Стихи для мертвецов

Чайлд Линкольн

Пендергаст вскинул брови:

– И что же это был за пожар?

– В кухне загорелся жир на плите. Мы быстро погасили огонь, но старые папки хранились в сарае рядом с кухонной вентиляцией и сгорели.

– А у вас? – обратился Пендергаст к полицейскому.

Тот поднял свою папку:

– Вот здесь все дело. Допросы, фотографии и остальное.

В течение следующего получаса Пендергаст и Колдмун просматривали журналы отеля, какие уж остались, за период в два месяца – по месяцу назад и вперед от даты смерти Элизы Бакстер. Пендергаст снял все страницы на свой телефон. Янги ждали поблизости, отвечая на вопросы, когда возникала необходимость. На их лицах застыла смесь любопытства с легким смущением.

Сержант Уэйнтри наблюдал с некоторого расстояния, сложив руки и помалкивая. Колдмуну он казался типичным жителем штата Мэн – островитянин по природе, независимый, неразговорчивый. А кроме всего прочего, он отличался подозрительностью и ершистостью, как ему и полагалось с учетом того, какую тощую папку он принес по делу о самоубийстве. Колдмун знал, что самоубийства расследуются спустя рукава, но даже и по этим меркам полиция сделала самый минимум того, что требовалось, пусть и в таком недоукомплектованном, маленьком отделении.

Пендергаст начал задавать вопросы самим хозяевам. Оба помнили ту ночь, когда умерла Элиза Бакстер, правда лишь в общих чертах. Да и то потому, что случилось самоубийство. Агенты по продаже недвижимости из «Солнца и берега» собрались на обед с вечеринкой в небольшом банкетном зале гостиницы в самом конце сезона. Насколько помнили Янги, гости прекрасно проводили время. Ничего выходящего за рамки не происходило – ни споров, ни громких голосов, разве что случались взрывы хохота. Никто вроде бы не напился. Никто не помнил, чтобы Элиза Бакстер попалась ему на глаза; впрочем, у них не было причин обращать на нее внимание.

А вот что касается следующего утра, то воспоминания о нем у Кэрол Янг остались очень ясные. Именно она, в то время горничная, нашла тело, висевшее на штанге для занавески в ванной. Женщина определенно была уже мертва: глаза открыты, язык высунут. Кэрол взвизгнула и упала в обморок. Ее крик услышали обитатели соседних номеров. Хорасу Янгу, когда он увидел, что Элиза Бакстер мертва, хватило здравого смысла закрыть дверь в номер покойной и ничего не трогать до приезда полиции.

В этот момент в разговор вступил сержант Уэйнтри. Первым отреагировали патрульный полицейский – теперь уже отставник, живет в Аризоне – и водитель «скорой», который погиб в автокатастрофе несколько месяцев назад. Потом приехала небольшая группа криминалистов, они сняли тело, провели первоначальную судебно-медицинскую оценку, взяли образцы, сделали фотографии – те, что переданы Колдмуну, – а потом передали тело коронеру. Коронера можно увидеть, он больше не практикует, но живет на побережье в городе под названием Бристоль.

– Вы служили в полиции в то время? – спросил Колдмун у Уэйнтри, когда тот открыл полицейскую папку.

Коп кивнул:

– Угу.

– Принимали участие в расследовании?

– Да там и расследовать-то было нечего. Но мы сделали все необходимое.

– Например? – спросил Пендергаст, глядя на папку, которую просматривал Колдмун.

– Никто не видел и не слышал ничего необычного. Мы допросили гостей из близлежащих номеров, персонал, дежуривший в тот день. И нескольких коллег покойной тоже допросили.

– А где записи допросов? – спросил Пендергаст.

– Допросы проводились неформально. Оснований для подозрений кого-либо в чем-либо не имелось. Тут есть резюме.

Пендергаст вытащил листочек бумаги с двумя написанными на нем предложениями:

– Вот такие?

– Да.

Пендергаст бросил листок назад в папку:

– Записи с видеокамер?

– Это ведь Мэн, агент Пендергаст, – сказал мистер Янг, словно это все объясняло.

– Не поступало каких-либо сообщений о приезжих в городе? О чем-нибудь, что могло показаться необычным, не на своем месте?

– Приезжие в городе в такое время года всегда есть, – ответил Уэйнтри. – Пока

последний листик не опадет. Но никаких жалоб, драк, сообщений о происшествиях в ту неделю, когда она повесилась, не поступало.

– А место смерти? Какие-нибудь свидетельства необычного или подозрительного характера?

Хозяин и полицейский отрицательно покачали головой.

– И никакой посмертной записки? – спросил Колдмун.

– Никакой, – ответил Уэйнтри.

– А доклад коронера?

– Он в папке.

– Вы имеете в виду ксерокопию текста, напечатанного на машинке? – спросил Колдмун. – Тут даже рентгеновских снимков нет.

– Все как я вам вчера по телефону сказал, – ответил сержант. – По этому делу много чего не узнаешь. Мы могли бы выслать в Майами, не пришлось бы вам мерзнуть.

Колдмун и Пендергаст просмотрели короткий отчет коронера.

– «Обычные странгуляционные борозды, сопутствующие повешению, – прочел вслух Колдмун. – Смерть произошла вследствие удушения».

– Она повесилась на штанге для занавески, – сказал Пендергаст. – Судя по моему опыту, штанги для занавесок, особенно в отелях, не самые прочные опоры. Зачастую они висят на присосках.

– У нас не такие, – возразил Янг. – Наши крепятся с помощью скоб. По три шурупа на каждую. По самую шляпку. – Он гордо улыбнулся.

Пендергаст еще раз оглядел вестибюль:

– Ну что ж, пожалуй, нужно посмотреть, как выглядит комната.

Янг кивнул:

– Вам повезло. Тот номер мы нынче не ремонтируем.

Номер, где Элиза Бакстер покончила с собой, выглядел как бессчетное количество других номеров, в которых побывал Колдмун. Плотный ковер, по твердости не уступающий металлу, с рисунком, предназначенным для того, чтобы скрывать грязь. Два ряда тяжелых занавесок, чтобы утреннее солнце не разбудило любителей поспать. Одеяло, не стиранное, вероятно, с начала прошлого сезона. Колдмун читал где-то, что самая грязная вещь в номере мотеля – пульт дистанционного управления, иногда загрязненный кишечной палочкой или даже заразным, стойким к антибиотикам золотистым стафилококком. Он огляделся. Пульт лежал на столе рядом с рекламками местных достопримечательностей.

Ванная была маленькая, с фарфоровой ванной и желтой плиткой на полу. Штанга для занавески – как и сказал Янг, закрепленная с помощью скоб – висела на несколько дюймов ниже верхнего молдинга. Колдмун на глазок смерил расстояние от пола до слегка тронутого плесенью потолка: приблизительно стандартные восемь футов. Высота более чем достаточная, чтобы сделать то, что сделала эта женщина.

– Позвольте мне посмотреть фотографии? – попросил у него Пендергаст.

Колдмун снова открыл папку, и они вместе принялись разглядывать захватанные глянцевые отпечатки. По крайней мере, фотограф хорошо выполнил свою работу, сделал снимки под правильными углами, а также со всех ракурсов. Элиза Бакстер повесилась на штанге с помощью завязанной узлом простыни. На женщине был махровый халат, распахнувшийся наверху и обнаживший грудь. Она выглядела гораздо менее привлекательной, чем на портрете в гостиной родителей: сухой высунутый язык, остановившийся взгляд, точечное кровоизлияние, расходящееся от шеи, словно перезревшая черника, – все признаки асфиксии, словно взятые из учебника по криминалистике.

Пендергаст указал на крупный план ног покойной. Несмотря на скопление крови в нижних конечностях, Колдмун увидел глянцевый блеск на ее ступнях и щиколотках, а также на верхнем крае ванны.

– Она намылила себе ноги, – сказал Янг.

– Чтобы не передумать? – спросил Колдмун.

– Такое встречается, – заметил Пендергаст.

Янг покачал головой.

Пендергаст оглядел ванную:

– Мистер Янг, плитка на полу не такая, как на фотографиях. И штанга под занавески, кажется, установлена недавно.