Стёртые буквы
Шрифт:
Совсем уж несладко приходится гостям, собравшимся во дворе замка. На праздник созвали и замковую челядь, и видных людей из ближайших деревень — старост, присяжников, блюстителей чистоты, в чьи обязанности входит каждую осень пробовать молодые вино и эль. Теперь эти бедняги в парадных рубашках, кожаных штанах и жилетах на овчине, в шапках, валяных из шерсти, или коротких накидках с капюшонами толкутся прямо под дождем и наверняка клянут про себя на все лады господскую милость. Впрочем, важность события осознают все и ведут себя тихо и достойно.
Только жриц греют оладьи и вино Клоты, а юного наследника — сшитые материнскими
А еще есть музыка Ликорис. Ибо она снова играет, на этот раз — на небольшом водяном органе, установленном на крытой галерее над нишей, Гедвика снова вторит ей на флейте, и музыка падает на головы собравшихся теплым, искрящимся водопадом. Ксанта уверена, что пальцы музыкантш уже покраснели и ноют от холода, но они ни разу не сбились, а музыка не стала ни на гран менее солнечной и радостной.
Сама церемония очень проста. Жрецы по очереди подходят к юноше, стоящему на одном колене, касаются его лба и груди напротив сердца, вручают-ему свой подарок и получают ответный дар от Кервальса. Может быть, кто-то (например, Дарисса) и не уверен в том, что поступает правильно, но музыка, словно невидимые перила на мосту, не дает оступиться, запутаться, потерять направление, и вся церемония и впрямь идет, как по нотам.
У Ксанты тоже есть подарок для будущего наследника — маленький калейдоскоп. Жестяная трубка, в которую вставлены три длинных узких зеркала. С одного конца трубки — маленькое стеклянное окошечко, с другого конца вставлено широкое матовое стекло, на которое набросаны крошечные осколки цветных стеклышек. Смотришь в окошечко, поворачиваешь калейдоскоп, и перед глазами вспыхивают отраженные в зеркалах бесчисленные узоры. Каждый появляется лишь на мгновенье, потом, когда трубка переворачивается, стеклышки перемещаются, и узор сменяется новым.
Около полугода назад Ксанта учила танцевать неуклюжую и застенчивую дочку мастера из цеха зеркальщиков. И как-то, болтая с ее отцом, вспомнила, что видела такие трубки на ярмарках в Королевстве. Теперь в одном из сундуков ее Храма лежат несколько дюжин таких калейдоскопов — ждут достойных владельцев. Лах только растерянно вертит игрушку в руках, но все же одаривает Ксанту своей замечательной улыбкой. Жрица улыбается в ответ, она более чем уверена, что на досуге, когда он разберется с подарками, калейдоскоп придется ему по вкусу.
Вручив подарок, Ксанта делает пару шагов в сторону Кервальса и разводит руками: мол, помню уговор и ни на что не претендую. Но к своему безмерному удивлению, она тоже получает подарок, и какой! Всех прочих жрецов хозяин замка наградил деревянными шкатулками, но сейчас по знаку Кервальса двое слуг ставят у ног Ксанты весьма внушительного вида сундук. Она поражена, поражены и прочие жрецы, но что тут поделаешь? Остается только низко поклониться и поблагодарить за нежданную доброту Того, кто делит Хлеб.
Наконец церемония окончена, и все с радостными криками устремляются в замок — к теплу очагов и горячей еде. И Ксанта вдруг обнаруживает, что осталась одна со своим чудо-сундуком. Прочие жрецы без труда унесли шкатулки в руках, а ей, похоже, придется попотеть. Ага, значит, это и имел в
В награду за свои художества она получила тот самый портрет из галереи. Что ж, жаловаться решительно Не на что — Кервальс поступил по справедливости.
— Поедешь со мной в Кларетту, — говорит Ксанта портрету. — Тебе там понравится. У меня в Храме ты за день увидишь больше красивых девушек, чем здесь за всю свою жизнь. И могу поспорить, ни одна из них тебя не проклянет.
14
Этим вечером в замке снова пировали, но на сей раз никто и не подумал пригласить Ксанту, да она и сама не ждала приглашения. Она мирно грелась у очага, жевала пирожки, допивала остывшее вино и думала о том, чем займется завтра вечером по приезде в Кларетту. Постепенно ее мысли вернулись к портрету, она вытащила беднягу Керволана из сундука и поставила перед собой.
— Почему ты в самом деле такой грустный? — с интересом спросила она. — Совесть замучила? Или переживаешь, что тебя женщина прокляла? Так вроде ты так и так неплохо пожил. Вон и внуку успел что-то доброе напоследок сказать. Хотя нет, погоди-постой! Что-то у нас с тобой странное получается. Совсем-совсем странное. Или я сегодня весь ум напрочь отморозила, или… Ну-ка погоди-ка! Я сейчас вернусь, никуда не уходи!
Ксанта хмыкнула, выскользнула в коридор, на цыпочках добежала До танцевальной залы и встала перед портретами предков Кервальса и Керви, Тех, кто резал Хлеб в замке Вепря, и начала считать на пальцах.
Значит так. После того как Керволану исполнилось пятьдесят лет, он должен был передать власть в замке своему старшему сыну. Или, по крайней мере, объявить об этом. Но… Как там говорил Тамо? Кальстан, старший сын Керволана, умер совсем молодым, и замок унаследовал младший: Потом прошло еще лет двадцать-тридцать, и настал черед Кервальса, потому что его старший брат тоже погиб в юности. А Керволан жил. Похоронив сына, похоронив внука. Да, та девица, с которой нехорошо себя повел, знала толк в проклятиях. И что же у нас получается дальше? А дальше получается, что если проклятие все еще действует, то очередь за Керви. И по всей видимости, именно на это намекал Кервальс вчера ночью.
Хотя до вечера было еще далеко, в зале царил жемчужно-серый полумрак, дождевые тучи почти совсем отгородили землю от солнечного света. Впрочем, по резкому и звонкому стуку капель в оконные стекла Ксанта угадывала, что снаружи поднимается ветер, может быть сегодня на закате они еще успеют увидеть солнце. Жрица села на ступени лестницы, обхватила голову руками. Там наверху, в пиршественном зале, веселье в самом разгаре. Ничего, пусть веселятся, им можно. Их совесть чиста. А мы будем разбираться в том, что мы наделали.