Стих и проза в культуре Серебряного века

Орлицкий Юрий

НОЧЬ

В прозрачно-обессиленном тумане ночиУмерли страстные колыхания складок алькова.Застывшая пена узорных кружев,Мешаясь с голубым шелком, скатилась с твоего плеча.Божество с пепельными, разметавшимися волосами…Остановившееся мгновение бледно-палевого восторга страсти…Синие жилки на нежном мраморе телаАромат Stephanotis u Bouquet Amor mio.Ножка с узенькой пяткой Психеи Кановы…Вспоминаете вы Villa Carlotti на Lago di Coma?Дыханье магнолий и блеск желтых и красных роз,Кусок синей воды в раме смуглой зелени?Плутишка-мизинчик меланхолической ножки,Робко прижавшийся к четырем своим братьям с розовыми ноготками.Божество

с пепельными, разметавшимися волосами!Возьми красный трепет моих поцелуевсвоими истомленными губками…

ПРОРОКИ БУДУЩЕГО

В желтом доме сумасшедшихЖивут серые мудрецы-поэты;Они изрекают неродившиеся еще истиныВ стихах длинных и влажных,как извивающиеся змеи.Это мистические, полинялые истины веков,Исчезнувшие в белокуром тумане сомненья…Серые мудрецы-поэты,Живущие в желтом доме сумасшедших!Вы, только вы одни из всех,Пророки тянущихся волокон ткани будущего,Наступление которого нельзя ускорить,Как ленивому ослу нельзя палкой прибавить ходу.

БЕЛОКУРЫЙ СФИНКС

В твоих зеленых глазах, белокурый сфинкс,Таится магическая загадка творения,Умирающая тайна жизни,Оживляющая тайна смерти,Холодный, яркий огонь сладострастия,Согревающий бледный пламень целомудрия,Последнее сверкание падающей звезды,проклятой Богом,Первый блеск зари, зажигающей росинкина девственной лилии,Серебристое трепетание крыльев ангела,Молния, брошенная черной рукой демона,Мистические глубины божественной мыслиИ низко-самодовольная тупость рыжей кошки,греющейся у печки.

СОНЕТ

Красные собаки желтой ненавистиГрызутся с белыми собаками розовой любви,А беззаботные гуси людского равнодушияСмотрят на это и глупо гогочут: га-га.Моя ультрамариновая фея с морковнымикудрями!Разве ты не поняла ещеСвоим лазурно-кристальным сердцем,Отчего грызутся в моей душеКрасные собаки желтой ненавистиС белыми собаками розовой любви?Отчего беззаботные гуси людского равнодушияСмотрят на это, вытягивая свои шеи,Отчего они глупо гогочут свое га-га —Разве ты не поняла, не поняла еще? 36

36

Русская литература ХХ века в зеркале пародии. Антология. С. 7–16.

Напомним, что книга пародий Алексиса Жасминова построена по оригинальной схеме: сначала идут, как уже сказано, написанные свободным стихом пять небольших «голубых звуков», потом две большие по объему «Белые поэмы», потом цикл стихотворений под тем же названием «Голубые звуки», после чего еще девять поэм.

При этом меняется и ритмическая природа разделов: если первый написан верлибрами малой формы, то во второй входят две большие вещи, тоже выполненные свободным стихом (условно говоря, поэмы) – «Последняя песнь» и «Quasi una fantasia funebra»; правда, здесь наблюдается определенная выравненность строк по числу слогов и ударений – в отличие от абсолютно раскованной лирики; вот как начинается первая поэма:

При белом сиянии месяцаБлеснула золотая цепь герцога,Когда, откинув черный плащ с плеча,Он властным и резким движением рукиУказал сопровождавшему его шпиону ВарнавеНа мраморную скамью в уютном гротеИ, сверкая мстительными, горящими глазами,Прохрипел задыхающимся голосом:– «Ты говоришь, они сходились здесь?»– Да, государь, в этом гроте.– «Когда это было и сколько раз?»– Это было каждую ночь с того дня,Как ваше высочество отбыли в Падую.– «Каждую ночь! Каждую ночь? О, проклятье!»…–

«Каждую ночь, государь». – «Если ты лжешь —Я велю залить тебе глотку раскаленным свинцом!» 37

37

Там же. С. 19–20.

А вот первые строки второй поэмы, еще более откровенно пародийной:

Когда я ел кровавый ростбифИ сочные бифштексы —Мне снились грешные сны,Веселые сны жизни.Но с тех пор, как я сделалсяКротким вегетарианцемИ питаюсь только горошком и рисом —Мои сны стали благочестивы.Они стали так благочестивы,Как и мои размышленияО бренности всего земногоИ о близости могилы.Да, я часто размышляю теперь:Боже милосердный! как быстроУвядают молодость жизни,Все ее желания и наслаждения.То, что весело и радостно,Живет одно мгновенье,А что скучно и скорбно —Несравненно прочнее.Розы умирают, едва успев расцвесть,А кипарис, символ горя и несчастья,Прозябает даже и зимоюИ блестит темной зеленью.После таких праведных размышленийНе мудрено увидеть сон,Подобный тому, что приснилсяМне прошедшей ночью 38 .

38

Граф Алексис Жасминов. Голубые звуки и белые поэмы. СПб.: Тип. А. Суворина, 1895. С. 37–38.

Третий раздел книги – снова «голубые звуки»; теперь они объединены в полиметрический цикл, вполне традиционный по метрическому строению: это рифмованная (кроме одной элегии) силлаботоника, чаще всего хорей; вот наиболее характерная и узнаваемая пародия из этого цикла, адресатом которой оказывается поэт предыдущей эпохи, наиболее востребованной современностью 39 :

Я пришел к тебе поутру,Легким кутаясь халатом.Рассказать, что мы жаркоеНынче будем есть с салатом!Рассказать, что отовсюду,Парника усыпав гряды,Огурцов зелено-сочныхВышли юные отряды! 40

39

Подробнее см. об этом: Петрова Г. В. А. А. Фет и русские поэты конца XIX – первой трети ХХ века. СПб.: Астерион, 2010.

40

Кушлина О. Голубые звуки и белые поэмы // Русская литература ХХ века в зеркале пародии. Антология. С. 61.

Наконец, в самом объемном четвертом разделе – второй части «белых поэм» – Буренин помещает восемь прозаических поэм, то есть произведений на экзотические темы, построенных из небольших фрагментов-строф по той самой схеме, что и три поэмы из «Хвоста» (1891), – здесь опыт освоения этой формы несомненно пригодился поэту.

Таким образом, книга 1895 г. представляет собой уникальное собрание, включающее пять небольших по объему свободных стихов, две поэмы, написанные верлибром, цикл традиционных силлабо-тонических стихотворений и восемь достаточно объемных «поэм» в прозе (то есть таких, возвести которые в традиции стихотворений в прозе вряд ли возможно, зато нетрудно вывести их, например, из собственных прозаических произведений Буренина, вошедших в «Хвост»), – на первом месте неожиданно оказываются произведения, выполненные свободным стихом и стихоподобной прозой.

Это тем более необычно, что в предшествующих стихотворных произведениях Буренин показал себя как тонкий знаток и имитатор традиционной поэтической формы – как в оригинальных юмористических и сатирических произведениях, так и в переводах с европейских языков. Остается только гадать, откуда он выбрал адресатов для своих пародий, поскольку такого раскованного свободного стиха и поэм в прозе в России тогда еще не было; более того, точных аналогий буренинскому верлибру невозможно отыскать и в современной ему европейской лирике, в которой свободный стих в его нынешнем виде тогда только зарождается.