Стихи о Первой мировой войне
Шрифт:
Оглядываясь со стороны на обстановку этой «экзистенциальной лаборатории», нелегко говорить о творческой и жизненной стратегии поэта; но она, однако, была. Автор стихов, поставив на кон жизнь, шел на фронт не затем, чтобы умереть. Читая «Погребенный порт», книгу-поиск, и даже не зная биографию автора, видишь, что поиск лишь начат, что впереди еще долгий путь: настолько велика в этих стихах жажда жизни. Впрочем, военный «анабасис» Унгаретти был поиском не только цельности души, но и социальной реализации. Человек с обрубленными корнями, почти чужак, он ставит перед собой задачу получить признание на исторической родине, за которую теперь воюет. И стать поэтом не только национальным — для Италии, раздробленной на местные культурные мирки, задача почти нереальная, — но и поэтом европейским. Недаром стихи этого периода он записывает в двух вариантах — на итальянском и французском. «Я знаю, чего стою: надо вернуться к Вийону, чтобы найти такую же сгущенность смыслов, такую же точность слов и ритма — в эти времена охов и ахов, во времена поэзии, мнящей себя теологической, когда она всего лишь болтовня картежной гадалки, в эти времена прилагательных!» (письмо к Дж. Папини,
Внешне стихи Унгаретти выглядели разрывом с классической итальянской метрикой, с тональностью, с самим словарем, свойственным поэзии XIX века. При этом автор решительно заявлял о себе как о человеке традиции. В самом деле, от внимательного слуха не могли утаиться интонации Джакомо Леопарди; да и сама главная тема — человек перед лицом вечности-бездны, вечности-круговращенья, не озаряемой никакой эсхатологической надеждой, — восходила непосредственно к автору «Ночной песни пастуха» и «Последней песни Сафо». Впрочем, у Унгаретти тема вечности обогащена таким острым чувством мгновения, какое мог дать только опыт XX века и, особенно, опыт новой войны с ее орудиями «крупных оптовых смертей» [4] . А найти художественные средства для отражения этого опыта поэту также помогла традиция, хотя и весьма далекая от его родной культуры: только что открытая Европой традиция японских хайку.
4
О. Мандельштам. Стихи о неизвестном солдате.
Высота 141, 1 августа 1916 г.
У леса на склоне пологом как в кресле уютном бархат зеленый А мне бы вздремнуть ненадолго в том далеком кафе в тиши приглушенного света такого как эта луна [5]Деветаки, 24 августа 1916 г.
Из моря я себе смастерил свежий прохладный гроб5
Воспоминание о кафе в Александрии, где Унгаретти часто встречался с друзьями — издателями греческого литературного журнала «Граммата». Центральной фигурой этих вечеров был К. Кавафис. (Здесь и далее — прим. перев.).
Санта-Мария-Ла-Лонга, 26 января 1917 г.
…Но крики мои молниями ударяя в глухой колокол неба Оттуда свергаются в ужасеВерса, 16 февраля 1917 г.
Спиною прилег к кургану обронзовелого стога Острою мукой пышет вскипая жирная борозда Чую как голос земли в моих откликается венах Чую себя в следящих за переменами неба осторожных глазах человека с лицом иссеченным точно кора шелковицы что руки его обрезают Чую себя под мальчишескими глазами плодом рдеющим горячо в саду оголенном Чую себя тучей солнца пронзенной лучом Чую себя растворенным в поцелуе что меня испивает и усыпляет6
«Одиночество» и «Преображение» были написаны уже после выхода первого тиража «Погребенного порта». В 1921 г. Унгаретти издал новый сборник с тем же названием — «Погребенный порт», где к первоначальному составу прибавил стихи из своего второго военного цикла «Радости кораблекрушений» (1919).
«Светлые ночи были единым рассветом»
Евгений Солонович об антологии «Первая мировая война в стихах итальянских поэтов»
Книга
Чтобы представить масштаб более чем пятисотстраничной книги, достаточно привести заголовки лишь части ее разделов: «Предыстория. Ожидаемая война», «Война-праздник», «Война-единение», «Война-осмысление», «Война-безумие», «Война-трагедия», «Война-скорбь».
Многие из поэтов уходили на фронт добровольцами, движимые патриотическим порывом и отчасти подготовленные к этому шагу воинственными манифестами футуристов, воспевавших войну как «единственную гигиену мира». Если бы только манифестами! «Война прекрасна! — писал в предвоенные месяцы поэт Коррадо Говони. — Да здравствует война!» Чтобы отразить тогдашние настроения в стране, Андреа Кортелессе, казалось бы, достаточно было процитировать в книге эти строки, но он не ограничился ими, приведя в своей антологии полный текст стихотворения, в котором falci-atrici (комбайны) рифмовались с mitragliatrici (пулеметами), в котором поэт призывал людей отказаться от «ханжества» и не горевать по поводу «сотен разрушенных домов» и, обращаясь к будущему солдату, цинично спрашивал:
И что с того, что завтра, что скоро ты умрешь? [7]Дать ответ на этот вопрос предстояло вскоре тем, кто свои стихи о войне напишет в солдатском окопе или на госпитальной койке и о ком спустя десятилетия вспомнит Андреа Кортелесса, отбирая тексты для своей антологии. То, что это не обязательно будут авторы с громкими именами, только приблизит их строки к не очень искушенному в поэзии читателю.
К числу таких авторов принадлежит Джулио Барни, знавший цену жизни уже хотя бы потому, что смотрел смерти в глаза:
7
24 марта 1944 г. за участие в движении Сопротивления немцы расстреляют в Риме Аладино Говони, и плачем по сыну станет поэтический цикл «Аладино», автор которого, Коррадо Говони, три десятилетия назад, прославляя войну, писал: «Кровь лучше, чем вино, — один ее вид пьянит».
О Барни Кортелесса вспомнил на первой же странице вступительного эссе, приведя слова Умберто Сабы, одного из крупнейших итальянских поэтов XX века: «Самое значительное из того, что нам оставила в поэзии та война, колеблется между двумя полюсами. На одном из них — Унгаретти… Унгаретти был поэтом, который участвовал в войне… Барни, находящийся на противоположном полюсе, — был солдатом, которого война ненадолго и, можно сказать, случайно сделала поэтом».
Чем дольше правительство Италии медлило с решением о вступлении в войну, тем стремительнее ширилось в стране интервенционистское движение, одним из активных участников которого был Джузеппе Унгаретти.
Италия объявила войну Австро-Венгрии 23 мая 1915 года, а в декабре Унгаретти уже на фронте, и первое его фронтовое стихотворение датировано 22 декабря. Не пройдет и года, как свет увидит и его первая книга «Погребенный порт» — поэтический дневник солдата, с непременным указанием не только даты стихотворений, но и места их написания (например «Высота 4, 23 декабря 1915», «Верса, 27 апреля 1916», «Мариано, 27 июня 1916» и т. д.). Отдельные стихотворения этого цикла (пятнадцать из тридцати пяти) претерпели при переизданиях когда более, когда менее значительные изменения, оставшись при этом страницами дневника. Так стихотворение «Солдат» со временем не только поменяло название на «Братья», но и стало короче на пять строк, что прибавило ему трагичности. Именно в этой послевоенной редакции оно входит в полный свод стихотворений Унгаретти, объединяющий все написанное им в стихотворной форме общим заглавием «Жизнь человека»:
Андреа Кортелесса включил в свою антологию девять стихотворений Унгаретти, посвятив им и их автору немало строк в эссе, открывающих тот или иной из ее разделов. Поэт не случайно указывал время и место создания каждого стихотворения не под ним, а перед ним, сразу после заглавия, — ему это было важно, на что справедливо обратил внимание Кортелесса: «Очень часто это траурные стихи, — пишет критик. — Даты их написания играют ту же роль, что и даты на мемориальных досках».