Стихи и сказки

Жуковский Василий Андреевич

Лесной царь

(Баллада)

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь издрогнув, малютка приник; Обняв, его держит и греет старик. — Дитя, что ко мне ты так робко прильнул? — Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул: Он в тёмной короне, с густой бородой. — О нет, то белеет туман над водой. «Дитя, оглянися; младенец, ко мне, Весёлого много в моей стороне: Цветы бирюзовы, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги [5] мои». — Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы [6] и радость сулит. — О нет, мой младенец, ослышался ты: То ветер, проснувшись, колыхнул листы. «Ко мне, мой младенец; в дуброве моей Узнаешь прекрасных моих дочерей: При месяце будут играть и летать, Играя, летая, тебя усыплять». — Родимый, лесной царь созвал дочерей: Мне, вижу, кивают из тёмных ветвей. — О нет, всё спокойно в ночной глубине: То вётлы седые стоят в стороне. «Дитя, я пленился твоей красотой: Неволей иль волей, а будешь ты мой». — Родимый, лесной царь нас хочет догнать; Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать. Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок погоняет, ездок доскакал… В руках его мёртвый младенец лежал.

5

Чертог — дворец.

6

Перлы — жемчуга.

Море

Безмолвное море, лазурное море, Стою очарован над бездной твоей. Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью, Тревожною думой наполнено ты. Безмолвное море, лазурное море, Открой мне глубокую тайну твою: Что движет твоё необъятное лоно? Чем дышит твоя напряжённая грудь? Иль тянет тебя из земныя неволи Далёкое, светлое небо к себе?.. Таинственной, сладостной полное жизни, Ты чисто в присутствии чистом его: Ты льёшься его светозарной лазурью, Вечерним и утренним светом горишь, Ласкаешь его облака золотые И радостно блещешь звездами его. Когда же сбираются тёмные тучи, Чтоб ясное небо отнять у тебя — Ты бьёшься, ты воешь, ты волны подъемлешь, Ты рвёшь и терзаешь враждебную мглу… И мгла исчезает, и тучи уходят; Но, полное прошлой тревоги своей, Ты долго вздымаешь испуганны волны, И сладостный блеск возвращённых небес Не вовсе тебе тишину возвращает; Обманчив твоей неподвижности вид: Ты в бездне покойной скрываешь смятенье, Ты, небом любуясь, дрожишь за него.

Дружба

Скатившись с горной высоты, Лежал на прахе дуб, перунами [7] разбитый; А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый… О Дружба, это ты!

Сказки

Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке

Давным-давно был в некотором царстве Могучий царь, по имени Демьян Данилович. Он царствовал премудро; И было у него три сына: Клим — Царевич, Пётр-царевич и Иван — Царевич. Да ещё был у него Прекрасный сад, и чудная росла В саду том яблоня; всё золотые Родились яблоки на ней. Но вдруг В тех яблоках царёвых оказался Великий недочёт; и царь Демьян Данилович был так тем опечален, Что похудел, лишился аппетита И впал в бессонницу. Вот наконец, Призвав к себе своих трёх сыновей, Он им сказал: «Сердечные друзья И сыновья мои родные, Клим — Царевич, Пётр-царевич и Иван — Царевич, должно вам теперь большую Услугу оказать мне; в царский сад мой Повадился таскаться ночью вор; И золотых уж очень много яблок Пропало; для меня ж пропажа эта Тошнее смерти. Слушайте, друзья: Тому из вас, кому поймать удастся Под яблоней ночного вора, я Отдам при жизни половину царства; Когда ж умру, и всё ему оставлю В наследство». Сыновья, услышав то, Что им сказал отец, уговорились Поочерёдно в сад ходить и ночь Не спать, и вора сторожить. И первый Пошёл, как скоро ночь настала, Клим — Царевич в сад и там залёг в густую Траву под яблоней, и с полчаса В ней пролежал, да и заснул так крепко, Что полдень был, когда, глаза продрав, Он поднялся, во весь зевая рот. И, возвратись, царю Демьяну он Сказал, что вор в ту ночь не приходил. Другая ночь настала; Пётр-царевич Сел

сторожить под яблонею вора; Он целый час крепился, в темноту Во все глаза глядел, но в темноте Всё было пусто; наконец и он, Не одолев дремоты, повалился В траву и захрапел на целый сад. Давно был день, когда проснулся он. Пришед к царю, ему донёс он так же, Как Клим-царевич, что и в эту ночь Красть царских яблок вор не приходил. На третью ночь отправился Иван — Царевич в сад по очереди вора Стеречь. Под яблоней он притаился, Сидел не шевелясь, глядел прилежно И не дремал; и вот, когда настала Глухая полночь, сад весь облеснуло Как будто молнией; и что же видит Иван-царевич? От востока быстро Летит жар-птица, огненной звездою Блестя и в день преобращая ночь. Прижавшись к яблоне, Иван-царевич Сидит, не движется, не дышит, ждёт, Что будет? Сев на яблоню, жар-птица За дело принялась и нарвала С десяток яблок. Тут Иван-царевич, Тихохонько поднявшись из травы, Схватил за хвост воровку; уронив На землю яблоки, она рванулась Всей силою и вырвала из рук Царевича свой хвост и улетела; Однако у него в руках одно Перо осталось, и такой был блеск От этого — пера, что целый сад Казался огненным. К царю Демьяну Пришед, Иван-царевич доложил Ему, что вор нашёлся и что этот Вор был не человек, а птица; в знак же, Что правду он сказал, Иван-царевич Почтительно царю Демьяну подал Перо, которое он из хвоста У вора вырвал. С радости отец Его расцеловал. С тех пор не стали Красть яблок золотых, и царь Демьян Развеселился, пополнел и начал По-прежнему есть, пить и спать. Но в нём Желанье сильное зажглось: добыть Воровку яблок, чудную жар-птицу. Призвав к себе двух старших сыновей, «Друзья мои, — сказал он, — Клим-царевич И Пётр-царевич, вам уже давно Пора людей увидеть и себя Им показать. С моим благословеньем И с помощью господней поезжайте На подвиги и наживите честь Себе и славу; мне ж, царю, достаньте Жар-птицу; кто из вас её достанет, Тому при жизни я отдам пол царства, А после смерти всё ему оставлю В наследство». Поклонясь царю, немедля Царевичи отправились в дорогу. Немного времени спустя пришел К царю Иван-царевич и сказал: «Родитель мой, великий государь Демьян Данилович, позволь мне ехать За братьями; и мне пора людей Увидеть и себя им показать, И честь себе нажить от них и славу. Да и тебе, царю, я угодить Желал бы, для тебя достав жар-птицу. Родительское мне благословенье Дай и позволь пуститься в путь мой с богом!» На это царь сказал: «Иван-царевич, Ещё ты молод, погоди; твоя Пора придёт; теперь же ты меня Не покидай; я стар, уж мне недолго На свете жить; а если я один Умру, то на кого покину свой Народ и царство?» Но Иван-царевич Был так упрям, что напоследок царь И нехотя его благословил. И в путь отправился Иван-царевич; И ехал, ехал и приехал к месту, Где разделялася дорога на три. Он на распутье том увидел столб, А на столбе такую надпись: Кто Поедет прямо, будет всю дорогу И голоден и холоден; кто вправо Поедет, будет жив, да конь его Умрёт, а влево кто поедет, сам Умрёт, да конь его жив будет. Вправо, Подумавши, поворотить решился Иван-царевич. Он недолго ехал; Вдруг выбежал из леса Серый Волк И кинулся свирепо на коня;

7

Перун — бог грома и молний у древних славян.

И не успел Иван-царевич взяться За меч, как был уж конь заеден, И Серый Волк пропал. Иван-царевич, Повесив голову, пошёл тихонько Пешком; но шёл недолго; перед ним По-прежнему явился Серый Волк И человечьим голосом сказал: «Мне жаль, Иван-царевич, мой сердечный, Что твоего я доброго коня Заел, но ты ведь сам, конечно, видел, Что на столбу написано; тому Так следовало быть; однако ж ты Свою печаль забудь и на меня Садись; тебе я верою и правдой Служить отныне буду. Ну, скажи же, Куда теперь ты едешь и зачем?» И Серому Иван-царевич Волку Всё рассказал. А Серый Волк ему Ответствовал: «Где отыскать жар-птицу, Я знаю; ну, садися на меня, Иван-царевич, и поедем с богом». И Серый Волк быстрее всякой птицы Помчался с седоком; и с ним он в полночь У каменной стены остановился. «Приехали, Иван-царевич! — Волк Сказал, — но слушай, в клетке золотой За этою оградою висит Жар-птица; ты её из клетки Достань тихонько, клетки же отнюдь Не трогай: попадёшь в беду». Иван-Царевич перелез через ограду; За ней в саду увидел он жар-птицу В богатой клетке золотой, и сад Был освещён, как будто солнцем. Вынув Из клетки золотой жар-птицу, он Подумал: «В чём же мне её везти?» И, позабыв, что Серый Волк ему Советовал, взял клетку; но отвсюду Проведены к ней были струны; громкий Поднялся звон, и сторожа проснулись И в сад сбежались, и в саду Ивана — Царевича схватили — и к царю Представили, а царь (он назывался Далматом) так сказал: «Откуда ты? И кто ты?» — «Я Иван-царевич; мой Отец, Демьян Данилович, владеет Великим, сильным государством; ваша Жар-птица по ночам летать в наш сад Повадилась, чтоб золотые красть Там яблоки: за ней меня послал Родитель мой, великий государь Демьян Данилович». На это царь Далмат сказал: «Царевич ты иль нет, Того не знаю я; но, если правду Сказал ты, то не царским ремеслом Ты промышляешь; мог бы прямо мне Сказать: „Отдай мне, царь Далмат, жар-птицу“, И я тебе её руками б отдал Во уважение того, что царь Демьян Данилович, столь знаменитый Своей премудростью, тебе отец. Но слушай, я тебе мою жар-птицу Охотно уступлю, когда ты сам Достанешь мне коня Золотогрива; Принадлежит могучему царю Афрону он. За тридевять земель Ты в тридесятое отправься царство И у могучего царя Афрона Мне выпроси коня Золотогрива Иль хитростью какой его достань. Когда ж ко мне с конём не возвратишься, То по всему расславлю свету я, Что ты не царский сын, а вор; и будет Тогда тебе великий срам и стыд». Повесив голову, Иван-царевич Пошёл туда, где был им Серый Волк Оставлен. Серый Волк ему сказал: «Напрасно же меня, Иван-царевич, Ты не послушался; но пособить Уж нечем; будь вперёд умней; поедем За тридевять земель к царю Афрону». И Серый Волк быстрее всякой птицы Помчался с седоком; и к ночи в царство Царя Афрона прибыли они И у дверей конюшни царской там Остановились. «Ну, Иван-царевич, Послушай, — Серый Волк сказал: — войди В конюшню; конюха спят крепко; ты Легко из стойла выведешь коня Золотогрива; только не бери Его уздечки: снова попадёшь в беду». В конюшню царскую Иван-царевич Вошёл, и вывел он коня из стойла; Но, на беду, взглянувши на уздечку, Прельстился ею так, что позабыл Совсем о том, что Серый Волк сказал, И снял с гвоздя уздечку. Но и к ней Проведены отвсюду были струны; Всё зазвенело; конюха вскочили; И был с конём Иван-царевич пойман, И привели его к царю Афрону, И царь Афрон спросил сурово: «Кто ты?» Ему Иван-царевич то ж в ответ Сказал, что и царю Далмату. Царь Афрон ответствовал: «Хороший ты Царевич! Так ли должно поступать Царевичам? И царское ли дело Шататься по ночам и воровать Коней? С тебя я буйную бы мог Снять голову; но молодость твою Мне жалко погубить; да и коня Золотогрива дать я соглашусь, Лишь поезжай за тридевять земель Ты в тридесятое отсюда царство Да привези оттуда мне царевну Прекрасную Елену, дочь царя Могучего Касима; если ж мне Её не привезёшь, то я везде расславлю, Что ты ночной бродяга, плут и вор». Опять, повесив голову, пошёл Туда Иван-царевич, где его Ждал Серый Волк. И Серый Волк сказал: «Ой ты, Иван-царевич! Если б я Тебя так не любил, здесь моего бы И духу не было. Ну, полно охать, Садися на меня, поедем с богом За тридевять земель к царю Касиму; Теперь моё, а не твоё уж дело». И Серый Волк опять скакать с Иваном — Царевичем пустился. Вот они Проехали уж тридевять земель, И вот они уж в тридесятом царстве; И Серый Волк, ссадив с себя Ивана — Царевича, сказал: «Недалеко Отсюда царский сад; туда один Пойду я; ты ж меня дождись под этим Зелёным дубом». Серый Волк пошёл И перелез через ограду сада И закопался в куст, и там лежал Не шевелясь. Прекрасная Елена Касимовна — с ней красные девицы И мамушки и нянюшки — пошла Прогуливаться в сад; а Серый Волк Того и ждал: приметив, что царевна, От прочих отделяся, шла одна, Он выскочил из-под куста, схватил Царевну, за спину её свою Закинул и давай бог ноги. Страшный Крик подняли и красные девицы, И мамушки, и нянюшки; и весь Сбежался двор [8] , министры, камергеры [9] И генералы; царь велел собрать Охотников и всех спустить своих. Собак борзых и гончих — всё напрасно: Уж Серый Волк с царевной и с Иваном — Царевичем был далеко и след Давно простыл; царевна же лежала Без всякого движенья у Ивана — Царевича в руках (так Серый Волк Её, сердечную, перепугал). Вот понемногу начала она Входить в себя, пошевелилась, глазки Прекрасные открыла и, совсем Очнувшись, подняла их на Ивана — Царевича и покраснела вся, Как роза алая; и с ней Иван — Царевич покраснел, и в этот миг Она и он друг друга полюбили Так сильно, что ни в сказке рассказать, Ни описать пером того не можно. И впал в глубокую печаль Иван — Царевич: крепко, крепко не хотелось С царевною Еленою ему Расстаться и её отдать царю Афрону; да и ей самой то было Страшнее смерти. Серый Волк, заметив Их горе, так сказал: «Иван-царевич, Изволишь ты кручиниться напрасно; Я помогу твоей кручине: это Не служба — службишка; прямая служба Ждёт впереди». И вот они уж в царстве Царя Афрона. Серый Волк сказал: «Иван-царевич, здесь должны умненько Мы поступить: я превращусь в царевну; А ты со мной явись к царю Афрону, Меня ему отдай и, получив Коня Золотогрива, поезжай вперёд С Еленою Касимовной; меня вы Дождитесь в скрытном месте; ждать же вам Не будет скучно». Тут, ударясь оземь, Стал Серый Волк царевною Еленой Касимовной. Иван-царевич, сдав Его с рук на руки царю Афрону И получив коня Золотогрива, На том коне стрелой пустился в лес, Где настоящая его ждала Царевна. Во дворце ж царя Афрона Тем временем готовилася свадьба, И в тот же день с невестой царь к венцу Пошёл; когда же их перевенчали И молодой был должен молодую Поцеловать, губами царь Афрон С шершавою столкнулся волчьей мордой,

8

Двор — здесь: придворные, служащие во дворце.

9

Камергер — почётное звание, которое давалось некоторым придворным дворянам.

И эта морда за нос укусила Царя, и не жену перед собой Красавицу, а волка царь Афрон Увидел. Серый Волк недолго стал Тут церемониться: он сбил хвостом Царя Афрона с ног и прянул в двери. Все принялись кричать: «Держи, держи! Лови, лови!» Куда ты! Уж Ивана — Царевича с царевною Еленой Давно догнал проворный Серый Волк; И уж, сошед с коня Золотогрива, Иван-царевич пересел на Волка, И уж вперёд они опять, как вихри, Летели. Вот приехали и в царство Далматово они. И Серый Волк Сказал: «В коня Золотогрива Я превращусь, а ты, Иван-царевич, Меня отдав царю и взяв жар-птицу, По-прежнему с царевною Еленой Ступай вперёд; я скоро догоню вас». Так всё и сделалось, как Волк устроил. Немедленно велел Золотогрива Царь оседлать, и выехал на нём Он с свитою придворной на охоту; И впереди у всех он поскакал За зайцем; все придворные кричали: «Как молодецки скачет царь Далмат!» Но вдруг из-под него на всём скаку Юркнул шершавый Волк, и царь Далмат, Перекувырнувшись с его спины, Вмиг очутился головою вниз, Ногами вверх и, по плеча ушедши В распаханную землю, упирался В неё руками и, напрасно силясь Освободиться, в воздухе болтал Ногами; вся к нему тут свита Скакать пустилася; освободили Царя; потом все принялися громко Кричать: «Лови, лови! Трави, трави!» Но было некого травить; на Волке

Уже по-прежнему сидел Иван — Царевич, на коне ж Золотогриве Царевна, и под ней Золотогрив Гордился и плясал; не торопясь, Большой дорогою они шажком Тихонько ехали; и мало ль, долго ль Их длилася дорога — наконец Они доехали до места, где Иван — Царевич Серым Волком в первый раз Был встречен; и ещё лежали там Его коня белеющие кости; И Серый Волк, вздохнув, сказал Ивану — Царевичу: «Теперь, Иван-царевич, Пришла пора друг друга нам покинуть; Я верою и правдою доныне Тебе служил и ласкою твоею Доволен, и, покуда жив, тебя Не позабуду; здесь же на прощанье Хочу тебе совет полезный дать: Будь осторожен, люди злы; и братьям Родным не верь. Молю усердно бога, Чтоб ты домой доехал без беды И чтоб меня обрадовал приятным Известьем о себе. Прости, Иван — Царевич». С этим словом Волк исчез. Погоревав о нём, Иван-царевич, С царевною Еленой на седле, С жар-птицей в клетке за плечами, дале Поехал на коне Золотогриве, И ехали они дня три, четыре; И вот, подъехавши к границе царства, Где властвовал премудрый царь Демьян Данилович, увидели богатый Шатёр, разбитый на лугу зелёном; И из шатра к ним вышли… кто же? Клим И Пётр царевичи. Иван-царевич Был встречею такою несказанно Обрадован; а братьям в сердце зависть Змеёй вползла, когда они жар-птицу С царевною Еленой у Ивана — Царевича увидели в руках: Была им мысль несносна показаться Без ничего к отцу, тогда как брат Меньшой воротится к нему с жар-птицей, С прекрасною невестой и с конём Золотогривом и ещё получит Полцарства по приезде; а когда Отец умрёт, и всё возьмёт в наследство. И вот они замыслили злодейство: Вид дружеский принявши, пригласили Они в шатёр свой отдохнуть Ивана — Царевича с царевною Еленой Прекрасною. Без подозренья оба Вошли в шатёр. Иван-царевич, долгой Дорогой утомлённый, лёг и скоро Заснул глубоким сном; того и ждали Злодеи-братья: мигом острый меч Они ему вонзили в грудь, и в поле Его оставили и, взяв царевну, Жар-птицу и коня Золотогрива, Как добрые, отправилися в путь. А между тем, недвижим, бездыханен, Облитый кровью, на поле широком Лежал Иван-царевич. Так прошёл Весь день; уже склоняться начинало На запад солнце; поле было пусто; И уж над мёртвым с чёрным воронёнком Носился, каркая и распустивши Широко крылья, хищный ворон. Вдруг, Откуда ни возьмись, явился Серый Волк: он, беду великую почуяв, На помощь подоспел; ещё б минута, И было б поздно. Угадав, какой Был умысел у ворона, он дал Ему на мёртвое спуститься тело; И только тот спустился, разом цап Его за хвост; закаркал старый ворон. «Пусти меня на волю, Серый Волк!» — Кричал он. «Не пущу, — тот отвечал, — Пока не принесёт твой воронёнок Живой и мёртвой мне воды». И ворон Велел лететь скорее воронёнку, За мёртвою и за живой водою. Сын полетел, а Серый Волк, отца Порядком скомкав, с ним весьма учтиво Стал разговаривать, и старый ворон Довольно мог ему порассказать О том, что он видал в свой долгий век Меж птиц и меж людей. И слушал Его с большим вниманьем Серый Волк И мудрости его необычайной Дивился, но, однако, всё за хвост Его держал и иногда, чтоб он Не забывался, мял его легонько В когтистых лапах. Солнце село; ночь Настала и прошла; и занялась Заря, когда с живой водой и мёртвой В двух пузырьках проворный воронёнок Явился. Серый Волк взял пузырьки И ворона-отца пустил на волю. Потом он с пузырьками подошёл К лежавшему недвижимо Ивану — Царевичу: сперва его он мёртвой Водою вспрыснул — и в минуту рана Его закрылася, окостенелость Пропала в мёртвых членах, заиграл Румянец на щеках; его он вспрыснул Живой водой — и он открыл глаза, Пошевелился, потянулся, встал И молвил: «Как же долго проспал я?» — «И вечно бы тебе здесь спать, Иван — Царевич, — Серый Волк сказал, — когда б Не я; теперь тебе прямую службу Я отслужил; но эта служба, знай, Последняя; отныне о себе Заботься сам. А от меня прими Совет и поступи, как я тебе скажу. Твоих злодеев-братьев нет уж боле На свете; им могучий чародей Кощей Бессмертный голову обоим Свернул, и этот чародей навёл На ваше царство сон; и твой родитель И подданные все его теперь Непробудимо спят; твою ж царевну С жар-птицей и конём Золотогривом Похитил вор Кощей; все трое Заключены в его волшебном замке. Но ты, Иван-царевич, за свою Невесту ничего не бойся; злой Кощей над нею власти никакой Иметь не может: сильный талисман Есть у царевны; выйти ж ей из замка Нельзя; её избавит только смерть Кощеева; а как найти ту смерть, и я Того не ведаю; об этом Баба Яга одна сказать лишь может. Ты, Иван-царевич, должен эту Бабу Ягу найти; она в дремучем, тёмном лесе, В седом, глухом бору живёт в избушке На курьих ножках; в этот лес ещё Никто следа не пролагал; в него Ни дикий зверь не заходил, ни птица Не залетала. Разъезжает Баба Яга по целой поднебесной в ступе, Пестом железным погоняет, след Метлою заметает. От неё Одной узнаешь ты, Иван-царевич, Как смерть Кощееву тебе достать. А я тебе скажу, где ты найдёшь Коня, который привезёт тебя Прямой дорогой в лес дремучий к Бабе Яге. Ступай отсюда на восток; Придёшь на луг зелёный; посреди Его растут три дуба; меж дубами В земле чугунная зарыта дверь С кольцом; за то кольцо ты подыми Ту дверь и вниз по лестнице сойди; Там за двенадцатью дверями заперт Конь богатырский; сам из подземелья К тебе он выбежит; того коня Возьми и с богом поезжай; с дороги Он не собьётся. Ну, теперь прости, Иван-царевич; если бог велит С тобой нам свидеться, то это будет Не иначе, как у тебя на свадьбе». И Серый Волк помчался к лесу; вслед За ним смотрел Иван-царевич с грустью; Волк, к лесу подбежавши, обернулся, В последний раз махнул издалека Хвостом и скрылся. А Иван-царевич, Оборотившись на восток лицом, Пошёл вперёд. Идёт он день, идёт Другой; на третий он приходит к лугу Зелёному; на том лугу три дуба Растут; меж тех дубов находит он Чугунную с кольцом железным дверь; Он подымает дверь; под тою дверью Крутая лестница; по ней он вниз Спускается, и перед ним внизу Другая дверь, чугунная ж, и крепко Она замком висячим заперта. И вдруг, он слышит, конь заржал, и ржанье Так было сильно, что, с петлей сорвавшись, Дверь наземь рухнула с ужасным стуком; И видит он, что вместе с ней упало Ещё одиннадцать дверей чугунных; За этими чугунными дверями Давным-давно конь богатырский заперт Был колдуном. Иван-царевич свистнул; Почуяв седока, на молодецкий Свист богатырский конь из стойла прянул И прибежал, легок, могуч, красив, Глаза как звёзды, пламенные ноздри, Как туча грива, — словом, конь не конь, А чудо. Чтоб узнать, каков он силой, Иван-царевич по спине его Повёл рукой, и под рукой могучей Конь захрапел и сильно пошатнулся, Но устоял, копыта втиснув в землю; И человечьим голосом Ивану — Царевичу сказал он: «Добрый витязь, Иван-царевич, мне такой, как ты, Седок и надобен; готов тебе Я верою и правдою служить; Садися на меня, и с богом в путь наш Отправимся; на свете все дороги Я знаю; только прикажи, куда Тебя везти, туда и привезу». Иван-царевич в двух словах коню Всё объяснил и, севши на него, Прикрикнул. И взвился могучий конь, От радости заржавши, на дыбы; Бьёт по крутым бедрам его седок; И конь бежит, под ним земля дрожит; Несётся выше он дерев стоячих, Несётся ниже облаков ходячих, И прядает через широкий дол, И застилает узкий дол хвостом, И грудью все заграды пробивает, Летя стрелой и лёгкими ногами Былиночки к земле не пригибая, Пылиночки с земли не подымая. Но, так скакав день целый, наконец Конь утомился, пот с него бежал Ручьями, весь был окружён, как дымом, Горячим паром он. Иван-царевич, Чтоб дать ему вздохнуть, поехал шагом; Уж было под вечер; широким полем Иван-царевич ехал и прекрасным Закатом солнца любовался. Вдруг Он слышит дикий крик; глядит… и что же? Два Лешая дерутся на дороге, Кусаются, брыкаются, друг друга Рогами тычут. К ним Иван-царевич Подъехавши, спросил: «За что у вас, Ребята, дело стало?» — «Вот за что, — Сказал один. — Три клада нам достались: Драчун-дубинка, скатерть-самобранка Да шапка-невидимка — нас же двое; Как поровну нам разделиться? Мы Заспорили, и вышла драка; ты Разумный человек; подай совет нам, Как поступить». — «А вот как, — им Иван — Царевич отвечал. — Пущу стрелу, А вы за ней бегите; с места ж, где Она на землю упадёт, обратно Пуститесь взапуски ко мне; кто первый Здесь будет, тот возьмёт себе на выбор Два клада; а другому взять один. Согласны ль вы?» — «Согласны», — закричали Рогатые и стали рядом. Лук Тугой свой натянув, пустил стрелу Иван-царевич; Лешие за ней Помчались, выпуча глаза, оставив На месте скатерть, шапку и дубинку.

Тогда Иван-царевич, взяв под мышку И скатерть и дубинку, на себя Надел спокойно шапку-невидимку, Стал невидим и сам и конь, и дале Поехал, глупым Лешаям оставив На произвол, начать ли снова драку Иль помириться. Богатырский конь Поспел ещё до захожденья солнца В дремучий лес, где обитала Баба Яга. И, въехав в лес, Иван-царевич Дивится древности его огромных Дубов и сосен, тускло освещённых Зарёй вечернею; и всё в нём тихо: Деревья все как сонные стоят, Не колыхнётся лист, не шевельнётся Былинка; нет живого ничего В безмолвной глубине лесной, ни птицы Между ветвей, ни в травке червяка; Лишь слышится в молчанье повсеместном Гремучий топот конский. Наконец Иван-царевич выехал к избушке На курьих ножках. Он сказал: «Избушка, Избушка, к лесу стань задом, ко мне Стань передом». И перед ним избушка Перевернулась; он в неё вошёл; В дверях остановись, перекрестился На все четыре стороны, потом, Как должно, поклонился и, глазами Избушку всю окинувши, увидел, Что на полу её лежала Баба Яга, упёрши ноги в потолок И в угол голову. Услышав стук В дверях, она сказала: «Фу! фу! фу! Какое диво! Русского здесь духу До этих пор не слыхано слыхом, Не видано видом, а нынче русский Дух уж в очах свершается. Зачем Пожаловал сюда, Иван-царевич? Неволею иль волею? Доныне Здесь ни дубравный зверь не проходил, Ни птица лёгкая не пролетала, Ни богатырь лихой не проезжал; Тебя как бог сюда занёс, Иван — Царевич?» —

«Ах, безмозглая ты ведьма! — Сказал Иван-царевич Бабе Яге. — Сначала накорми, напой Меня ты, молодца; да постели Постелю мне, да выспаться мне дай, Потом расспрашивай». И тотчас Баба Яга, поднявшись на ноги, Ивана — Царевича как следует обмыла И выпарила в бане, накормила И напоила, да и тотчас спать В постелю уложила, так примолвив: «Спи, добрый витязь; утро мудренее, Чем вечер; здесь теперь спокойно Ты отдохнёшь; нужду ж свою расскажешь Мне завтра; я, как знаю, помогу». Иван-царевич, богу помолясь, В постелю лёг и скоро сном глубоким Заснул и проспал до полудня. Вставши, Умывшися, одевшися, он Бабе Яге подробно рассказал, зачем Заехал к ней в дремучий лес; и Баба Яга ему ответствовала так: «Ах! добрый молодец Иван-царевич, Затеял ты нешуточное дело; Но не кручинься, всё уладим с богом; Я научу, как смерть тебе Кощея Бессмертного достать; изволь меня Послушать: на море на Окиане, На острове великом на Буяне Есть старый дуб; под этим старым дубом Зарыт сундук, окованный железом; В том сундуке лежит пушистый заяц; В том зайце утка серая сидит; А в утке той яйцо; в яйце же смерть Кощеева. Ты то яйцо возьми И с ним ступай к Кощею, а когда В его приедешь замок, то увидишь, Что змей двенадцатиголовый вход В тот замок стережёт; ты с этим змеем Не думай драться, у тебя на то Дубинка есть; она его уймёт. А ты, надевши шапку-невидимку, Иди прямой дорогою к Кощею Бессмертному; в минуту он издохнет, Как скоро ты при нём яйцо раздавишь. Смотри лишь не забудь, когда назад Поедешь, взять и гусли-самогуды: Лишь их игрою только твой родитель Демьян Данилович и всё его Заснувшее с ним вместе государство Пробуждены быть могут. Ну, теперь Прости, Иван-царевич; бог с тобою; Твой добрый конь найдёт дорогу сам; Когда ж свершишь опасный подвиг свой, То и меня, старуху, помяни Не лихом, а добром». Иван-царевич, Простившись с Бабою Ягою, сел На доброго коня, перекрестился, По-молодецки свистнул; конь помчался, И скоро лес дремучий за Иваном — Царевичем пропал вдали, и скоро Мелькнуло впереди чертою синей На крае неба море Окиан. Вот прискакал и к морю Окиану Иван-царевич. Осмотрясь, он видит, Что у моря лежит рыбачий невод И что в том неводе морская щука Трепещется. И вдруг ему та щука По-человечьи говорит: «Иван — Царевич, вынь из невода меня И в море брось; тебе я пригожуся». Иван-царевич тотчас просьбу щуки Исполнил, и она, хлестнув хвостом В знак благодарности, исчезла в море. А на море глядит Иван-царевич В недоумении; на самом крае, Где небо с ним как будто бы слилося, Он видит, длинной полосою остров Буян чернеет; он и недалёк; Но кто туда перевезёт? Вдруг конь Заговорил: «О чём, Иван-царевич, Задумался? О том ли, как добраться Нам до Буяна острова? Да что За трудность! Я тебе корабль; сиди На мне да крепче за меня держись, Да не робей, и духом доплывём». И в гриву конскую Иван-царевич Рукою впутался, крутые бёдра Коня ногами крепко стиснул; конь Рассвирепел и, расскакавшись, прянул С крутого берега в морскую бездну; На миг и он и всадник в глубине Пропали; вдруг раздвинулася с шумом Морская зыбь, и вынырнул могучий Конь из неё с отважным седоком; И начал конь копытами и грудью Бить по водам и волны пробивать, И вкруг него кипела, волновалась, И пенилась, и брызгами взлетала Морская зыбь, и сильными прыжками, Под крепкие копыта загребая Кругом ревущую волну, как лёгкий На парусах корабль с попутным ветром, Вперёд стремился конь, и длинный след Шипящею бежал за ним змеёю; И скоро он до острова Буяна Доплыл и на берег его отлогий Из моря выбежал, покрытый пеной. Не стал Иван-царевич медлить; он, Коня пустив по шёлковому лугу Ходить, гулять и травку медовую Щипать, пошёл поспешным шагом к дубу, Который рос у берега морского На высоте муравчатого холма. И, к дубу подошед, Иван-царевич Его шатнул рукою богатырской, Но крепкий дуб не пошатнулся; он Опять его шатнул — дуб скрипнул; он Ещё шатнул его и посильнее, Дуб покачнулся, и под ним коренья Зашевелили землю; тут Иван-царевич Всей силою рванул его — и с треском Он повалился, из земли коренья Со всех сторон, как змеи, поднялися, И там, где ими дуб впивался в землю, Глубокая открылась яма. В ней Иван-царевич кованый сундук Увидел; тотчас тот сундук из ямы Он вытащил, висячий сбил замок, Взял за уши лежавшего там зайца И разорвал; но только лишь успел Он зайца разорвать, как из него Вдруг выпорхнула утка; быстро Она взвилась и полетела к морю;

В неё пустил стрелу Иван-царевич, И метко так, что пронизал её Насквозь; закрякав, кувырнулась утка; И из неё вдруг выпало яйцо, И прямо в море; и пошло, как ключ, Ко дну. Иван-царевич ахнул; вдруг, Откуда ни возьмись, морская щука Сверкнула на воде, потом юркнула, Хлестнув хвостом, на дно, потом опять Всплыла и, к берегу с яйцом во рту Тихохонько приближась, на песке Яйцо оставила, потом сказала: «Ты видишь сам теперь, Иван-царевич, Что я тебе в час нужный пригодилась». С сим словом щука уплыла. Иван — Царевич взял яйцо; и конь могучий С Буяна острова на твёрдый берег Его обратно перенёс. И дале Конь поскакал и скоро прискакал К крутой горе, на высоте которой Кощеев замок был; её подошва Обведена была стеной железной, И у ворот железной той стены Двенадцатиголовый змей лежал; И из его двенадцати голов Всегда шесть спали, шесть не спали, днём И ночью по два раза для надзора Сменяясь; а в виду ворот железных Никто и вдалеке остановиться Не смел: змей подымался, и от зуб Его уж не было спасенья — он Был невредим и только сам себя Мог умертвить; чужая ж сила сладить С ним никакая не могла. Но конь Был осторожен; он подвёз Ивана — Царевича к горе со стороны, Противной воротам, в которых змей Лежал и караулил; потихоньку Иван-царевич в шапке-невидимке Подъехал к змею; шесть его голов Во все глаза по сторонам глядели, Разинув рты, оскалив зубы; шесть Других голов на вытянутых шеях Лежали на земле, не шевелясь, И, сном объятые, храпели. Тут Иван-царевич, подтолкнув дубинку, Висевшую спокойно на седле, Шепнул ей: «Начинай!» Не стала долго Дубинка думать, тотчас прыг с седла, На змея кинулась и ну его По головам и спящим и неспящим Гвоздить. Он зашипел, озлился, начал Туда, сюда бросаться; а дубинка Его себе колотит да колотит; Лишь только он одну разинет пасть, Чтобы её схватить, — ан нет, прошу Не торопиться, уж она Ему другую чешет морду; все он Двенадцать ртов откроет, чтоб её Поймать, — она по всем его зубам, Оскаленным как будто напоказ, Гуляет и все зубы чистит; взвыв И все носы наморщив, он зажмёт Все рты и лапами схватить дубинку Попробует — она тогда его Честит по всем двенадцати затылкам; Змей в исступлении, как одурелый, Кидался, выл, кувыркался, от злости Дышал огнём, грыз землю — всё напрасно! Не торопясь, отчётливо, спокойно, Без промахов, над ним свою дубинка Работу продолжает и его, Как на току усердный цеп, молотит; Змей наконец озлился так, что начал Грызть самого себя и, когти в грудь Себе вдруг запустив, рванул так сильно, Что разорвался надвое и, с визгом На землю грянувшись, издох. Дубинка Работу и над мёртвым продолжать Свою, как над живым, хотела; но Иван-царевич ей сказал: «Довольно!» И вмиг она, как будто не бывала Ни в чём, повисла на седле. Иван — Царевич, у ворот коня оставив И разостлавши скатерть-самобранку У ног его, чтоб мог усталый конь Наесться и напиться вдоволь, сам Пошёл, покрытый шапкой-невидимкой, С дубинкою на всякий случай и с яйцом В Кощеев замок. Трудновато было Карабкаться ему на верх горы; Вот, наконец, добрался и до замка Кощеева Иван-царевич. Вдруг Он слышит, что в саду недалеко Играют гусли-самогуды; в сад Вошедши, в самом деле он увидел, Что гусли на дубу висели и играли И что под дубом тем сама Елена Прекрасная сидела, погрузившись В раздумье. Шапку-невидимку снявши, Он тотчас ей явился и рукою Знак подал, чтоб она молчала. Ей Потом он; на ухо шепнул: «Я смерть Кощееву принёс; ты подожди Меня на этом месте; я с ним скоро Управлюся и возвращусь; и мы Немедленно уедем». Тут Иван — Царевич, снова шапку-невидимку Надев, хотел идти искать Кощея Бессмертного в его волшебном замке, Но он и сам пожаловал. Приближась, Он стал перед царевною Еленой Прекрасною и начал попрекать ей Её печаль и говорить: «Иван — Царевич твой к тебе уж не придёт; Его уж нам не воскресить. Но чем же Я не жених тебе, скажи сама, Прекрасная моя царевна? Полно ж Упрямиться, упрямство не поможет; Из рук моих оно тебя не вырвет; Уж я…» Дубинке тут шепнул Иван — Царевич: «Начинай!» И принялась Она трепать Кощею спину. С криком, Как бешеный, коверкаться и прыгать Он начал, а Иван-царевич, шапки Не сняв, стал приговаривать: «Прибавь, Прибавь, дубинка; поделом ему, Собаке, не воруй чужих невест; Не докучай своею волчьей харей И глупым сватовством своим прекрасным Царевнам; злого сна не наводи На царства! Крепче бей его, дубинка!» — «Да где ты? Покажись! — кричал Кощей. — Кто ты таков?» — «А вот кто!» — отвечал Иван-царевич, шапку-невидимку Сняв с головы своей, и в то ж мгновенье Ударил оземь он яйцо; оно Разбилось вдребезги; Кощей Бессмертный Перекувырнулся и околел. Иван-царевич из саду с царевной Еленою Прекрасной вышел, взять Не позабывши гусли-самогуды, Жар-птицу и коня Золотогрива. Когда ж они с крутой горы спустились И, севши на коней, в обратный путь Поехали, гора, ужасно затрещав, Упала с замком, и на месте том Явилось озеро, и долго чёрный Над ним клубился дым, распространяясь По всей окрестности с великим смрадом. Тем временем Иван-царевич, дав Коням на волю их везти, как им Самим хотелось, весело с прекрасной Невестой ехал. Скатерть-самобранка Усердно им дорогою служила, И был всегда готов им вкусный завтрак, Обед и ужин в надлежащий час: На мураве душистой утром, в полдень Под деревом густовершинным, ночью Под шёлковым шатром, который был Всегда из двух отдельных половин Составлен. И за каждой их трапезой Играли гусли-самогуды; ночью Светила им жар-птица, а дубинка Стояла на часах перед шатром; Кони же, подружась, гуляли вместе, Каталися по бархатному лугу Или траву росистую щипали, Иль голову кладя поочерёдно Друг другу на спину, спокойно спали. Так ехали они путём-дорогой И наконец приехали в то царство, Которым властвовал отец Ивана — Царевича, премудрый царь Демьян Данилович. И царство всё, от самых Его границ до царского двора, Объято было сном непробудимым; И где они ни проезжали, всё Там спало; на поле перед сохой Стояли спящие волы; близ них С своим бичом, взмахнутым и заснувшим На взмахе, пахарь спал; среди большой Дороги спал ездок с конём, и пыль, Поднявшись, сонная, недвижным клубом Стояла; в воздухе был мёртвый сон; На деревах листы дремали молча; И в ветвях сонные молчали птицы; В селеньях, в городах всё было тихо, Как будто в гробе: люди по домам, На улицах, гуляя, сидя, стоя, И с ними всё: собаки, кошки, куры, В конюшнях лошади, в закутах овцы, И мухи на стенах, и дым в трубах — Всё спало. Так в отцовскую столицу Иван-царевич напоследок прибыл С царевной Еленою Прекрасной. И, на широкий взъехав царский двор, Они на нём лежащие два трупа Увидели: то были Клим и Пётр Царевичи, убитые Кощеем. Иван-царевич, мимо караула, Стоявшего в параде сонным строем, Прошед, по лестнице повёл невесту В покои царские. Был во дворце, По случаю прибытия двух старших Царёвых сыновей, богатый пир В тот самый час, когда убил обоих Царевичей и сон на весь народ Навёл Кощей; весь пир в одно мгновенье Тогда заснул, кто как сидел, кто как Ходил, кто как плясал; и в этом сне Ещё их всех нашёл Иван-царевич; Демьян Данилович спал стоя; подле Царя храпел министр его двора С открытым ртом, с неконченным во рту Докладом; и придворные чины, Все вытянувшись, сонные стояли Перед царём, уставив на него Свои глаза, потухшие от сна, С подобострастием на сонных лицах, С заснувшею улыбкой на губах. Иван-царевич, подошед с царевной Еленою Прекрасною к царю, Сказал: «Играйте, гусли-самогуды», И заиграли гусли-самогуды… Вдруг всё очнулось, всё заговорило, Запрыгало и заплясало; словно Ни на минуту не был прерван пир. А царь Демьян Данилович, увидя, Что перед ним с царевною Еленой Прекрасною стоит Иван-царевич, Его любимый сын, едва совсем Не обезумел: он смеялся, плакал, Глядел на сына, глаз не отводя, И целовал его, и миловал, И напоследок так развеселился, Что руки в боки и пошёл плясать С царевною Еленою Прекрасной. Потом он приказал стрелять из пушек, Звонить в колокола и бирючам [10] Столице возвестить, что возвратился Иван-царевич, что ему полцарства Теперь же уступает царь Демьян Данилович, что он наименован Наследником, что завтра брак его С царевною Еленою свершится В придворной церкви и что царь Демьян Данилович весь свой народ зовёт На свадьбу к сыну, всех военных, статских [11] , Министров, генералов, всех дворян Богатых, всех дворян мелкопоместных, Купцов, мещан, простых людей и даже Всех нищих. И на следующий день Невесту с женихом повёл Демьян Данилович к венцу; когда же их Перевенчали, тотчас поздравленье Им принесли все знатные чины Обоих полов; а народ на площади Дворцовой той порой кипел, как море; Когда же вышел с молодыми царь К нему на золотой балкон, от крика: Да здравствует наш государь Демьян Данилович с наследником Иваном — Царевичем и с дочерью царевной Еленою Прекрасною! все зданья Столицы дрогнули и от взлетевших На воздух шапок божий день затмился. Вот на обед все званные царём Сошлися гости — вся его столица; В домах осталися одни больные Да дети, кошки и собаки. Тут Своё проворство скатерть-самобранка Явила: вдруг она на целый город Раскинулась; сама собою площадь Уставилась столами, и столы По улицам в два ряда протянулись; На всех столах сервиз был золотой, И не стекло — хрусталь, а под столами Шелковые ковры повсюду были Разостланы; и всем гостям служили Гайдуки [12] в золотых ливреях. Был Обед такой, какого никогда Никто не слыхивал: уха, как жидкий Янтарь, сверкавшая в больших кастрюлях; Огромно-жирные, длиною в сажень, Из Волги стерляди на золотых Узорных блюдах; кулебяка с сладкой Начинкою, с груздями гуси, каша С сметаною, блины с икрою свежей И крупной, как жемчуг, и пироги Подовые, потопленные в масле; А для питья шипучий квас в хрустальных Кувшинах, мартовское пиво, мёд Душистый и вино из всех земель: Шампанское, венгерское, мадера, И ренское, и всякие наливки — Короче молвить, скатерть-самобранка Так отличилася, что было чудо. Но и дубинка не лежала праздно: Вся гвардия была за царский стол Приглашена, вся даже городская Полиция — дубинка молодецки За всех одна служила: во дворце Держала караул; она ж ходила По улицам, чтоб наблюдать везде Порядок: кто ей пьяный нападался, Того она толкала в спину прямо На съезжую [13] ; кого ж в пустом где доме За кражею она ловила, тот Был так отшлёпан, что от воровства Навеки отрекался и вступал В путь добродетели — дубинка, словом, Неимоверные во время пира Царю, гостям и городу всему Услуги оказала. Между тем Всё во дворце кипело, гости ели И пили так, что с их румяных лиц Катился пот; тут гусли-самогуды Явили всё усердие своё: При них не нужен был оркестр, и гости Уж музыки наслышались такой. Какая никогда им и во сне Не грезилась. Но вот, когда, наполнив Вином заздравный кубок, царь Демьян Данилович хотел провозгласить Сам многолетье новобрачным, громко На площади раздался трубный звук; Все изумились, все оторопели; Царь с молодыми сам идёт к окну, И что же их является очам? Карета в восемь лошадей (трубач С трубою впереди) к крыльцу дворца Сквозь улицу толпы народной скачет; И та карета золотая; козлы С подушкою и бархатным покрыты Намётом; назади шесть гайдуков; Шесть скороходов по бокам; ливреи На них из серого сукна, по швам Басоны [14] ; на каретных дверцах герб [15] : В червлёном поле волчий хвост под графской Короною. В карету заглянув, Иван-царевич закричал: «Да это Мой благодетель Серый Волк!» Его Встречать бегом он побежал. И точно, Сидел в карете Серый Волк; Иван — Царевич, подскочив к карете, дверцы Сам отворил, подножку сам откинул И гостя высадил; потом он, с ним Поцеловавшись, взял его за лапу, Ввёл во дворец и сам его царю Представил. Серый Волк, отдав поклон Царю, осанисто на задних лапах Всех обошёл гостей, мужчин и дам, И всем, как следует, по комплименту [16] Приятному сказал; он был одет Отлично: красная на голове Ермолка с кисточкой, под морду лентой Подвязанная; шёлковый платок На шее; куртка с золотым шитьём;

10

Бирюч, или глашатай. — В старину так назывался человек, громким голосом объявлявший на улицах и площадях распоряжения правительства.

11

Статский — не военный, гражданский служащий.

12

Гайдук — слуга. В гайдуки брали очень высоких людей. Одетые в нарядную одежду — ливрею, они обычно стояли на запятках кареты, в которой ехал их хозяин.

13

Съезжая — место при полицейском управлении, где наказывали розгами простой народ.

14

Басоны — тесьма, которой для украшения обшивалась одежда слуг в барских домах.

15

Герб — щит, на котором изображались знаки, присвоенные государству, городу или отдельному дворянскому роду.

16

Комплимент — любезность, льстивая похвала.

Перчатки лайковые с бахромою; Перепоясанные тонкой шалью Из алого атласа шаровары; Сафьянные на задних лапах туфли, И на хвосте серебряная сетка С жемчужной кистью — так был Серый Волк Одет. И всех своим он обхожденьем Очаровал; не только что простые Дворяне маленьких чинов и средних, Но и чины придворные, статс-дамы И фрейлины [17] все были от него Как без ума. И, гостя за столом С собою рядом посадив, Демьян Данилович с ним кубком в кубок стукнул И возгласил здоровье новобрачным, И пушечный заздравный грянул залп. Пир царский и народный продолжался До тёмной ночи; а когда настала Ночная тьма, жар-птицу на балконе В её богатой клетке золотой Поставили, и весь дворец, и площадь, И улицы, кипевшие народом, Яснее дня жар-птица осветила. И до утра столица пировала. Был ночевать оставлен Серый Волк; Когда же на другое утро он, Собравшись в путь, прощаться стал с Иваном — Царевичем, его Иван-царевич Стал уговаривать, чтоб он у них Остался на житьё, и уверял, Что всякую получит почесть он, Что во дворце дадут ему квартиру, Что будет он по чину в первом классе, Что разом все получит ордена, И прочее. Подумав, Серый Волк В знак своего согласия Ивану — Царевичу дал лапу, и Иван — Царевич так был тронут тем, что лапу Поцеловал. И во дворце стал жить Да поживать по-царски Серый Волк. Вот, наконец, по долгом, мирном, славном Владычестве премудрый царь Демьян Данилович скончался, на престол Взошёл Иван Демьянович; с своей Царицей он до самых поздних лет Достигнул, и господь благословил Их многими детьми; а Серый Волк Душою в душу жил с царём Иваном Демьяновичем, нянчился с его Детьми, сам, как дитя, резвился с ними, Меньшим рассказывал нередко сказки, А старших выучил читать, писать И арифметике, и им давал Полезные для сердца наставленья. Вот напоследок, царствовав премудро, И царь Иван Демьянович скончался; За ним последовал и Серый Волк В могилу. Но в его нашлись бумагах Подробные записки обо всём, Что на своём веку в лесу и свете Заметил он, и мы из тех записок Составили правдивый наш рассказ.

17

Статс-дама, фрейлина — придворные звания, которые давались знатным женщинам, приближённым цариц и королев.

Спящая царевна

Жил-был добрый царь Матвей; Жил с царицею своей Он в согласье много лет; А детей всё нет как нет. Раз царица на лугу, На зелёном берегу Ручейка была одна; Горько плакала она. Вдруг, глядит, ползёт к ней рак; Он сказал царице так: «Мне тебя, царица, жаль; Но забудь свою печаль; Понесёшь ты в эту ночь: У тебя родится дочь». — «Благодарствуй, добрый рак; Не ждала тебя никак…» Но уж рак уполз в ручей, Не слыхав её речей. Он, конечно, был пророк; Что сказал — сбылося в срок: Дочь царица родила. Дочь прекрасна так была, Что ни в сказке рассказать, Ни пером не описать. Вот царём Матвеем пир Знатный дан на целый мир; И на пир весёлый тот Царь одиннадцать зовёт Чародеек молодых; Было ж всех двенадцать их; Но двенадцатой одной, Хромоногой, старой, злой, Царь на праздник не позвал. Отчего ж так оплошал Наш разумный царь Матвей? Было то обидно ей. Так, но есть причина тут: У царя двенадцать блюд — Драгоценных, золотых, Было в царских кладовых; Приготовили обед; А двенадцатого нет! (Кем украдено оно, Знать об этом не дано.) «Что ж тут делать? — царь сказал. — Так и быть!» И не послал Он на пир старухи звать. Собралися пировать Гостьи, званные царём; Пили, ели, а потом, Хлебосольного царя За приём благодаря, Стали дочь его дарить: «Будешь в золоте ходить; Будешь чудо красоты; Будешь всем на радость ты Благонравна и тиха; Дам красавца жениха Я тебе, моё дитя; Жизнь твоя пройдёт шутя Меж знакомых и родных…» Словом, десять молодых Чародеек, одарив Так дитя наперерыв, Удалились; в свой черёд И последняя идёт; Но ещё она сказать Не успела слова — глядь! А незваная стоит Над царевной и ворчит: «На пиру я не была, Но подарок принесла: На шестнадцатом году Повстречаешь ты беду; В этом возрасте своём Руку ты веретеном Оцарапаешь, мой свет, И умрёшь во цвете лет!» Проворчавши так, тотчас Ведьма скрылася из глаз; Но оставшаяся там Речь домолвила: «Не дам Без пути ругаться ей Над царевною моей; Будет то не смерть, а сон; Триста лет продлится он; Срок назначенный пройдёт, И царевна оживёт; Будет долго в свете жить; Будут внуки веселить Вместе с нею мать, отца До земного их конца». Скрылась гостья. Царь грустит; Он не ест, не пьёт, не спит: Как от смерти дочь спасти? И, беду чтоб отвести, Он даёт такой указ: «Запрещается от нас В нашем царстве сеять лён, Прясть, сучить, чтоб веретён Духу не было в домах; Чтоб скорей как можно прях Всех из царства выслать вон». Царь, издав такой закон, Начал пить, и есть, и спать, Начал жить да поживать, Как дотоле, без забот. Дни проходят; дочь растёт; Расцвела, как майский цвет; Вот уж ей пятнадцать лет… Что-то, что-то будет с ней! Раз с царицею своей Царь отправился гулять; Но с собой царевну взять Не случилось им; она Вдруг соскучилась одна В душной горнице сидеть И на свет в окно глядеть. «Дай, — сказала наконец, — Осмотрю я наш дворец». По дворцу она пошла: Пышных комнат нет числа; Всем любуется она; Вот, глядит, отворена Дверь в покой; в покое том Вьётся лестница винтом Вкруг столба; по ступеням Всходит вверх и видит — там Старушоночка сидит; Гребень под носом торчит; Старушоночка прядёт И за пряжею поёт: