STIGMATA

Кобылинский Лев Львович

Но радость, радость без конца,

к кому пришел Христос!

SANCTI

«Crux est porta Paradisi,

In qua sancti sunt confisi,

Qui vicerunt omnia!»

S. Bonaventura.

СВЯТОЙ СУЗА

Страшней и крепче не было союза

меж Господом и смертным никогда!..

Вся жизнь твоя, многострадальный Суза,

ряд подвигов,

мучений и стыда!..

Ты в каждом брате прозревал Иуду,

в плодах земных — яд райского плода,

отверженник, от колыбели всюду

ты осязал дыханье Сатаны,

едва спасенью верить смел, как чуду.

Ты вопросил,— и тайны Ада сны

разоблачили пред тобой до срока:

весь ужас неискупленной вины,

средь грешных сонмов, мучимых жестоко,

в стране Суда. где милосердья нет,

твой бледный лик твое ж узрело око,

и, пробудясь, ты страшный дал обет,

и стала жизнь твоя лишь жаждой муки,

и эти муки длились сорок лет.

Где б ни был ты, повсюду, в каждом звуке

ты слышал стук вбиваемых гвоздей,

распятые ты всюду видел руки;

ты жил один. страша собой людей,

как червь, иглой пронзенный, извиваясь,

и воплями смущая сон полей.

Но жаждал ты, слезами обливаясь,

лишь одного — продлить расплаты срок,

Отца-заимодавца ужасаясь,

и здесь отбыть положенный урок.

Итак, в гробу одной ногою стоя,

ты умирал и умереть не мог.

И было в этом знаменье благое!

Омыть в крови, как в огненной росе,

как мытарь, славословье лишь простое

ты смел шептать, простерт на колесе;

ты предал чину страшных покаяний

все деланья и помышленья все.

Ты меру превозмог земных страданий,

безумец, ты призвал на помощь ад

и преступил раскаяния грани.

Так день за днем от головы до пят

от язв гвоздиных яростно язвимый,

зажжен багровым заревом стигмат,

от смерти силой вышнею хранимый,

ты жаждал новых мук. и скорбный лик,

рыдая, отвратили серафимы.

Но ты, гася, как пламя, каждый крик,

питал под шерстяною власяницей,

как змей железных, звения вериг;

томим видений черной вереницей,

ища для язв повсюду новых мест,

страшась, чтоб сон не тяготил ресницы,

на раменах носил тяжелый крест,

утыканный дубовыми шипами,

молясь, да каждый плоть язвит и ест!

Ты шествовал запретными тропами,

бдел по ночам, по пояс обнажен,

осыпав язвы жадными клопами,

тысячекратно каждый час сожжен;

но те часы тебе казались кратки,

и вот. чтоб был Лукавый посрамлен,

ты сшил

из кожи черные перчатки

и в них вонзил сто пятьдесят гвоздей,

и были сердцу их лобзанья сладки.

О, только раз на миг души твоей

коснулся луч и слезы умиленья

исторгнул из твоих слепых очей,

ты мирным сном забылся на мгновенье,

но снова тьма покрыла все кругом,

и вновь помчались адские виденья.

Но ты не пал, очнувшись пред Врагом,

до гроба дверь замкнул у темной кельи

и каждый луч с тех пор считал грехом,

страшась, как ада, райского веселья.

Ты голодал, спал на гнилой двери,

как зверь, в жару кровавого похмелья:

рыдая от зари и до зари,

ни на мгновенье не касаясь тела,

сказав надежде навсегда «Умри!»,

раскаянью не зная лишь предела...

И вот в виденье огненном Господь

предстал твоей душе оцепенелой,

вещая грозно: «Раб, казнящий плоть,

восстань из мрака ныне к жизни новой,

Наш гнев ты смел страданьем побороть;

восстань, гордец упрямый и суровый,

Я сам тебе отверзну райский сад,

но ведай днесь, когда б не Наше слово,

раскаянье твое пожрал бы Ад!»

Так, вняв Отцу, скончался бедный Суза,

и плоть его нетленна, говорят...

Когда ж и мы расторгнем наши узы,

и нас вернет безумье небесам

восстановить попранные союзы?..

Святой страдалец! Ты — прообраз нам,

отверженным, безумным, окаянным!

Дай мне прильнуть к твоим святым огням,

к твоим рубцам и язвам покаянным!..

Зажечь стигматы от твоих стигмат!

Да буду век безумным, сирым, странным!

Да вниду в Рай, благословляя Ад!..

СВЯТОЙ ЛУИДЖИ

(Св. Людовиг Гонзагский)

Я был, как дева, робок и стыдлив,

меня бежал лукавый Искуситель,

бесплодно злую мудрость расточив.

Но не Тебе, Христос и мои Спаситель,

я в жертву сердце бедное принес,

уйдя из детской в строгую обитель.

Святая Дева дев и Роза роз,

я отдал все Тебе Одной, Мария,

без размышлений, колебаний, слез!

Я был еще дитя, когда впервые

с улыбкой благосклонной надо мной

склонила Ты свои черты святые,

и, молодость отдав Тебе Одной,

я принял целомудрия обеты

с благоговейно-строгой тишиной!

Вот детские, как сон, мелькнули леты,

и вот зарделись юности цветы,

но я хранил высокие запреты,

средь золота придворной суеты

и посреди тончайших обольщений.