передавал, как будто сам должен был умереть… Дочь, когда я приехал, была здоровенькая и очень похожа на Свету. Мою жену так звали, если вы еще не знаете, – Светланой.
Стерх кивнул. Снова полез за сигаретами. Отчего-то у него дрожали руки, когда он зажигал ее.
– За эту задержку я их не простил. Хотя они хорошо платили, а потом не раз приходили и просили вернуться… Но я на них обиделся.
– Понимаю, – согласился Стерх.
– Сложил все деньги, что мы наработали со Светой, купил эту вот квартиру, тогда тут только начинали строить, и зажили мы с дочкой в радости. Вот только… Тогда время было такое, никому ничего нельзя было рассказывать про несчастные случаи, про аварии… Все молчали, словно это была какая-то военная тайна. Даже расспросить никого не удалось. И я никогда не видел документов, которые могли бы объяснить, что же там произошло. Только свидетельство о смерти Светы получил и какое-то пособие, чуть больше ста рублей.
– А сейчас? – спросил Стерх. – Сейчас-то другие времена, вы можете поднять эти документы.
– А зачем? – спросил Капитанов. – Жену это все равно не вернет. А на опознание ее трупа ездили… Ездили ребята из нашего детдома. Мы, пока были моложе, друг друга не бросали, всегда, если нужно, поддерживали. Как и ребятишек, которые стали детдомовцами после нас. – Он подумал. – Это только сейчас стало трудно – там какой-то детприемник открыли, уголовников сажают… Вот эти – звери, к ним и подходить-то страшно. Весь мир ненавидят.
Да, так и было. Малолетка, как называлась эта система на жаргоне юных преступников, которые получали статьи с учетом их возраста, и отсиживали отдельно от взрослых зеков. По многим понятиям малолетка была более жестокой и страшной, чем даже тяжелые, усиленного режима зоны. Стерх знал это доподлинно, как бывший прокурор, как следователь, которого не раз привлекали к расследованию так называемых «внутризонных» преступлений.
– Давайте прошлое оставим прошлое, – сказал Капитанов. – Так для всех будет лучше.
Нужно было продолжать разговор, вот только как?
– Значит, на Кубе пристрастились к крепкому табаку?
– А где же еще? – хмыкнул Капитанов. – Вот было время! За коробку сигар, которые там стоили дешевле грязи, иностранные моряки готовы были штаны с себя снять.
Он и сейчас, спустя два десятилетия, уже в другой стране, где все только и делали, что торговали, не желал признавать как явление то, что в совдепии называлось «фарцой». И как бывший детдомовец, в самом деле не придавал большого значения вещам, тряпкам, всему барахлу, в котором слишком многие видели смысл существования и цель жизни. Стерх почувствовал симпатию к этому человеку, который был ему ближе и понятнее, чем многие из тех, с кем пришлось сталкиваться в последнее время.
Стерх покрутил головой и вдруг понял, почему Капитанов так напоминал ему бывалого зека, человека, чья жизнь прошла среди казенной обстановки, который не хотел, да и не мог уже чувствовать себя уверенно, спокойно, и никогда, даже если имел к тому возможность, не пытался наладить свою жизнь сколько-нибудь комфортно.
– Скажите, Николай Васильевич, – спросил Стерх, стараясь не выдать своим голосом волнения, которое на самом деле испытывал, – у вас не осталось о той поре каких-нибудь фотографий?
– А зачем вам?
– Я хотел бы посмотреть какие-нибудь альбомы. – Стерх набрал воздух в легкие и докончил еще решительней: – А лучше, если Нюра попробует объяснить мне, что это за фотографии, что на них изображено? Правда для этого придется ее вызвать из дома Витуновых…
– Не понимаю, – потряс головой Капитанов. Посидел, подумал. Вытащил одну из удочек, сменил на ней червя. – Фотографии, конечно, есть, только немного. Меня эта возня с проявителями-закрепителями никогда не привлекала. Баловство это, а не дело… А вот Нюру можно и не вызывать. Она сейчас должна быть дома.
– Что? – не понял Стерх. – Где это – дома?
– Ну, она приехала сегодня с утра. Сказала, что этот щенок Витунов женится, и у нее теперь несколько дней не будет ни одной свободной минуты. Вот она и приехала, постирать, приготовить что-нибудь. И деньги привезла, иначе откуда бы у меня эти цигарки?
– Так она сейчас у вас… в квартире?
– Я об этом и толкую.
Стерх подобрался, как охотничий пойнтер, почувствовавший, что находится очень близко от цели, которую прежде не приметил.
– Если вы не возражаете, я бы сходил к ней. – Он даже руки поднял, словно сдавался врагу. – Просто потолковать… Мне еще кое-что не понятно в этой истории.
– Пожалуйста, – разрешил Капитанов. – Дорогу вы знаете.
Стерх сорвался с места так, что только на середине склона опомнился, оглянулся и попрощался:
– До свидания, Николай Василич.
– Иди, иди уж, – проворчал рыбак. – Ей уже недолго осталось тут возиться, скоро на работу отправится.
Стерх вскочил в свою машину, словно за ним гнались. И поехал к уже известному ему дому, даже не закрыв толком дверь. Он действительно не предвидел, что ему выпадет такая удача. И эту удачу он собирался использовать на всю катушку.