Стихи

Полонский Яков Петрович

У ДВЕРИ ^**

Посвящается А. П. Чехову

Однажды в ночь осеннюю, Пройдя пустынный двор, Я на крутую лестницу Вскарабкался, как вор. Там дверь одну заветную Впотьмах нащупал я И постучался. — Милая! Не бойся… это я… А мгла в окно разбитое Сползала на чердак, И смрад стоял на лестнице, И шевелился мрак. — Вот-вот она откликнется, И бледная рука Меня обнимет трепетно При свете ночника. По-прежнему, на грудь ко мне Склонясь, она вздохнет, И страстный голосок ее Порвется и замрет… Она — мой друг единственный, Она — мой идеал! И снова в дверь дощатую Я тихо постучал. — Прости меня, пусти меня, Я дрогну, ангел мой! Измучен я, истерзан я Сомненьем и тоской. И долго я стучался к ней — Стучался, звал и — вдруг За дверью подозрительный

Почудился мне стук. Я дрогнул и весь замер я, Дыханье затая… — Так вот ты как, — изменница! Лукавая змея! Вдвоем ты… но… безумец я! Очнуться мне пора… Здесь буду ждать соперника До позднего утра. Все, все, чему так верил я, — Ничтожество и ложь! Улика будет явная — Меня не проведешь… Но притаив дыхание, Как сыщик у дверей, Я не слыхал ни шороха, Ни скрипа, ни речей… — О гнусность подозрения! Искупит ли вину Отрадная уверенность Застать ее одну. И, сердцем успокоенный, Я понял, что она Моим же поведением Была оскорблена. Недаром в час свидания У лестницы, внизу, Подметил я в глазах ея Обидную слезу. Не я ль — гордец бесчувственный! — Сознался ей, как трус, Что я стыжусь любви моей, Что бедности стыжусь… Проснулась страсть мятежная, Тоской изныла грудь; Прости меня, пусти меня, Слова мои забудь. Но чу!.. Опять сомнение!.. Не ветер ли пахнул? Не мышь ли? не соседи ли? Нет! — Кто же так вздохнул? Так тяжко, так мучительно Вздыхает смерть одна — Что, если… счеты с жизнию Покончила она? Увы! Никто не учит нас Любить и уповать; А яд и дети малые Умеют добывать. Мерещился мне труп ее, Потухшие глаза И с горькой укоризною Застывшая слеза. Я плакал, я с ума сходил, Я милой видел тень, Холодную и бледную, Как этот серый день. Уже в окно разбитое На сумрачный чердак Глядело небо тусклое, Рассеивая мрак. И дождь урчал по желобу, И ветер выл, как зверь… Меня застали дворники Ломившегося в дверь. Они узнали прежнего Жильца и, неспроста Хихикая, сказали мне, Что комната пуста… С тех пор я, как потерянный, Куда ни заходил, Все было пусто, холодно… Чего-то — след простыл… 1888

ЛЕБЕДЬ

Пел смычок — в садах горели Огоньки — сновал народ — Только ветер спал, да темен Был ночной небесный свод; Темен был и пруд зеленый И густые камыши, Где томился бедный лебедь, Притаясь в ночной тиши. Умирая, не видал он — Прирученный нелюдим, — Как над ним взвилась ракета И рассыпалась над ним; Не слыхал, как струйка билась, Как журчал прибрежный ключ, — Он глаза смыкал и грезил О полете выше туч: Как простор небес высоко Унесет его полет И какую там он песню Вдохновенную споет! Как на все, на все святое, Что таил он от людей, Там откликнутся родные Стаи белых лебедей. И уж грезит он: минута, — Вздох — и крылья зашумят, И его свободной песни Звуки утро возвестят. — Но крыло не шевелилось, Песня путалась в уме: Без полета и без пенья Умирал он в полутьме. Сквозь камыш, шурша по листьям, Пробирался ветерок… А кругом в садах горели Огоньки и пел смычок. 1888

В ХВОЙНОМ ЛЕСУ

Лес, как бы кадильным дымом Весь пропахнувший смолой, Дышит гнилью вековою И весною молодой. А смолу, как слезы, точит Сосен старая кора, Вся в царапинах и ранах От ножа и топора. Смолянистым и целебным Ароматом этих ран Я люблю дышать всей грудью В теплый утренний туман. Ведь и я был также ранен — Ранен сердцем и душой, И дышу такой же гнилью И такою же весной… 1888

ЗИМОЙ, В КАРЕТЕ

Вот, на каретных стеклах, в блеске Огней и в зареве костров, Из бледных линий и цветов Мороз рисует арабески. Бегут на смену темноты Не фонари, а пятна света; И катится моя карета Средь этой мглы и суеты. Огни, дворцы, базары, лица И небо — все заслонено… Миражем кажется столица — Тень сквозь узорное окно Проносится узорной дымкой, Клубится пар, и — мнится мне, Я сам, как призрак, невидимкой Уселся в тряской тишине. Скрипят тяжелые колеса, Теряя в мгле следы свои; Меня везут, и — нет вопроса: Бегут ли лошади мои. Я сам не знаю, где я еду, — Заботливый слуга страстей, Я словно рад ночному бреду, Воспоминанью давних дней. И снится мне — в холодном свете Еще есть теплый уголок… Я не один в моей карете… Вот-вот сверкнул ее зрачок… Я весь в пару ее дыханья — Как мне тепло назло зиме! Как сладостно благоуханье Весны

в морозной полутьме! Очнулся — и мечта поблекла; Опять, румяный от огней, Мороз забрасывает стекла И веет холодом. Злодей! Он подглядел, как сердце билось: Любовь, и страсти, и мечты, И вздох мой — все преобразилось В кристаллы, звезды и цветы. Ткань ледяного их узора Вросла в края звенящих рам, И нет глазам моим простора, И нет конца слепым мечтам! Мечтать и дрогнуть не хочу я; Но — каждый путь ведет к концу. И скоро, скоро подкачу я К гостеприимному крыльцу. 1889

В ДЕНЬ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ А. А. ФЕТА

(1889 г. 28-го января)

Ночи текли — звезды трепетно в бездну лучи спои сеяли… Капали слезы, — рыдала любовь; и алел Жаркий рассвет, и те грезы, что в сердце мы тайно лелеяли, Трель соловья разносила — и бурей шумел Моря сердитого вал — думы зрели, и — реяли Серые чайки… Игру эту боги затеяли; В их мировую игру Фет замешался и пел… Песни его были чужды сует и минут увлечения, Чужды теченью излюбленных нами идей; — Песни его вековые — в них вечный закон тяготения К жизни — и нега вакханки, и жалоба фей — В них находила природа свои отражения. Были невнятны и дики его вдохновения Многим; но тайна богов требует чутких людей. Музыки выспренний гений недаром любил сочетания Слов его, спаянных в «нечто» душевным огнем, Гений поэзии видел в стихах его правды мерцание, Капли, где солнце своим отраженным лучом Нам говорило: «Я солнце!» И пусть гений знания С вечно пытливым умом, уходя в отрицание, Мимо проходит! — наш Фет русскому сердцу знаком… <1889>

НА ПУТИ

Хмурая застигла ночь, На пути — бурьян… Дышит холодом с реки, Каплет сквозь туман. Но как будто там — вдали, Из-под этих туч, За рекою — огонька Вздрагивает луч… И как будто где-то там Голоса в кустах… Песня эта или звон У меня в ушах? В реку брошусь я — в кусты Брошусь сквозь туман — Впереди тепло и свет, На пути — бурьян… <1890>

ПОДРОСЛА

1

Моя мать от нужды и печали Вся изныла, тая Свое горе; а я Подросла, и не знаю, мила ли Мне семья?.. Как вечор я ушла за грибами… — Ничего не видать… И я стала плутать, — И пришлось мне в слезах за скирдами Ночевать… Жарко пышет заря золотая; Выползают ужи… Никого вдоль межи… А я песни пою, утопая Вся во ржи… И в прохладный поток я бросаюсь, И ныряю, и рву Водяную траву, И пугливо в тростник забираюсь, И — ау!.. Только эхо, как звонкая нота, Замирает вдали, И, спугнув на мели Куличка, в камышах шепчет кто-то: — Не шали! Ах, не скоро, усталая, злая, Ворочусь я домой. Что мне делать с родной?! Как сказать ей: не знаю, родная, Что со мной!

2

О вы, летние дни, золотые! Я люблю солнца жар… Полюби мой загар, Полюби мои кудри густые, — Божий дар… Не гроза ли идет мне навстречу? За лесистым холмом Глухо катится гром, — Но и в бурю тебя я замечу Под дождем. Не дразни только ты ретивое Мое сердце, — оно И досады полно, И тревоги, и летнего зноя… И смешно!.. «Угорел!» — на тебя намекая, Мне шепнула сестра, — И ушла я вчера, И бродила всю ночь, как шальная, До утра. И сама я не знаю, родная, Для чего я ушла… Не с ума ль я сошла — От того, что, тебя огорчая, Подросла!.. Но, скажи, разве легче мне будет, Если вдруг мой загар Побледнеет от чар, А он вдаль улетит и забудет Свой угар?!. <1890>

СТАНСЫ

Не нужны божьим небесам Явленья призрачные… Вечность — Одно спасет и сохранит, — Божественную человечность. Земля земную втянет плоть, — В мрак унесет ее химеры, — Одна бессмертная любовь Нам оправдает силу веры. Но вера скудная моя Могучих крыл не отрастила: Страшна ей вечность впереди И омерзительна могила. Быть человеком не легко, — Труднее, чем создать поэму, Сломить врага, воздвигнуть храм, Надеть в алмазах диадему!.. <1890>

ОНИ

Как они наивны И как робки были В дни, когда друг друга Пламенно любили! Плакали в разлуке, От свиданья млели… Обрывались речи… Руки холодели; Говорили взгляды, Самое молчанье Уст их было громче Всякого признанья. Голос, шорох платья, Рук прикосновенье В сердце их вливали Сладкое смятенье. Раз, когда над ними Золотые звезды Искрами живыми, Чуть дрожа, мигали, И когда над ними Ветви помавали, И благоухала Пыль цветов, и легкий Ветерок в куртине Сдерживал дыханье… — Полночь им открыла В трепете лобзанья, В тайне поцелуев — Тайну мирозданья… И осталось это Чудное свиданье В памяти навеки Разлученных роком, Как воспоминанье О каком-то счастье, Глупом и далеком. <1890>