Хочу воспеть, как дух нечистый адаОседлан был брадатым стариком,Как овладел он черным клобуком,Как он втолкнул монаха грешных в стадо.Певец любви, фернейский старичок,К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.Куда, скажи, девался твой смычок,Которым я в Жан д'Арке восхищаюсь,Где кисть твоя, скажи, ужели ввекИх ни один не найдет человек?Вольтер! Султан французского Парнаса,Я не хочу седлать коня Пегаса,Я не хочу из муз наделать дам,Но дай лишь мне твою златую лиру,Я буду с ней всему известен миру.Ты хмуришься и говоришь: не дам.А ты поэт, проклятый Аполлоном,Испачкавший простенки кабаков,Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,Не можешь ли ты мне помочь, Барков!С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,Сулишь вино и музу пол-девицу:"Последуй лишь примеру моему". —Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,Я стану петь, что в голову придется,Пусть как-нибудь стих за стихом польется.Невдалеке от тех прекрасных мест,Где дерзостный восстал Иван-великий,На голове златой носящий крест,В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,Был монастырь; в глухих его стенахПод старость лет один седой монахСвятым житьем, молитвами спасалсяИ дней к концу спокойно приближался.Наш труженик не слишком был богат,За пышность он не мог попасться в ад.Имел кота, имел псалтирь и четки,Клобук, стихарь да штоф зеленой водки.Взошедши в дом, где мирно жил монах,Не золота увидели б вы горы,Не мрамор там прельстил бы ваши взоры,Там не висел Рафаэль на стенах.Увидели б вы стул об трех ногах,Да в уголку скамейка в пол-аршина,На коей спал и завтракал монах.Там пуховик над лавкой не вздувался.Хотя монах, он в пухе не валялсяМеж двух простынь на мягких тюфяках.Весь круглый год святой отец постился,Весь божий день он в келье провождал,"Помилуй мя" вполголоса читал,Ел плотно, спал и всякий час молился.А ты, монах, мятежный езуит!Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,Коль совести хоть капельку имеешь;Красней и ты, богатый кармелит,И ты стыдись, Печерской Лавры житель,Сердец и душ смиренный повелитель…Но, лира! стой! — Далеко занеслоУже меня противу рясок рвенье;Бесить попов не наше ремесло.Панкратий жил счастлив в уединенье,Надеялся увидеть вскоре рай,Но ни один земли безвестный крайЗащитить нас от дьявола не может.И в тех местах, где черный сатанаПод стражею от злости когти гложет,Узнали вдруг, что разгороженаК монастырям свободная дорога.И вдруг толпой все черти поднялись,По
воздуху на крыльях понеслись —Иной в Париж к плешивым картезьянцамС копейками, с червонцами полез,Тот в Ватикан к брюхатым итальянцамБургонского и макарони нес;Тот девкою с прелатом повалился,Тот молодцом к монашенкам пустился.И слышал я, что будто старый поп,Одной ногой уже вступивший в гроб,Двух молодых венчал перед налоем.Черт прибежал амуров с целым роем,И вдруг дьячок на клыросе всхрапел,Поп замолчал — на девицу глядел,А девица на дьякона глядела.У жениха кровь сильно закипела.А бес всех их к себе же в ад повел.Уж темна ночь на небеса всходила,Уж в городах утих вседневный шум,Луна в окно монаха осветила.В молитвенник весь устремивший ум,Панкратий наш Николы пред иконойСо вздохами земные клал поклоны.Пришел Молок (так дьявола зовут),Панкратия под черной ряской скрылся.Святой монах молился уж, молился,Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут.Бьет час. Молок не хочет отцепиться,Бьет два, бьет три — нечистый все сидит."Уж будешь мой", — он сам с собой ворчит.А наш старик уж перестал креститься,На лавку сел, потер глаза, зевнул,С молитвою три раза протянулся,Зевнул опять, и… чуть-чуть не заснул.Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся,И снова бес монаха соблазнять,Чтоб усыпить, Боброва стал читать.Монах скучал, монах тому дивился.Век не зевал, как богу он молился.Но — нет уж сил; кресты, псалтирь, слова —Все позабыл; седая голова,Как яблоко, по груди покатилась,Со лбу рука в колени опустилась,Молитвенник упал из рук под стол,Святой вздремал, всхрапел, как старый вол.Несчастный! спи… Панкратий вдруг проснулся,Взад и вперед со страхом оглянулся,Перекрестясь с постели он встает,Глядит вокруг — светильня нагорела;Чуть слабый свет вокруг себя лиет;Что-то в углу как будто забелело.Монах идет — что ж? — юбку видит он."Что вижу я!.. иль это только сон? —Вскричал монах, остолбенев, бледнея.Как! это что?.." и, продолжать не смея,Как вкопанный, пред белой юбкой стал,Молчал, краснел, смущался, трепетал.Огню любви единственна преграда,Любовника сладчайшая наградаИ прелестей единственный покров,О юбка! речь к тебе я обращаю,Строки сии тебе я посвящаю,Одушеви перо мое, любовь!Люблю тебя, о юбка дорогая,Когда, меня под вечер ожидая,Наталья, сняв парчовый сарафан,Тобою лишь окружит тонкий стан.Что может быть тогда тебя милее?И ты, виясь вокруг прекрасных ног,Струи ручьев прозрачнее, светлее,Касаешься тех мест, где юный богПокоится меж розой и лилеей.Иль, как Филон, за Хлоей побежав,Прижать ее в объятия стремится,Зеленый куст тебя вдруг удержав…Она должна, стыдясь, остановиться.Но поздно все, Филон, ее догнав,С ней на траву душистую валится,И пламенна, дрожащая рукаСчастливого любовью пастухаТебя за край тихонько поднимает…Она ему взор томный осклабляет,И он… но нет; не смею продолжать.Я трепещу, и сердце сильно бьется,И может быть, читатели, как знать?И ваша кровь с стремленьем страсти льется.Но наш монах о юбке рассуждалНе так, как я (я молод, не постриженИ счастием нимало не обижен).Он не был рад, что юбку увидал,И в тот же час смекнул и догадался,Что в когти он нечистого попался.
Песнь вторая
ГОРЬКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ, СОН, СПАСИТЕЛЬНАЯ МЫСЛЬ
Покамест ночь еще не удалилась,Покамест свет лила еще луна,То юбка все еще была видна.Как скоро ж твердь зарею осветилась,От взоров вдруг сокрылася она.А наш монах, увы, лишен покоя.Уж он не спит, не гладит он кота,Не помнит он церковного налоя,Со всех сторон Панкратию беда."Как, — мыслит он, — когда и собачонки,В монастыре и духа нет моем,Когда здесь ввек не видывал юбчонки,Кто мог ее принесть ко мне же в дом?Уж мнится мне… прости, владыко, в том!Уж нет ли здесь… страшусь сказатъ…девчонки".Монах краснел и делать что не знал.Во всех углах, под лавками искал.Все тщетно, нет, ни с чем старик остался,Зато весь день, как бледна тень, таскался,Не ел, не пил, покойно и не спал.Проходит день, и вечер, наступая,Зажег везде лампады и свечи.Уже монах, с главы клобук снимая,Ложится спать. — Но только что лучиЛуна с небес в окно его пустилаИ юбку вдруг на лавке осветила,Зажмурился встревоженный монахИ, чтоб не впасть кой-как во искушенье,Хотел уже навек лишиться зренья,Лишь только бы на юбку не смотреть.Старик кряхтя на бок перевернулсяИ в простыню тепленько завернулся,Сомкнул глаза, заснул и стал храпеть.Тотчас Молок вдруг в муху превратилсяИ полетел жужжать вокруг него.Летал, летал, по комнате кружилсяИ на нос сел монаха моего.Панкратья вновь он соблазнять пустился.Монах храпит и чудный видит сон.Казалося ему, что средь долины,Между цветов, стоит под миртом он,Вокруг него сатиров, фавнов сонм.Иной смеясь льет в кубок пенны вины;Зеленый плющ на черных волосах,И виноград, на голове висящий,И легкий фирз, у ног его лежащий, —Все говорит, что вечно юный Вакх,Веселья бог, сатира покровитель.Другой, надув пастушечью свирель,Поет любовь, и сердца повелительОдушевлял его веселу трель.Под липами там пляшут хороводомТолпы детей, и юношей, и дев.А далее, ветвей под темным сводом,В густой тени развесистых дерев,На ложе роз, любовью распаленны,Чуть-чуть дыша, весельем истощенны,Средь радостей и сладостных прохлад,Обнявшися любовники лежат.Монах на все взирал смятенным оком.То на стакан он взоры обращал,То на девиц глядел чернец со вздохом,Плешивый лоб с досадою чесал,Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.И вдруг, в душе почувствовав куражИ набекрень, взъярясь, клобук надвинул,В зеленый лес, как белоусый паж,Как легкий конь, за девкою погнался.Быстрей орла, быстрее звука лирПрелестница летела, как зефир.Но наш монах Эол пред ней казался,Без отдыха за новой Дафной гнался."Не дам, — ворчал, — я промаха в кольцо".Но леший вдруг, мелькнув из-за кусточка,Панкратья хвать юбчонкою в лицо.И вдруг исчез приятный вид лесочка.Ручья, холмов и нимф не видит он;Уж фавнов нет, вспорхнул и Купидон,И нет следа красоточки прелестной.Монах один в степи глухой, безвестной,Нахмуря взор: темнеет небосклон,Вдруг грянул гром, монаха поражает —Панкратий: "Ах!..", и вдруг проснулся он.Смущенный взор он всюду обращает:На небесах, как яхонты горя,Уже восток румянила заря.И юбки нет. Панкратий встал, умылся,И, помолясь, он плакать сильно стал,Сел под окно и горько горевал."Ах! — думал он, — почто ты прогневился?Чем виноват, владыко, пред тобой?Как грешником, вертит нечистый мной.Хочу не спать, хочу тебе молиться,Возьму псалтирь, а тут и юбка вдруг.Хочу вздремать и ночью сном забыться,Что ж снится мне? смущается мой дух.Услышь мое усердное моленье,Не дай мне впасть, господь, во искушенье!"Услышал бог молитвы старика,И ум его в минуту просветился.Из бедного седого простякаПанкратий вдруг в Невтоны претворился.Обдумывал, смотрел, сличал, смекнулИ в радости свой опрокинул стул.И, как мудрец, кем Сиракуз спасался,По улице бежавший бос и гол,Открытием своим он восхищалсяИ громко всем кричал: "нашел! нашел!""Ну! — думал он, — от бесов и юбчонкиИзбавлюсь я — и милые девчонкиУже меня во сне не соблазнят.Я заживу опять монах монахом,Я стану ждать последний час со страхомИ с верою, и все пойдет на лад".Так мыслил он — и очень ошибался.Могущий рок, вселенной господин,Панкратием, как куклой, забавлялся.Монах водой наполнил свой кувшин,Забормотал над ним слова молитвыИ был готов на грозны ада битвы.Ждет юбки он — с своей же стороныНечистый дух весь день был на работеИ, весь в жару, в грязи, в пыли и поте,Предупредить спешил восход луны.
Песнь третья
ПОЙМАННЫЙ БЕС
Ах, отчего мне дивная природаКорреджио искусства не дала?Тогда б в число парнасского народаЛихая страсть меня не занесла.Чернилами я не марал бы пальцы,Не засорял бумагою чердак,И за бюро, как девица за пяльцы,Стихи писать не сел бы я никак.Я кисти б взял бестрепетной рукоюИ, выпив вмиг шампанского стакан,Трудиться б стал я жаркой головою,Как Цициан иль пламенный Албан.Представил бы все прелести Натальи,На полну грудь спустил бы прядь волос,Вкруг головы венок душистых роз,Вкруг милых ног одежду резвой Тальи,Стан обхватил Киприды б пояс злат.И кистью б был счастливей я стократ!Иль краски б взял Вернета иль Пуссина;Волной реки струилась бы холстина;На небосклон палящих, южных странВозведши ночь с задумчивой луною,Представил бы над серою скалою,Вкруг коей бьет шумящий океан,Высокие, покрыты мохом стены;И там в волнах, где дышит ветерок,На серебре, вкруг скал блестящей пены,Зефирами колеблемый челнок.Нарисовал бы в нем я Кантемиру,Ее красы… и рад бы бросить лиру,От чистых муз навеки удалясь,Но Рубенсом на свет я не родился,Не рисовать, я рифмы плесть пустился.Мартынов пусть пленяет кистью нас,А я — я вновь взмостился на Парнас.Исполнившись геройскою отвагой,Опять беру чернильницу с бумагойИ стану вновь я песни продолжать.Что делает теперь седой Панкратий?Что делает и враг его косматый?Уж перестал Феб землю освещать;Со всех сторон уж тени налетают;Туман сокрыл вид рощиц и лесов;Уж кое-где и звездочки блистают…Уж и луна мелькнула сквозь лесов…Ни жив, ни мертв сидит под образамиЧернец, молясь обеими руками.И вдруг, бела, как вновь напавший снегМосквы-реки на каменистый брег,Как легка тень, в глазах явилась юбка…Монах встает, как пламень покраснев,Как модинки прелестной ала губка,Схватил кувшин, весь гневом возгорел,И всей водой он юбку обливает.О чудо!.. вмиг сей призрак исчезает —И вот пред ним с рогами и с хвостом,Как серый волк, щетиной весь покрытый,Как добрый конь с подкованным копытом,Предстал Молок, дрожащий под столом,С главы до ног облитый весь водою,Закрыв себя подолом епанчи,Вращал глаза, как фонари в ночи."Ура! — вскричал монах с усмешкой злою, —Поймал тебя, подземный чародей.Ты мой теперь, не вырвешься, злодей.Все шалости заплатишь головою.Иди в бутыль, закупорю тебя,Сейчас ее в колодезь брошу я.Ага, Мамон! дрожишь передо мною".– 'Ты победил, почтенный старичок, —Так отвечал смирнехонько Молок. —Ты победил, но будь великодушен,В гнилой воде меня не потопи.Я буду ввек за то тебе послушен,Спокойно ешь, спокойно ночью спи,Уж соблазнять тебя никак не стану"."Все так, все так, да полезай в бутыль,Уж от тебя, мой друг, я не отстану,Ведь плутни все твои я не забыл"."Прости меня, доволен будешь мною,Богатства все польют к тебе рекою,Как Банкова, я в знать тебя пущу,Достану дом, куплю тебе кареты,Придут к тебе в переднюю поэты;Всех кланяться заставлю богачу,Сниму клобук, по моде причешу.Все променяв на длинный фрак с штанами,Поскачешь ты гордиться жеребцами,Народ, смеясь, колесами давитьИ аглинской каретой всех дивить.Поедешь ты потеть у Шиловского,За ужином дремать у Горчакова,К Нарышкиной подправливать жилет.Потом всю знать (с министрами, с князьямиВек будешь жить, как с кровными друзьями)Ты позовешь на пышный свой обед"."Не соблазнишь! тебя я не оставлю,Без дальних слов сейчас в бутыль иди"."Постой, постой, голубчик, погоди!Я жен тебе и красных дев доставлю"."Проклятый бес! как? и в моих рукахОсмелился ты думать о женах!Смотри какой! уж нет, работник ада,Ты не прельстишь Панкратья суетой.За все про все готова уж награда,Раскаешься, служитель беса злой!""Минуту дай с тобою изъясниться,Оставь меня, не будь врагом моим.Поступок сей наверно наградиться,А я тебя свезу в Ерусалим".При сих словах монах себя не вспомнил."В Ерусалим!" — дивясь он бесу молвил."В Ерусалим! — да, да, свезу тебя"."Ну, если так, тебя избавлю я".Старик, старик, не слушай ты Молока,Остать его, оставь Ерусалим.Лишь ищет бес поддеть святого с бока,Не связывай ты тесной дружбы с ним.Но ты меня не слушаешь, Панкратий,Берешь седло, берешь чепрак, узду.Уж под тобой бодрится черт проклятый,Готовится на адскую езду.Лети, старик, сев на плеча Молока,Толкай его и в зад и под бока,Лети, спеши в священный град востока,Но помни то, что не на лошакаТы возложил свои почтенны ноги.Держись, держись всегда прямой дороги,Ведь в мрачный ад дорога широка.
Царь Никита жил когда-тоПраздно, весело, богато,Не творил добра, ни зла,И земля его цвела,Царь трудился понемногу,Кушал, пил, молился
богуИ от разных матерейПрижил сорок дочерей,Сорок девушек прелестных,Сорок ангелов небесных,Милых сердцем и душой.Что за ножка — боже мой,А головка, темный волос,Чудо — глазки, чудо — голос,Ум — с ума свести бы мог.Словом, с головы до ногДушу, сердце все пленяло;Одного недоставало.Да чего же одного?Так, безделки, ничего.Ничего иль очень мало,Все равно — недоставало.Как бы это изъяснить,Чтоб совсем не рассердитьБогомольной важной дуры,Слишком чопорной цензуры?Как быть?.. Помоги мне, бог!У царевен между ног…Нет, уж это слишком ясноИ для скромности опасно, —Так иначе как-нибудь:Я люблю в Венере грудь,Губки, ножку особливо,Но любовное огниво,Цель желанья моего…Что такое?… Ничего!..Ничего, иль очень мало…И того-то не бывалоУ царевен молодых,Шаловливых и живых.Их чудесное рожденьеПривело в недоуменьеВсе придворные сердца.Грустно было для отцаИ для матерей печальных.А от бабок повивальныхКак узнал о том народ —Всяким тут разинул рот,Ахал, охал, дивовался,А иной, хоть и смеялся,Да тихонько, чтобы в путьДо Нерчинска не махнуть.Царь созвал своих придворных,Нянек, мамушек покорных —Им держал такой приказ: —"Если кто-нибудь из васДочерей греху научит,Или мыслить их приучит,Или только намекнет,Что у них недостает,Иль двусмысленное скажет,Или кукиш им покажет, —То — шутить я не привык —Бабам вырежу язык,А мужчинам нечто хуже,Что порой бывает туже".Царь был строг, но справедлив,А приказ красноречив;Всяк со страхом поклонился,Остеречься всяк решился,Ухо всяк держал востроИ хранил свое добро.Жены бедные боялись,Чтоб мужья не проболтались;Втайне думали мужья:"Провинись, жена моя!"(Видно, сердцем были гневны).Подросли мои царевны.Жаль их стало. Царь — в совет;Изложил там свой предмет:Так и так — довольно ясно,Тихо, шепотом, негласно,Осторожнее от слуг.Призадумались бояры,Как лечить такой недуг.Вот одни советник старыйПоклонился всем — и вдругВ лысый лоб рукою брякнулИ царю он так вавакнул:"О, премудрый государь!Не взыщи мою ты дерзость,Если про плотскую мерзостьРасскажу, что было встарь.Мне была знакома сводня(Где она? и чем сегодня?Верно тем же, чем была).Баба ведьмою слыла,Всем недугам пособляла,Немощь членов исцеляла.Вот ее бы разыскать;Ведьма дело все поправит:А что надо — то и вставит".'Так за ней сейчас послать!Восклицает царь Никита,Брови сдвинувши сердито:Тотчас ведьму отыскать!Если ж нас она обманет,Чего надо не достанет,На бобах нас проведет,Или с умыслом солжет, —Будь не царь я, а бездельник,Если в чистый понедельникСжечь колдунью не велю:И тем небо умолю".Вот секретно, осторожно,По курьерской подорожнойИ во все земли концыБыли посланы гонцы.Они скачут, всюду рыщутИ царю колдунью ищут.Год проходит и другой —Нету вести никакой.Наконец один ретивыйВдруг напал на след счастливый.Он заехал в темный лес(Видно, вел его сам бес),Видит он: в лесу избушка,Ведьма в ней живет, старушка.Как он был царев посол,То к ней прямо и вошел,Поклонился ведьме смело,Изложил царево дело:Как царевны рожденыИ чего все лишены.Ведьма мигом все смекнула…В дверь гонца она толкнула,Так промолвив: "УходиПоскорей и без оглядки,Не то — бойся лихорадки…Через три дня приходиЗа посылкой и ответом,Только помни — чуть с рассветом".После ведьма заперлась,Уголечком запаслась,Трое суток ворожила,Так что беса приманила,Чтоб отправить до дворец,Сам принес он ей ларец,Полный грешными вещами,Обожаемыми нами.Там их было всех сортов,Всех размеров, всех цветов,Все отборные, с кудрями…Ведьма все перебрала,Сорок лучших оточла,Их в салфетку завернулаИ на ключ в ларец замкнула,С ним отправила гонца,Дав на путь серебреца.Едет он. Заря зарделась…Отдых сделать захотелось,Захотелось закусить,Жажду водкой утолить:Он был малый аккуратный,Всем запасся в путь обратный.Вот коня он разнуздалИ покойно кушать стал.Конь пасется. Он мечтает,Как его царь вознесет,Графом, князем назовет.Что же ларчик заключает?Что царю в нем ведьма шлет?В щелку смотрит: нет, не видно —Заперт плотно. Как обидно!Любопытство страх беретИ всего его тревожит.Ухо он к замку приложит —Ничего не чует слух;Нюхает — знакомый дух…Тьфу ты пропасть! что за чудо?Посмотреть ей-ей не худо.И не вытерпел гонец…Но лишь отпер он ларец,Птички — порх и улетели,И кругом на сучьях селиИ хвостами завертели.Наш гонец давай их звать,Сухарями их прельщать:Крошки сыплет — все напрасно(Видно, кормятся не тем):На сучках им петь прекрасно,А в ларце сидеть зачем?Вот тащится вдоль дороги,Вся согнувшися дугой,Баба старая с клюкой.Наш гонец ей бухнул в ноги:"Пропаду я с головой!Помоги, будь мать родная!Посмотри, беда какая:Не могу их изловить!Как же горю пособить?"Вверх старуха посмотрела,Плюнула и прошипела:"Поступил ты хоть и скверно,Но не плачься, не тужи…Ты им только покажи —Сами все слетят наверно"."Ну, спасибо!" он сказал…И лишь только показан —Птички вмиг к нему слетелиИ квартирой овладели.Чтоб беды не знать другой,Он без дальних отговорокТотчас их под ключ все сорокИ отправился домой.Как княжны их получили,Прямо в клетки посадили.Царь на радости такойЗадал тотчас пир горой:Семь дней сряду пировали,Целый месяц отдыхали;Царь совет весь наградил,Да и ведьму не забыл:Из кунсткамеры в подарокЕй послал в спирту огарок(Тот, который всех дивил),Две ехидны, два скелетаИз того же кабинета…Награжден был и гонец.Вот и сказочки конец.Многие меня поносятИ теперь, пожалуй, спросят:Глупо так зачем шучу?Что за дело им? Хочу.
Возможно ль? вместо роз, Амуром насажденных,Тюльпанов, гордо наклоненных,Душистых ландышей, ясминов и лилей,Которых ты всегда любилаИ прежде всякий день носилаНа мраморной груди твоей, —Возможно ль, милая Климена,Какая странная во вкусе перемена!..Ты любишь обонять не утренний цветок,А вредную траву зелену,Искусством превращеннуВ пушистой порошок!Пускай уже седой профессор Геттингена,На старой кафедре согнувшися дугой,Вперив в латинщину глубокий разум свой,Раскашлявшись, табак толченыйПихает в длинный нос иссохшею рукой;Пускай младой драгун усатыйПоутру, сидя у окна,С остатком утреннего сна,Из трубки пенковый дым гонит сероватый;Пускай красавица шестидесяти лет,У граций в отпуску и у любви в отставке,Которой держится вся прелесть на подставке,Которой без морщин на теле места нет,Злословит, молится, зеваетИ с верным табаком печали забывает, —А ты, прелестная!.. но если уж табакТак нравится тебе — о пыл воображенья! —Ах! если, превращенный в прах,И в табакерке, в заточенье,Я в персты нежные твои попасться мог,Тогда б в сердечном восхищеньеРассыпался на грудь под шалевый платокИ даже… может быть… Но что! мечта пустая.Не будет этого никак.Судьба завистливая, злая!Ах, отчего я не табак!..
От всенощной вечор идя домой,Антипьевна с Марфушкою бранилась;Антипьевна отменно горячилась."Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой;Ты думаешь, что я уж и забылаТу ночь, когда, забравшись в уголок,Ты с крестником Ванюшкою шалила?Постой, о всем узнает муженек!"— Тебе ль грозить! — Марфушка отвечает:Ванюша — что? Ведь он еще дитя;А сват Трофим, который у тебяИ день, и ночь? Весь город это знает.Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна,А всякого словами разобидишь;В чужой пи…е соломинку ты видишь,А у себя не видишь и бревна.
Здорово, Юрьев именинник!Здорово, Юрьев лейб-улан!Сегодня для тебя пустынникОсушит пенистый стакан.Здорово, Юрьев именинник!Здорово, Юрьев лейб-улан!Здорово, рыцари, лихиеЛюбви, свободы и вина!Для нас, союзники младые,Надежды лампа зажжена.Здорово, рыцари лихиеЛюбви, свободы и вина!Здорово, молодость и счастье,Застольный кубок и бордельГде с громким смехом сладострастьеВедет нас пьяных на постель.Здорово, молодость и счастье,Застольный кубок и бордель.
Ты богат, я очень беден;Ты прозаик, я поэт;Ты румян как маков цвет,Я как смерть и тощ и бледен.Не имея в век забот,Ты живешь в огромном доме;Я ж средь горя и хлопотПровожу дни на соломе.Ешь ты сладко всякий день,Тянешь вина на свободе,И тебе нередко леньНужный долг отдать природе;Я же с черствого куска,От воды сырой и пресной,Сажен за сто с чердакаЗа нуждой бегу известной.Окружен рабов толпой,С грозным деспотизма взором,Афедрон ты жирный свойПодтираешь коленкором;Я же грешную дыруНе балую детской модойИ Хвостова жесткой одой,Хоть и морщуся, да тру.
Друг Дельвиг, мой парнасский брат,Твоей я прозой был утешен,Но признаюсь, барон, я грешен:Стихам я больше был бы рад.Ты знаешь сам: в минувши годыЯ на брегу парнасских водЛюбил марать поэмы, оды,И даже зрел меня народНа кукольном театре моды.Бывало, что ни напишу,Все для иных не Русью пахнет;Об чем цензуру ни прошу,Ото всего Тимковский ахнет.Теперь едва, едва дышу,От воздержанья муза чахнет,И редко, редко с ней грешу.К неверной славе я хладею;И по привычке лишь однойЛениво волочусь за нею,Как муж за гордою женой.Я позабыл ее обеты,Одна свобода мой кумир,Но все люблю, мои поэты,Счастливый голос ваших лир.Так точно, позабыв сегодняПриказы младости своей,Глядит с улыбкой ваша сводняНа шашни молодых б…й.