Стезя смерти
Шрифт:
— Хорошо, что тебя загребли не во младенчестве — иначе ты бы на нем вовсе спать устроился, — хмыкнул Ланц. — Ибо, смотрю, привычка к церковной сфере все с того же детства породила в тебе отношение к ней обыденно-потребительское.
— Случается…
— Итак, первый шаг довершен, — подвел итог Ланц, глядя в его сторону оценивающе. — Из онемения вышел. Будешь продолжать упираться, или просто поговорим?
Курт вяло отмахнулся, откинувшись на спинку скамьи и глядя в сторону, на узкий, весьма незатейливый витраж, похожий больше на украшенную бойницу.
— Я понимаю, о чем ты скажешь — первым делом о том, что у всех бывают ошибки, но только легче от этого едва ли станет. Я сказал ему что-то, что побудило
— Это мысль вслух или вопрос, который требует ответа?
— Не уверен, что я хочу услышать ответ, — безрадостно усмехнулся Курт, обернувшись к сослуживцу. — Почти не сомневаюсь, ты скажешь что-то похожее на «Omnia abducet secum vetustas [106] »… хотя, такие сентенции, скорее, в духе Густава; но смысл будет тем же. Если б ты явился сюда с намерением намекнуть на то, что в следователях мне не место, ты начал бы не так.
— Ну? И чем же тебе такой ответ не по душе?
106
Все унесет с собой старость (лат.), т. е., все ошибки, свойственные молодости, исправит возраст (Сенека).
— Чрезмерно зауряден. Ожидаем. Кроме того, я сам себе это сказал уже не раз, тут же оспорив, а значит, он наполовину ложен.
Ланц качнул головой, улыбнувшись, и вздохнул — шумно и долго.
— Да на тебя не угодишь. Кроме того, абориген, твоя проблема в том, что ты сам себе угодить не можешь — ты никак не можешь решиться сделать один важный шаг, а именно — определиться с тем, хочешь ли ты сам для себя службы инквизитора?
— До известных пор над этим не приходилось задумываться. При разделе на курсы я был поставлен перед фактом: мои данные, способности и оценки нужных дисциплин позволяют мне учиться именно на следователя; при выпуске я мог отказаться от Печати, мог попроситься все в тот же архив… — Курт тяжело усмехнулся, — или в помощники. Вроде Бруно. Куда угодно, где были бы нужны люди, но я об этом даже не задумался. Мне сказали, что я могу получить Знак следователя; почему тогда мне должно было придти в голову, что я не справлюсь?.. Вот и не пришло. Сработал принцип «пока дают — бери»? Или самомнение. «Курсант сum eximia laude [107] »! Как можно было сомневаться в том, что я будущий величайший следователь за всю историю Конгрегации…
107
С отличием (лат.).
— Ты все пытаешься отыскать в чужих не словах даже — действиях! — ответы на собственные вопросы, — заметил Ланц уже серьезно. — Ты спрашиваешь, прав ли твой наставник, думаешь, а не прав ли Керн; в конце концов, задаешь этот вопрос мне… Ты колеблешься между множеством вариантов, но, поскольку не можешь предпочесть ни одного, опрашиваешь окружающих, чье суждение, по-твоему, достойно внимания и чью точку зрения не зазорно принять.
— Может, все дело в том, что я с одиннадцати лет живу по распорядку, учрежденному для меня другими, и руководствуюсь приказами, а не желаниями.
Внезапно Ланц, резко подавшись
— Сам сказал — «не трогай академию», — пояснил тот. — Хороший ход — свалить на вышестоящих вину за нежелание делать выбор. Главное — подобный вывод избавляет от ответственности за свои поступки, а заодно и позволяет найти виновного в твоей слабости.
Курт, морщась, потер затылок, глядя в сторону собеседника с ожесточением.
— А руки распускать обязательно? — уточнил он; Ланц тихо засмеялся:
— Твой подопечный тебе этот вопрос частенько задает, да?.. Ну, это иная тема… Зато глаза оживились, наконец. Итак, абориген, у нас обрисовывается неприятное зрелище: попав в окружение людей, которые стремились помочь тебе, указать путь и поддержать, ты с легкостью сбросил на них все прочее, после чего с чистой совестью их же в этом и обвинил. Возразишь?
— Также другая тема, хотя и немаловажная, — тихо добавил Курт, — касается того, чего ради эти люди помогали и поддерживали. А именно — для того, чтобы указать вполне конкретный путь. Говоря без эмоций, из меня изготовили то, что им было необходимо.
— Та-ак, — протянул Ланц осторожно, глядя на него уже без усмешки. — Ну, было б странно, если бы ты ни разу над этим не задумался, другое дело — чем эти раздумья увенчались.
— Ничем крамольным, Дитрих; только лишь тем, что мне всегда казалось — они знали, что делали, знали, как и для чего. Что я оказался таким, как должно, и там, где положено; и думал я так исключительно потому, что признавал auctoritas validissima [108] тех, от кого это зависело, и их знание человеческой сути. Что меня увидели и поставили там, где я должен быть. Что путь, по которому я пошел, пусть и избран не мной, но — мой. Верный. И когда те же люди, а именно мой наставник, до сей поры ни разу не давший мне дурного совета, ни разу во мне не ошибившийся и некогда меня на этот путь направивший, не единожды упомянул о том, что я должен его оставить — невольно начинаешь думать: а не прав ли он и на этот раз?
108
Непререкаемый авторитет (лат.).
— Иными словами, абориген, когда после приказов у тебя поинтересовались твоими желаниями… что произошло?
— Не знаю, — отозвался Курт искренне. — Первая мысль, конечно, что это — намек, такой же приказ, но в более мягкой форме. Вторая мысль… Да, не исключено, меня настораживает возможность выбора. Боюсь ошибиться и сделать выбор неверный.
— Тогда вопрос — почему.
— Странный вопрос, Дитрих; от моих промахов слишком многое зависит…
— Хорошо, — кивнул Ланц, вскинув руку и не дав договорить. — Я понял. Зададим вопрос иначе, разбив его на два. Первое. Твое желание — остаться в должности следователя или нет?
— Разумеется, да. Как потому, что на меня полагались именно в этом качестве, от меня ожидали именно этого (а я не хочу обмануть их надежд), так и в силу того, что мне это по душе самому; обе причины, с моей точки зрения, взаимосвязаны, и первая вытекает из второй. Твой следующий вопрос я уже знаю. Желая продолжить службу, боюсь ли я своими ошибками нанести вред себе или другим. Так?
— И твой ответ?..
Курт тяжело вздохнул, снова упершись локтями в колени и уставясь в гладкую каменную плиту под ногами.