Стигмалион

2005 год, мне семь лет

В игровой было так тихо, что было слышно, как хомячок Лимонад жует капусту. И как бьются о стекло падающие за окном листья. И как ударяется о зубы и звенит карамелька у меня за щекой. Я замерла посреди комнаты, внезапно заметив предмет, которого здесь не было вчера. Коробка. Большая, картонная, перевязанная желтым бантом, какие появляются в доме только на Рождество. И на мой день рождения. И когда приезжает бабушка. И в них всегда есть подарки!

Я подбежала к коробке и заглянула в нее…

Сколько себя помню, всегда любила животных. У меня жил хомячок. И два зайчика в клетке во дворе. Рыбка-петушок ярко-синего цвета в круглом аквариуме, который стоял в спальне. И гигантская улитка, которую назвали Лолли-Леденец и поселили на кухне в большом прозрачном контейнере.

Но маленького медведя у меня еще не было!

Пушистый, толстолапый, с бурой шерсткой, белой грудкой и маленькими ушками – ведь это же он! Сидел в коробке, обнюхивал картонные стенки и смотрел на меня большими карими глазами.

Мне запрещено покидать игровую комнату, но волна восторга внутри поднималась все выше и выше, пока не затопила окончательно. Ноги сами распрямились в коленках и понесли к двери, руки схватились за ручку и распахнули дверь, рот раскрылся и закричал:

– Мама! Папа!

Я бросилась по ступенькам наверх, в родительскую спальню. Так шустро, что даже моя няня не смогла бы меня поймать. А бегает мисс Рози ой как быстро!

– Долорес! Долорес! Остановись! – закричала няня и побежала за мной. Ступеньки задрожали под тяжестью ее шагов.

Я вбежала в спальню родителей и бросилась к кровати. Мне хотелось обнять маму и отца так сильно, как только смогли бы руки. Хотелось выплеснуть на них весь восторг и благодарность. Ведь это они подарили мне мишутку! Это они нашли его в лесу и принесли домой! Я улыбалась, я смеялась звонко, как колокольчик, но на лице только-только проснувшейся мамы не было ответного веселья.

– Долорес,

Спящий рядом с ней отец резко сел на кровати, но и он проснулся слишком поздно, чтобы остановить меня. На целое мгновение позже.

Я и раньше слышала подобные окрики: «Стой! Остановись! Не трогай!» – и всегда замирала на месте, потому что меня так приучили. Это стало почти рефлексом. Но только не в этот раз. Мое счастье было слишком велико, и оно наполнило меня такой быстротой и силой! Я взлетела на кровать, обхватила маму за шею – крепко-крепко – и прижалась губами к ее щеке.

Мама не хотела целоваться, она отпрянула, я потеряла равновесие, и мы обе рухнули на кровать, в простыни, пропахшие лавандой. Матрас прогнулся под нами, а потом подбросил в воздух.

– Там мишутка! В коробке! Внизу! – закричала я. – Настоящий!

Но мама словно не услышала, она вывернулась из моих объятий и резко поставила меня на пол – белая от ужаса.

– Эми, вызывай скорую, – скомандовал мой отец, накрывая меня одеялом и поднимая в воздух. Я брыкалась и радостно визжала, все происходящее казалось мне какой-то новой веселой игрой. Если бы не плачущая в дверях мисс Рози и совсем не веселые голоса родителей.

Отец так резко распахнул дверь в ванную, что я испугалась. Кафель был такой холодный! Пахло мылом и влагой.

– Я не хочу мыться! – возмутилась я. – Я хочу играть с медвежонком!

– Ох, Долорес, – застонал отец, разворачивая одеяло. Ему помогла подоспевшая няня. Ее руки тряслись, когда она расстегнула мою пижаму.

Вода не успела нагреться, но взрослые не желали ждать. В меня ударил сноп ледяных струй, и я завизжала от ужаса.

В ванную влетела мама: волосы растрепаны, лицо серое, бескровное, в руках чемоданчик с лекарствами. Она посмотрела на мое перекошенное от испуга лицо и сама начала плакать.

– Мне холодно! – плакала я.

– Потерпи, Лори, сейчас вода станет теплее…

Меня тщательно намылили и вымыли, потом начали поливать руки и лицо какими-то спреями, которые отвратительно пахли. Глаза начали слезиться от обиды и резкого химического запаха, но… что-то в моем теле стало тревожить гораздо сильнее, чем ледяная вода и запах лекарств. Руки – они начали гореть. Щека – ей словно влепили пощечину. Губы – онемели и начали кровоточить: я почувствовала привкус крови во рту.

– Ральф, выгляни, кажется, скорая приехала! Лори, малышка, мы едем в больницу.

– Но я хочу играть с мишуткой! – воскликнула я, чувствуя, как по подбородку течет что-то теплое.

– Скоро, очень скоро ты поиграешь с ним…

– Завтра? Обещай! – выпалила я, задыхаясь.

Воздуха вокруг вдруг стало совсем мало, в груди так потяжелело, как будто в легкие насыпали песка…

– Завтра, – сказала мама, глядя на меня широко распахнутыми глазами со слипшимися от слез ресницами.

Она сказала неправду. Медвежонка я увидела снова только через месяц. Когда затянулись сильные ожоги на руках и лице. Губы заживали хуже всего. Потребовалась операция, чтобы восстановить кожу, – цена, заплаченная за поцелуй.