Стихи 2011–2019 гг.
Шрифт:
как в Африке, где лишь колдун деревни
глядя насквозь, в растерянном уроде
дар джунглям шлёт
и метит лоб урода
куриной лапкой и кривым ногтём
мне стало тесно
в стихах моих друзей
не интересно
нет колодезей
с живой водой безумных смыслов
а что без них
он изнутри и сух и спет
был родником, а стал в углу
стоять железным коромыслом
Наверно я неправ
несправедлив
предвзят
бесстрастья –
ни на грош,
страстей –
полны амбары
в мозгу ведут базар
языческие лары,
Сиддхарта,
Иисус…
и семь свечей горят
Сегодня ничего не написал
вообще не был
Архангелов,
Престолы,
Господства,
Власти,
гениев,
их школы
послал и дрых
раз я, –
Бог тоже спал
У Тютчева – «пылающая бездна»
у Шопенгауэра – «черный океан»
а в щель меж ними жизнь пролезла –
трюк иллюзиониста,
жажд стакан…
и вот ты здесь.
и слаще нет мгновенья –
рассматривать экран,
где бездны на углу
стоишь не ты.
а ты – стихотворенье
бумажной птичкой шлешь
в кругом живую мглу
Молот жизни
бьёт старается
в года наковальню
это смерть перемещается
из прихожей
в спальню
Я брежу
и брюзжу
и в шкуре тредиаковской
ползу через Неву
средь полыней
и льдин,
а на мосту народ,
культуры господин,
сверяет вопль мой
грамматикой московской.
Не звонит телефон
болит спина
высыхает во рту слюна
всё готово для нашей невстречи
и бессмысленность речи
воздвигается как стена.
Не научился жить.
узнал об этом, читая книги.
в книгах искал оправданье,
искал образцы себя.
нашел лишь соблазны духа,
только ума интриги.
а тело не остановишь,
тело уходит, грубя…
Я видел человека – он стоял,
я видел человека – он сидел,
я видел третьего – он на бегу лежал,
потом
еще был пятый – он пахал в полях,
за ним шестой – тот от себя балдел,
седьмой, ну, этот ковырял в зубах,
восьмой шил дело третьему, чтоб сел,
а не валялся, тунеядец, днем,
и был девятый за моим окном,
он был смурной, он мялся с топором,
меня, десятого, он ждал у входа в дом.
Весь толк исходит от народа,
а бестолочь – от единиц.
откройте пять любых страниц
в любое время дня и года
и вы увидите – их написал народ,
поскольку всё здесь вам ласкает души.
но раз в квартал, когда наоборот
вам единица лезет в уши,
она их не ласкает, а дерёт,
она их какафонией изводит, –
и тот, кто слушает,
озлоблен и не пьет,
и казнь вредителя с утра его заботит.
Я временный жилец
в этой квартире.
здесь до меня жила больная тётя.
как к нам войдёте,
комната налево.
она жила в ней, словно королева,
и двери запирая изнутри,
кричала:
«отворите, упыри!»
ей отвечали:
«отворим, конечно!
ты только ключик поверни в замочке».
вот так бежали тётины денёчки:
не лучше, чем у всех ее врагов,
но и не хуже.
теперь вот жду,
кто дверь мне отворит,
без дураков,
снаружи.
Когда я вернулся в шестьдесят девятом
оказалось что я никому не нужен
помню стоял на кухне готовил ужин
яичницу заливал томатом
резал хлеб, огурец а за ним второй,
доставал из буфета солонку
и никто не командовал мной
никто не орал вдогонку
рядовой понедельник-вторник
почему не приветствуете старшего по званию
а я отвечал среда-плюс-пятница
приветствовать вас рука отвалится
и тут начиналось четверг-четверг-
понедельник-четверг-суббота
и глазел на наш лексический фейерверк
весь состав радиовзвода,
а я стоял на кухне, я готовил ужин
я к губам подносил свой первый стопарь
и был наконец-то никому не нужен –
как отрёкшийся царь
Упрекала меня,
что пишу только о самом себе,
что ее судьба меня не интересует,
что живу вообще-то как воробей в трубе,