Стихи и проза

Давыдов Денис Васильевич

1816

Элегия VII

Нет! полно пробегать с улыбкою любви Перстами легкими цевницу золотую; Пускай другой поет и радости свои, И жизни счастливой подругу дорогую… Я одинок — как цвет степей. Когда, колеблемый грозой освирепелой, Он клонится к земле главой осиротелой И блекнет средь цветущих дней! О боги, мне ль сносить измену надлежало! Как я любил! — В те красные лета, Когда к рассеянью всё сердце увлекало, Везде одна мечта, Одно желание меня одушевляло, Всё чувство бытия лишь ей принадлежало! О Лиза! сколько раз на Марсовых полях, Среди грозы боев я, презирая страх, С воспламененною душою Тебя, как бога, призывал И в пыл сраженья мчал Крылатые полки железною стеною!.. Кто понуждал меня, скажи, От жизни радостной на жадну смерть стремиться? Одно, одно мечтание души, Что славы луч моей на милой отразится, Что, может быть,

венок, приобретенный мной  В боях мечом нетерпеливым, Покроет лавром горделивым Чело стыдливое подруги молодой! Не я ли, вдохновен, касался струн согласных И пел прекрасную!.. Еще Москва полна Моих, в стихах, восторгов страстных; И если ты еще толпой окружена Соперниц, завистью смущенных, И милых юношей, любовью упоенных, — Неблагодарная! не мне ль одолжена Ты торжеством своим?.. Пусть пламень пожирает, Пусть шумная волна навеки поглощает Стихи, которыми я Лизу прославлял!.. Но нет! Изменницу весь мир давно узнал,— Бессмертие ее уделом остается: Забудут, что покой я ею потерял И до конца веков, средь плесков и похвал, Неверной имя пронесется! А я? — Мой жребий: пасть в боях Мечом победы пораженным; И, может быть, врагом влеченным на полях, Чертить кремнистый путь челом окровавленным… Так! Я паду в стране чужой, Далёко родины, изгнанником невинным: Никто не окропит холодный труп слезой… И разбросает ветр мой прах с песком пустынным!

1817

Элегия VIII

О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов, Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой, Зачем скользит небережно покров С плеч белых и с груди высокой? О, пощади! Я гибну без того, Я замираю, я немею При легком шорохе прихода твоего; Я, звуку слов твоих внимая, цепенею; Но ты вошла… и дрожь любви, И смерть, и жизнь, и бешенство желанья Бегут по вспыхнувшей крови, И разрывается дыханье! С тобой летят, летят часы, Язык безмолвствует… одни мечты и грезы, И мука сладкая, и восхищенья слезы… И взор впился в твои красы, Как жадная пчела в листок весенней розы.

1817

Неверной

Неужто думаете вы, Что я слезами обливаюсь, Как бешеный кричу: увы! И от измены изменяюсь? Я — тот же атеист в любви, Как был и буду, уверяю; И чем рвать волосы свои, Я ваши — к вам же отсылаю. А чтоб впоследствии не быть Перед наследником в ответе, Все ваши клятвы век любить — Ему послал по эстафете. Простите! Право, виноват! Но если б знали, как я рад Моей отставке благодатной! Теперь спокойно ночи сплю, Спокойно ем, спокойно пью И посреди собратьи ратной Вновь славу и вино пою. Чем чахнуть от любви унылой, Ах, что здоровей может быть, Как подписать отставку милой Или отставку получить!

1817

На монумент Пожарского^{4}

Так правосудная Россия награждает! О зависть, содрогнись, сколь бренен твой оплот! Пожарский оживает — Смоленский оживет!

1817

Песня старого гусара^{5}

Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые? Деды, помню вас и я, Испивающих ковшами И сидящих вкруг огня С красно-сизыми носами! На затылке кивера, Доломаны до колена, Сабли, ташки у бедра, И диваном — кипа сена. Трубки черные в зубах; Все безмолвны, дым гуляет На закрученных висках И усы перебегает. Ни полслова… Дым столбом… Ни полслова… Все мертвецки Пьют и, преклонясь челом, Засыпают молодецки. Но едва проглянет день, Каждый по полю порхает; Кивер зверски набекрень, Ментик с вихрями играет. Конь кипит под седоком, Сабля свищет, враг валится… Бой умолк, и вечерком Снова ковшик шевелится. А теперь что вижу? — Страх! И гусары в модном свете, В вицмундирах, в башмаках, Вальсируют на паркете! Говорят: умней они… Но что слышим от любого? Жомини

да Жомини! А об водке — ни полслова! Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые?

1817

Надпись к портрету князя Петра Ивановича Багратиона

Где Клии взять перо писать его дела? — У Славы из крыла.

1810-е годы

Листок^{6}

Листок иссохший, одинокой, Пролетный гость степи широкой, Куда твой путь, голубчик мой? — «Как знать мне! Налетели тучи, И дуб родимый, дуб могучий Сломили вихрем и грозой. С тех пор, игралище Борея, Не сетуя и не робея, Ношусь я, странник кочевой, Из края в край земли чужой; Несусь, куда несет суровый, Всему неизбежимый рок, Куда летит и лист лавровый И легкий розовый листок!»

Конец 1810-х или начало 1820-х годов

Эпитафия

Под камнем сим лежит Мосальский тощий: Он весь был в немощи — теперь попал он в мощи.

1822

Вечер в июне

Томительный, палящий день Сгорел; полупрозрачна тень Немого сумрака приосеняла дали. Зарницы бегали за синею горой И, окропленные росой, Луга и лес благоухали. Луна во всей красе плыла на высоту, Таинственным лучом мечтания питая, И, преклонясь к лавровому кусту, Дышала роза молодая.

1826

Ответ

Я не поэт, я — партизан, казак, Я иногда бывал на Пинде, но наскоком, И беззаботно, кое-как, Раскидывал перед Кастальским током Мой независимый бивак. Нет, не наезднику пристало Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой… Пусть грянет Русь военною грозой, — Я в этой песни запевало!

1826

Генералам, танцующим на бале при отъезде моем на войну 1826 года

Мы несем едино бремя, Только жребий наш иной: Вы оставлены на племя, Я назначен на убой.

1826

Товарищу 1812 года, на пути в армию

Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой, Туда, где бой кипит, где русский штык бушует, Но о тебе любовь горюет… Счастливец! о тебе — я видел сам — тоской Заныли… влажный взор стремился за тобой; А обо мне хотя б вздохнули, Хотя б в окошечко взглянули, Как я на тройке проскакал И, позабыв покой и негу, В курьерску завалясь телегу, Гусарские усы слезами обливал.

1826

Партизан^{7}

Отрывок

Умолкнул бой. Ночная тень Москвы окрестность покрывает; Вдали Кутузова курень Один, как звездочка, сверкает. Громада войск во тьме кипит, И над пылающей Москвою Багрово зарево лежит Необозримой полосою. И мчится тайною тропой Воспрянувший с долины битвы Наездников веселый рой На отдаленные ловитвы. Как стая алчущих волков, Они долинами витают: То внемлют шороху, то вновь Безмолвно рыскать продолжают. Начальник, в бурке на плечах, В косматой шапке кабардинской, Горит в передовых рядах Особой яростью воинской. Сын белокаменной Москвы, Но рано брошенный в тревоги, Он жаждет сечи и молвы, А там что будет — вольны боги! Давно незнаем им покой, Привет родни, взор девы нежный; Его любовь — кровавый бой, Родня — донцы, друг — конь надежный. Он чрез стремнины, чрез холмы Отважно всадника проносит, То чутко шевелит ушьми, То фыркает, то удил просит. Еще их скок приметен был На высях за преградной Нарой, Златимых отблеском пожара, Но скоро буйный рой за высь перекатил, И скоро след его простыл… ………………………………………… ………………………………………… …………………………………………