Стихи остаются в строю

Майоров Николай Петрович

Михаил Троицкий

Шестнадцатое апреля

На площади, ряды смыкая, Толпа росла, как темнота, — Она и цветом не такая, И песня в ней звучит не та. Француженка! Ей были странны Полуславянские азы И наш раскатистый, гортанный, Для боя созданный язык. В казармах или на заводе, На фабрике и в мастерской, Могучей тронувшись рекой, Она вдруг стала в переводе И для французов не такой. Она гремела над полками, И грозный в ней призыв окреп, — То улиц вывернутый камень И труженика черствый хлеб. И вслед за русской «Марсельезой», Качаясь, вышел строй штыков, И двинулся, гудя железом, Зеленый ряд броневиков. И словно заново рожденный, Вождя встречая своего, Шагал народ освобожденный При кликах имени его. Оно летело зовом струнным И как пароль неслось в ответ Устам, и старческим и юным, И тем, кто мал, и тем, кто сед, — Оно гремело без трибуны, Оно известно без газет. Все ждал народ. И вот уж скоро… И вот, заветный день узнав, К нему пошел рабочий город Со

всех заводов и застав. К нему, чье имя издалека Дошло, стирая грань племен, Призывом мощно и широко Для всех народов и времен. Ряды заводских и фабричных… Ряды платочков, шапок, плеч… Здесь тысячи и самых личных И самых лучших в жизни встреч. Всех воедино их связала В апрельский вечер, в поздний час, Вот эта встреча у вокзала,— Одна для всех сердец и глаз. И как дышать и как смотреть им? Тут все — истории глава… Уже идут, как по столетьям, Живые Ленина слова. Они войдут и в гул восстаний, В призыв знамен и крик бойца, В сокровища воспоминаний, В людские жаркие сердца. За каждым словом к очевидцам Мы ходим, чтоб навек сберечь… По старым роемся страницам, Чтобы собрать хоть по крупицам Ту незаписанную речь. И если б мы родились снова И встретить вновь его могли, Не позабыли бы ни слова, Векам подарок оберегли. Но то мечта. А мне хоть проще, Обычай новый не ввожу, Но каждый год на эту площадь В апрельский вечер прихожу. Иду как будто с кем-то в ногу, Как будто встреча впереди, И кажется мне всю дорогу, Как что-то ширится в груди.

Ответ моряку

Алексею Лебедеву

Не спорить, отвечать я стану, Чтоб ты, моряк, гордиться мог, Коль я перед тобой предстану И как поэт и как стрелок. Я о стрелках скажу, но прежде Тебя я другом назову. Твоим стихам, твоей одежде Скажу два слова в похвалу. Бушлат, в стихах твоих воспетый Сам рифмовал бы без конца, Я чую под одеждой этой Друзей бесстрашные сердца. И многое припомнить рад, Рифмуя: брат, бушлат, Марат. А тельник, форменка и брюки — Все ныне радует и нас, Но что бойцу вверяют в руки Как бы любовно… В жизни раз! Зовут на сбор, на подготовку, Вручат и скажут: береги! И мы, гордясь, берем винтовку, Не брякнув, ставим у ноги. Она, подруга, просит ласки, Мы паклю чистую берем И жир и масло долгой смазки, Как слезы, бережно утрем. Рукой умелой без упора Как надо повернем курок, Уложим семь частей затвора Мы на разостланный платок. Все вытрем, смажем аккуратно, И в ствол мы поглядим не раз, Чтоб не могли ни грязь, ни пятна Лежать на совести у нас. Но чу! Запели. То-то славно! Чтоб песня веселей была, С протиркой шомпол ходит плавно, И засиял канал ствола! Сверкай мой штык, граненый, дольный, Синейте небом все места — От мушки до коробки ствольной, Упора винт и винт хвоста… И от затыльника приклада До пресловутого мулька. Еще владеть оружьем надо, Беречь, хранить его пока, Но ты и гордость и отрада, Подруга верная стрелка… О неудачах и обидах — Все мелкое забуду я, Коль вижу дружно в пирамидах Винтовок строится семья. Как шаг в строю, как песня хором, Их вид мне близок и знаком, — Стоят с отведенным затвором, Налево свернутым курком. Я прославляю наши роты И как стрелок и как поэт. Моряк! У нас отважны флоты, Сильны орудья, самолеты, И конница, и пулеметы, А людям — и преграды нет. От имени родной пехоты Я шлю товарищу привет.

1939

Грузинскому поэту

Прекрасный край изображая. За строем слов твоих слежу И что поет строфа чужая Неясным шепотом твержу. Как будто я не слышал бури, И шума торных светлых вод, И как певец на ачьянгури Аккорды тихие берет. Но трудно мне чужого слова Значенье полное обнять, Оно и просто и сурово В моей душе должно звучать. Оно передо мной, как пятна, Как тени солнца на снегу: Его волненье мне понятно, Но передать я не могу. Оно должно поэту сниться И в пробуждении опять Работой сладостной явиться, Вздохнуть, ожить и зазвучать. Чтоб даже мыслью бессловесной Я дрогнул и явился в нем, Как мой товарищ неизвестный Живет в речении своем. Но, повторяя эти строки, И я их чувствую уже Все тем же отзвуком широким, Не умирающим в душе. Ведь это ленинское слово Уста народа говорят. Его любовно и сурово Произносил далекий брат.

1937

Свирская долина

Мы на крутом остановились спуске, Там, где упрям дороги поворот, А склоны скользки и тропинки узки. Невольно медлит робкий пешеход. Спускается, за столбики хватаясь, То вслух бранясь, то втайне усмехаясь, Он еле подвигается вперед. Он вдруг долину взором обведет И замолчит. И хорошо вздохнет. А перед ним отчетливей и шире И неба край, синеющий вдали, И дальние леса, и снежный берег Свири. Там, в бороздах чернеющей земли, Несется вьюга белыми клоками Вдоль рельсовых путей и от костра к костру. Оттуда шум работ машинными гудками То долетит, то смолкнет на ветру. Там бревна как рассыпанные спички, Там дым как пух из птичьего гнезда, И в шуме трудовом, как в братской перекличке, К обрывам подбегают поезда. Дымки паровиков белеют, отлетая, Как будто тая, отлетает звук, И темной насыпи черта крутая У берега очерчивает круг. А за рекой просторно и отлого Поднялся склон. О зимняя краса! — Синеющая санная дорога И

сизые прозрачные леса. Я был бы рад и зимнему туману, Когда метель и паровозов дым Покроют реку облаком густым, Но думалось: и сам таким же стану, Как эта даль, и ясным и простым. Все отдаленное мне представлялось рядом, И как отчетливо! Открыто. На виду. Хотел бы я таким же чистым взглядом Глядеть на все, что на земле найду. Родимый Север мой! Не кинем мы друг друга. И свежесть бодрую мы понесем с собой И к морю запада, и на предгорья юга, В спокойный труд, и в беззаветный бой. Кидай в лицо горстями снега, вьюга, Шуми, метель, и наши песни пой! И ты, река, родная мне, как Волга, Как половецкий Днепр, петровская Нева, Твоя под снегом дремлет синева… Хотел бы я остаться тут надолго, — Тут, как степной ковыль, былинная трава, Вся бурая, дрожит на косогоре, И галька сыплется со снегом пополам, И пыль морозная дымится по холмам… О русская краса! На всем земном просторе Милей всего, всего желанней нам Затейница в недорогом уборе, Подруга верная и в радости и в горе. И кто с тобой не весел и не боек, Кто в деле не удал и в горести не стоек? Или не знали наши небеса И косарей на зорьке голоса, И глухари заливистые троек, И строгие леса заветных наших строек, И наших заповедников леса.

1941

Никифор Тихомиров

Братья

Мы с тобой родные братья, Я — рабочий, ты — мужик, Наши крепкие объятья — Смерть и гибель для владык. Я кую, ты пашешь поле, Оба мы трудом живем, Оба рвемся к светлой воле, С бою каждый шаг берем. Я сверлю земные недра, Добываю сталь и медь. Награжу тебя я щедро За твои труды и снедь. Наши руки мощью дышат, Наши груди крепче лат, Наши очи местью пышут, Постоим за брата брат. Мы с тобой родные братья, Я — рабочий, ты — мужик, Наши крепкие объятья — Смерть и гибель для владык.

Андрей Угаров

Донская казачья

(Песня)

Когда заиграют походные горны — Предвестники грозных атак, Глубокою ночью, тревожной и черной, Коня оседлает казак. Эгей, эй!.. Коня оседлает казак. Товарищ потуже подтянет подпругу, Серебряной саблей звеня. Сначала казак поцелует подругу, Потом приголубит коня. Эгей, эй!.. Потом приголубит коня. И низко пройдут облака над станицей, И соком нальются плоды. — Казак, дай коню вороному напиться Речной и студеной воды! Эгей, эй!.. Речной и студеной воды! По дальнему шляху он звякнет подковой, Стальные рванет мундштуки. И Тихому Дону поклонятся снова Родные орлы-казаки. Эгей, эй!.. Родные орлы-казаки. И низко пройдут облака над станицей, И трубы сильней зазвучат, — Донцов на защиту советской границы Горячие кони помчат. Эгей, эй!.. Горячие кони помчат.

Иосиф Уткин

Комсомольская песня

Мальчишка был убит в Иркутске. Ему семнадцать лет всего. Как жемчуга на чистом блюдце, Блестели зубы У него. Над ним неделю измывался Японский офицер в тюрьме, А он все время улыбался: Мол, «ничего не понимэ». К нему водили мать из дому. Водили раз, Водили пять. А он: — Мы вовсе незнакомы!.. — И улыбается опять. Ему японская «микада» Грозит, кричит: — Признайся сам!.. — И били мальчика прикладом По знаменитым жемчугам. Но комсомольцы На допросе Не трусят И не говорят. Недаром красный орден носят Они пятнадцать лет подряд. …Когда смолкает город сонный И на дела выходит вор, В одной рубашке и в кальсонах Его внесли в тюремный двор. Но коммунисты На расстреле Не опускают в землю глаз! Недаром люди песни пели И детям говорят про нас. И он погиб, судьбу приемля, Как подобает молодым: Лицом вперед, Обнявши землю, Которой мы не отдадим!

1934

Сестра

Когда, упав на поле боя — И не в стихах, а наяву, — Я вдруг увидел над собою Живого взгляда синеву, Когда склонилась надо мною Страданья моего сестра, — Боль сразу стала не такою: Не так сильна, не так остра. Меня как будто оросили Живой и мертвою водой, Как будто надо мной Россия Склонилась русой головой!..

1942

Пейзаж

Полей предвечерняя небыль, Похода раз меренный шаг; Пыля, пробирается в небо Войны бесконечный большак. Белеет старинная церковь Над тихой и мирной рекой, На куполе медленно меркнет Степного заката покой. Но с мирной природою в споре, Как грозного времени тень, Чернеет народное горе Спаленных войной деревень. Чернеет и оправа и слева… И слышно, как там, впереди, Огонь орудийного гнева Гудит у России в груди!

1943

Русская песня

Не звали нас и не просили, Мы сами встали и пошли. Судьбу свою в судьбе России Глазами сердца мы прочли. Мы будем жить, как наши предки, К добру и подвигу спеша: Свободно жить! Неволи, клетки Не терпит русская душа. Над нами ясность небосвода. Могуч народ и коренаст. Дубрава, степь… Сама природа Солдатской чести учит нас! Мы на свои леса и воды Как на своих друзей глядим. И благородных чувств природы, Как дружбы, мы не предадим… Не рвемся мы в чужие страны, Но сердцем чистым и простым Родной земли живые раны Мы не забудем, не простим. Недаром так упрямы ноги, Недаром люди так сильны, Недаром люди и дороги На запад так устремлены!