Стихами чванствую

Мариенгоф Анатолий Борисович

9.

Не так ли Лес Перед бедой Запахивает полы Широкого пальто. Открою у ладони синий желоб — Прольется кипяток, Вольется лед.

(Май 1920)

РУКИ ГАЛСТУКОМ

1.

Обвяжите,

скорей обвяжите, вокруг шеи Белые руки галстуком, А сумерки на на воротнички подоконников Клали подбородки грязные и обрюзгшие, И на иконе неба Луна шевелила золотым ухом.

2.

Глаза влюбленных умеют На тишине вышивать Узоры немых бесед, А безумие Нелюбимых поднимается тишины выше, Выше голубых ладоней поднебесья.

3.

Прикажет и лягу проспектом у ног, И руки серебряными панелями Опущу ниц — Руно Молчания хорошо собирать в кельи Зрачков сетью ресниц.

4.

Губами жевать красную ветвь Губ. Глазами синевы дерн Глаз. Из сапога ночи выдернул Рассвет Желтую ногу И опустил в утренних облаков гуд.

5.

Не было вас — и не были дня, не было сумерек, Не горбился вечер И не качалась ночь. Сквозь окно На улицы, разговаривающие шумом рек, Выплыл глазами опавшими, как свечи.

6.

К пристаням безумия и вчера и сегодня Мыли бросали галок ленты И опускали сходни. Сейчас, сейчас же, Извлеките квадратный корень из коэффициента Встречи около чужого № в гостинице для приезжающих.

7.

Вечер — швейцар В голубой ливрее — подавал Петербургу Огненное пальто зари. Почему у одних глаза швыряются Звездной пургой, А у других из ворот век не орут даже, как автомобильные фонари.

8.

И снова голые локти Этого, этого и того дома В октябре зябли, И снова октябрь полировал льдом Асфальтов серые ногти, И снова уплывали часы, как корабли.

9.

Не было вас, и все-таки Стал день, вытекли сумерки, Сгорбился вечер и закачалась ночь — Потому что: время перебирало четки, Дымилось

весной, И солнце белую мякоть снега грызло золотой киркой.

10.

Никнуть кривыми Губами клоуна К лицу белее чем сливки. Спутанной гривой Волновой любви разлив Топит маяками зажженные луны.

11.

Ах, проройте же Зубами на теле траншеи И обвяжите Вкруг Шеи Галстуком белые руки

(1919)

КУВШИНЫ ПАМЯТИ

1.

По булыжью встреч себя колесить Каждую рану зализывая после — Так по снегу влачат окровавленный след Искусанные свинцом лоси. В раковинах ушей говор-лай Бегущих по пятам дней свор. Это последняя мне розовых губ петля! Кто же вынет холодный труп, Чьими горестными взглядами буду обмыт, Когда поставит золотые столбы На перекрестках новое утро.

2.

Синими струями пролилась тишина. Под черепом не провисают плеч стропила, Память опрокинула высокие кувшины И, словно руки омыл Пилат, Итти и снимать шляпу Перед девушкой, фонарем и лошадью, Спрашивать у встречных самый короткий путь. Куда? Никуда. Просто: у меня пути нет — Его смыл весенний дождь. А в зрачках окровавленный след стынет!

3.

Чернильными слезами окапал Раскрывшиеся ладони белого листа. Был ли он звездный бал, Когда вихрились золотые стаи И волочили кружевные шлейфы Облака по синему паркету. Такою же поступью вошли вы В поэтову комнату. По черной пене строк Лебедями проплыли руки. Поэмы — чаемый остров — На твой берег так не вступали другие.

4.

Синюю струю тишины пью. Тело нести легко. В гавани слуха плывут издалека Корабли шорохов нежной поступи. И не кажется при встрече, Что девушка на фонарь похожа, Шляпу не снимаю перед лошадью И трамвайному звонку не перечу. Не любимая есть, а друг. Льдины его ладоней белое пламя сжимают лба Когда ставит на перекрестках золотые столбы Новое утро.

(1920)