Стерва на десерт
Шрифт:
Но рука тоже повела себя не совсем привычно, вместо того чтобы обхватить своими цепкими пальцами мою щиколотку, она безжизненно опустилась на асфальт.
Я прерывисто выдохнула, но это и все, что я предприняла, чтобы спастись — только лишь избавила себя от смерти от нехватки воздуха. А в остальном, была так же открыта и беззащитна. Режь меня, господин маньяк, на здоровье.
И вот тут произошло самое страшное. Из-под лавки выпросталась нога. Тоже белая, тоже костлявая, при этом еще и голая.
Как я заголосила, увидев эту ногу! Сирена скорой помощи отдыхает! Весь ужас в ор вложила, все силы! Голошу стою, легкие надрываю, представляя
Вдруг слышу, к моему ору кто-то присоединился. Только второй голос послабее и погрубее будет. Я замолкла. Прислушалась.
— Че-е-его-о-о-о? — сипло кричал кто-то неизвестный. — Чего о-о-о-решь?
Прошипев последний слог в слове «орешь», крикун замолк.
— Ты кто? — теперь уже шепотом спросила я.
— Дед пых-х-х-то! — нечленораздельно просипел голос.
Тут из-под лавки показалась еще одна нога, эта была уже в дырявом носке и с огромным синяком на щиколотке. Вслед за столь примечательной частью тела высунулась не менее примечательная, лопоухая и лохматая, голова.
— Колян?
— Кто ж ещ-щ-ще? — законно удивился он.
— Ну не скажи, — буркнула я, ругая себя, на чем свет стоит. Вот ведь какой истеричкой стала! В вечном подлавочном квартиранте узрела сначала маньяка, а потом его жертву. И с чего бы это? Ах, да — сначала рука, потом нога, и та и другая не обремененная ни покровом. — Ты, Колян, чего голый?
— Я не. Ик. Не голый. — Он выполз из-под своего укрытия, обнаружив на себе завернутые до колен тренировочные штаны с оторванными лампасами, линялую футболку и один носок.
— И тебе не холодно? На дворе-то конец октября.
— Ок-ок-тября? — удивился Колян. — Вот время летит! — Произнести это членораздельно, ему, видно, было очень нелегко, по этому закончив фразу, он устало вздохнул и без сил повалился на асфальт.
— Горе ты наше! — вздохнула я.
Потом взвалила «горе» на плечо и поволокла в подъезд.
Вторник
Упс ай дидед эген
На следующий день проснулась я в 7-00, то есть с 30-ти минутным опозданием. Не спеша умылась, поковырялась в яичнице, нашла разбросанные по квартире вещи, облачилась в них, посидела перед телевизором и только после этого посмотрела на часы — 7-58. Нормально. Если выйду сейчас, то на работу прибуду как раз в 8-25, то есть вместе со всеми.
А то сколько же можно быть вечно дежурной по кухне. Да и выполнять обязанности привратника надоело! Всегда я их встречаю, чаем пою, новости, услышанные в 8-ми часовых радио-новостях, рассказываю. Хватит с меня! Буду теперь приходить, как все нормальные люди. И не пялиться на стенные пятна от нечего делать. И не смотреть в окно в ожидании остальных. И не слушать новости! Все, начинаю новую жизнь.
Я решительно вышла из дома, приготовилась сделать привычный рывок к трамвайной остановке, как сказала себе «Т-пру!». Нечего бегать, бегали мы в прошлой жизни, а теперь будем ходить степенно, торопиться-то нам некуда.
И я поплыла. Походка от бедра, взгляд мечтательный, а не как обычно — бешенный. Вышагиваю, красотами любуюсь, хотя, по сути, любоваться было нечем: грязноватые дворы, пожухшая трава, полуголые деревья — короче, серость граничащая с унынием.
К остановке я приплыла, когда грохот уходящего трамвая почти стих. Ну вот. Опоздала! Первый раз в жизни опоздала. Ура! Но на смену чувству гордости тут же пришла досада, я поняла, что теперь
И что же теперь делать?
Я присмотрелась к стоящим на остановке людям, надеясь узреть собрата по несчастью, который, опоздав на трамвай, как и я, смог бы составить мне компанию в пешей прогулке до института. Как закон подлости, ни одного знакомого лица, вернее знакомых полно, (за столько лет почти все физиономии примелькались) но не единого работника нашего «Нихлора» не обнаружилось — видно, все уже были в пути. Зато я наткнулась взглядом на паренька, который мне кого-то смутно напомнил. Стоял он недалече, привалившись к дверке автомобиля, и нагло на меня пялился.
Я надменно фыркнула и отвернулась. Потом исподтишка начала на него поглядывать — уж очень знакомой мне показалась его носатая физиономия. После нескольких минут изучения, я, наконец, вспомнила…
— Андрейка! — радостно воскликнула я, причем обрадовала меня не столько наша встреча, сколько тот факт, что я все же смогла вспомнить, что это за фрукт.
— Андрей Никифорович, — поправил меня паренек, нацепив на свою детскую мордашку маску спесивого самодовольства.
Пряча улыбку, я кивнула. Андрей Никифорович, так Андрей Никифорович, как прикажите, но для меня вы, уважаемый, навсегда останетесь Андрейкой.
Знала я его давно, еще с институтских времен. Мы учились в одной группе, и я с ним даже какое-то время встречалась. Не помню, чтобы он мне сильно нравился, просто мне с ним было весело. Пареньком он был добрым, компанейским, пел хорошо, любил на мотоцикле погонять, с внешность, правда, не повезло: ушастый, носастый, тощий, узколицый и густобровый. Но так как ничего серьезного между нами не было, (то есть детей от него рожать я не собиралась) меня его некрасивость не сильно расстраивала.
Повстречались мы месяца три, а расстались по банальной причине — не сошлись во мнении по жизненно важному вопросу. Он считал, что его изгнание из института и последующее увольнение с работы — не повод для расстройства, я же думала наоборот. Перед самым расставание, то есть когда все прощальные слова были произнесены, я посоветовала ему взяться за ум и пересмотреть свои взгляды на жизнь, иначе, сказала я, ты вряд ли добьешься в ней успеха и будешь до пенсии мести общественные дворы. Сказала и забыла.
А он помнил.
С тех пор Андрейка вырисовывался на моем горизонте с удивительным постоянством. Всякий раз, как в его жизни происходило что-то значимое, он как бы случайно оказывался поблизости от моего дома.
Я напрягла извилины, пытаясь припомнить, когда же я встречала его последний раз. Пожалуй, полгода назад. Тогда он подкатил к этой же остановке на старенькой, но еще приличной «девятке», вскользь упомянул, что это его последнее приобретение, довез меня до работы, похвалился (опять же, как бы между прочим) своей, после чего пропал до следующего свершения. Как я понимаю, сразу после того, как под его колесами оседала пыль, я должна была, по его сценарию, начать рвать на себе волосы и покусывать локти, и все из-за того, что когда-то ошиблась на его счет и прохлопала столь завидного жениха. Должна сознаться, что ни угрызений совести, ни тем более сожаления после его визитов я не испытывала. Скажу больше, всякий раз я с трудом его узнавала, а стоило ему скрыться из виду, тут же забывала, как о его успехах, так и о нем самом.