Стезя

Денисов Николай Васильевич

Показания

Не помню лиц и глаз, Примет особых нету: В кроссовках «Адидас», В одежке из вельвета. Прижали – будь здоров! И весело, и рьяно Простых моих штанов Обрыскали карманы. Плечистый паренек Постанывал убито: «Какая, кроме строк, Наличность у пиита!» Не пентюх, не дебил, Как понял по тираде, «Иди!» – он процедил, В глухом смятенье глядя, Как тропкою прямой, В штиблетах ширпотреба, Я пошагал домой, К себе домой – на небо. 1983

Житейская повесть

Избыток сил не от вина – От праздника души. Я шел на службу и одна Мне крикнула: «Пиши!» Я

обнял мать, отца обнял, С друзьями покурил. И зашагал на свой вокзал, Такой счастливый был. Такой огромный материк Стелился от крыльца. И я забыл горячий крик, Черты ее лица. Но поняла меня страна И бог меня простил. Да заприметил Сатана И бесов напустил. Был первый в чине старшины, Второй – алкаш-старлей. Один – под каблуком жены, Другой – овчарки злей: «А ну ко мне! – и я лечу, – Романтик, вашу мать! – Дохнул «портвейном», – Растопчу!» И ну (вдвоем) топтать. Терпел я. Мускул не один Не дрогнул на лице. Сжимал три года карабин, Чтоб дать салют в конце. Прощайте все. Имею честь, Старлей и старшина. Я понял: в мире зла не счесть, А Родина одна! И снова шел вперед, вперед, Былому не бывать. Лет десять минуло. И вот: – Ты счастлив? – Как сказать... Она возникла – хороша! – На будничном пути. – А ты? – заинела душа. – А я спешу...прости... Был день, как день, Но, черт возьми, Хоть жизнь напополам! Малышка годиков семи Звала: «Скорее, мам...» Ей было в мире, как во сне Предпразднично светло. Но оттого не легче мне. И легче оттого. 1983

Трудный монолог

Не надейся, я не спился И ума не растерял. Я трудился, не ленился, С кем попало – «не кирял» Был оседлым и бездомным, Всяко по свету вело. Может, был излишне скромным Наглым больше повезло. Но имел свою задумку, И она смогла помочь... Что закис-то? Дерни рюмку И катись отсюда прочь! 1985

Старый солдат

Вся-то баталия проще простого: Марш изнуряющий, бомбы, паром. Клюнуло там на Дону, под Ростовом, При отступлении в сорок втором. И опрокинулось знойное небо, И захлебнулось шрапнельной икрой. Вот и в Берлине – не выпало... не был, А следопыты решили: герой! Шаг за шажком и – взошел на крылечко. Выдали угол... (На власть не ворчи!) Вот и кулек диетической гречки, И валидол – прописали врачи. Скрипнула дверь, постоял на пороге, Сердце сдавило, припал к косяку, Крупкой коричневой сея под ноги – По домотканому половику. Много недель было в комнате тихо, Думали выехал... Богом храним. Вновь следопыты пришли... А гречиха В рост поднялась и шумела над ним. 1983

Воспоминание о школе

Мороз! Ну что мороз? Согреет перемена. Отчаялся завхоз – Дровишек ни полена. Отдал в растопку шкаф, Крылечко разбирает. А печка, что удав, – Не давится, глотает. Трубим себе – гурьба, Крещеная войною: «С контрольною – труба!» (Эх, если бы с одною!) Ну что ж! Не в первый раз! Дотерпим до проталин, Ведь думает о нас В Кремле товарищ Сталин! И с довоенных лет– Кузбасса и Магнитки! – Висит его портрет На очень прочной нитке: Улыбка на губах, Задумчивая поза, В шинельке, в сапогах – Точь-в-точь, как у завхоза... 1985

После войны

Там все было: труд и гулянки, И горечь недавнего зла. И травка на нашей полянке Шелковей и мягче была. Там были повыше деревья, Пожарче в печах чурбаки, И песенней бабы в деревне, Проворней в любви мужики. Там в клубе – под флагом саженным, В багетах на красной стене, – Был Сталин в мундире военном, И

Жуков на белом коне. Напротив же, метко придуман, Шаржирован краской иной, С дубиной пещерною Трумэн, Грозящий «холодной войной». Но шли краснозвездные танки И реял над ними кумач, И пятились жирные янки, И проклятый Франко-палач. Был радужен мир и плакатен, Но было легко все равно Не видеть на солнышке пятен, Так ласково грело оно. 1985

Виноград

Навезли винограду, товара – под кровлю, Можно оптом, хоть ящик, кому по плечу. – Не толпитесь, всем хватит! – взывает торговля. – Но невесело я у прилавка торчу. Дух медовый, дух сладостный – выше скворечен, Наконец-то, навалом, хоть раз – наконец! Если б раньше, немножко я был бы утешен: Перед смертью просил винограда отец. Мы тогда в огороде копали картошку, Понаехали в помощь – племянники, брат... Наш отец как-то тихо сидел у окошка, Как-то очень прощально смотрел на закат. Что привиделось старой закалки солдату? Ни бои, ни полегший под Харьковом взвод... – В сорок третьем, – промолвил он, – в нашу палату Всем по ветке принес винограду начпрод... Снова осень. Подуло с полей, посвежело, К югу тянутся гуси, вот-вот улетят. А сорока на куче ботвы порыжелой: – В магазине, – стрекочет, – дают виноград! – Навезли... У прилавка такое творится! И торговля в запарке – товар ходовой. – Сколько вам, Николай? – тормошит продавщица... – Не она ль мне припомнится в час роковой? 1986

Ехали цыгане

Мимо сельмага да мимо пекарни – Песни и смех на возах! Удаль и воля – мужчины и парни, Женщины – гибель в глазах. Что за огонь в молодом иноходце, Что за пожар в седоке! Деготь кудрей из-под кепочки вьется. Плеточка пляшет в руке. Из-за калитки на диво гляжу я, Улица света полна. – Вот заберут тебя в землю чужую Мама кричит из окна. Едут и едут! Буланки и Рыжки Звонко ступают след в след. – Позолоти-ка мне руку, мальчишка! – Рад бы, да денежки нет. Глянула из-под бровей, из-под шали. Грустно махнула рукой... Вот и проехали, в поле пропали. Словно бы праздник какой. 1986

ПАЛУБА

* * *

... И ушел поутру в порт, Нахлобучив шапку с «крабом», Высоко взлетел на борт, Как легки ступеньки трапа! Под ногой машины гул, До заклепки все знакомо. Сапоги переобул, Закурил. И снова – дома. 1984

Уходим в Арктику

Уходим. Отданы швартовы. Нам с пирса машут: – В добрый час! А я, удачливый, фартовый, Готов хоть к полюсу сейчас. И вот в борта колотят льдины, И ветры вздыбили волну, И берега, как субмарины, Надолго скрылись в глубину. Еще заманчив путь к Певеку: Торосы, сполохи, моржи! Но понял я: Как человеку Мне ближе волны спелой ржи. Пусть я пройду и эти мили, И льды, и холод сокруша. Но все ж – от клотика до киля – Земной останется душа. 1975

Синица

Кто знал, что беда случится? В море, где норд свинцов, Нашли на борту синицу И малых ее птенцов. Вздыхали, мы долго споря, Но вздохи – одна тщета. И море! Да что там море! Долбило вовсю в борта. Пернатые так ослабли, Пропали бы ни за грош. Но встречный один кораблик Трубою вздохнул: «Ну что ж!..» Мы враз ободрились: муки Окончились. Но с тоской Отдали птенцов на руки Такой же братве морской. Дай Бог им на юг пробиться К теплу, где трава жива... Что ж думала ты, синица, Бедовая голова! 1975