Стихи, Левин Константин - читать онлайн бесплатно

Стихи

Левин Константин

Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду. Сидят мои товарищи в венгерских кабачках. Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных С шарнирными коленями и клюшками в руках. Сейчас мои товарищи, комвзводы и комбаты У каждого по Ленину и Золотой Звезде Идут противотанковой профессии ребята, Ребята из отчаянного ОИПТД [1] . Достали где-то шпоры все, звенят по Фридрихштрассе, Идут по Красной площади чеканным строевым. А я сижу под Гомелем, с зубровкой на террасе, И шлю им поздравления по почтам полевым. 1945

ОИПТД - огневой истребительный противотанковый дивизион.

* * *

Нас хоронила артиллерия. Сначала нас она убила. Но, не гнушаясь лицемерия, Теперь клялась, что нас

любила. Она выламывалась жерлами, Но мы не верили ей дружно Всеми обугленными нервами В натруженных руках медслужбы. За нас молились леди Англии И маркитантки полковые. Нас интервьюировали б ангелы, Когда бы были таковые. Мы доверяли только морфию, По самой крайней мере - брому. А те из нас, что были мертвыми Земле, и никому другому. Тут всё еще ползут, минируют И принимают контрудары. А там - уже иллюминируют, Набрасывают мемуары... И там, вдали от зоны гибельной, Циклюют и вощат паркеты, Большой театр квадригой вздыбленной Следит салютную ракету. А там по мановенью файеров Взлетают стаи лепешинских, И фары плавят плечи фрайеров И шубки дамские в пушинках. Бойцы лежат. Им льет регалии Монетный двор порой ночною. Но пулеметы обрыгали их Блевотиною разрывною! Но тех, кто получил полсажени, Кого отпели суховеи, Не надо путать с персонажами Ремарка и Хемингуэя. Один из них, случайно выживший, В Москву осеннюю приехал. Он по бульвару брел, как выпивший, И средь живых прошел, как эхо. Кому-то он мешал в троллейбусе Искусственной ногой своею. Сквозь эти мелкие нелепости Он приближался к Мавзолею. Он вспомнил холмики размытые, Куски фанеры по дорогам, Глаза солдат, навек открытые, Спокойным светятся упреком. На них пилоты с неба рушатся, Крестами в тучах застревают... Но не оскудевает мужество, Как небо не устаревает. И знал солдат, равны для Родины Те, что заглотаны войною, И те, что тут лежат, схоронены В самой стене и под стеною. 1946-1984

* * *

Мы непростительно стареем И приближаемся к золе. Что вам сказать? Я был евреем В такое время на земле. Я не был славой избалован И лишь посмертно признан был, Я так и рвался из былого, Которого я не любил. Я был скупей, чем каждый третий, Злопамятнее, чем шестой. Я счастья так-таки не встретил, Да, даже на одной Шестой! . . . . . . . . . . . . . Но даже в тех кровавых далях, Где вышла смерть на карнавал, Тебя, народ, тебя, страдалец, Я никогда не забывал. Когда, стянувши боль в затылке Кровавой тряпкой, в маяте, С противотанковой бутылкой Я полз под танк на животе, Не месть, не честь на поле брани Не слава и не кровь друзей, Другое смертное желанье Прожгло мне тело до костей. Была то жажда вековая Кого-то переубедить, Пусть в чистом поле умирая, Под гусеницами сгорая, Но правоту свою купить. Я был не лучше, не храбрее Моих орлов, моих солдат, Остатка нашей батареи, Бомбленной шесть часов подряд. Я был не лучше, не добрее, Но, клевете в противовес, Я полз под этот танк евреем С горючей жидкостью "КС". 1947

* * *

Под вуалью лед зеленый, А помнишь года: Тебя мчали эшелоны Бог знает куда... Под вуалью жар карминный, А помнишь года: Шла ты по тропинке минной Бог знает куда... С кем пила ты, с кем спала ты, Храни про себя. От траншеи до палаты Носила судьба. И со мной примерно то же Случалось тогда, Тоже выжил, тоже прожил Все эти года. Тоже лучших, тоже верных Друзей схоронил, Пью в их память сладкий вермут, Сырец раньше пил. Неудобно рюмкой тонкой Его распивать, Как негоже песне звонкой На тризне бывать. Пей за мертвого солдата, За сердце его... А желать ему не надо Уже ничего... 1947

ПАМЯТИ ФАДЕЕВА

не любил писателя Фадеева, Статей его, идей его, людей его, И твердо знал, за что их не любил. Но вот он взял наган, но вот он выстрелил Тем к святости тропу себе не выстелил, Лишь стал отныне не таким, как был. Он всяким был: сверхтрезвым, полупьяненьким, Был выученным на кнуте и прянике, Знакомым с мужеством, не чуждым панике, Зубами скрежетавшим по ночам. А по утрам крамолушку выискивал, Кого-то миловал, с кого-то взыскивал. Но много-много выстрелом тем высказал, О чем в своих обзорах умолчал. Он думал: "Снова дело начинается". Ошибся он, но, как в галлюцинации, Вставал пред ним весь путь его наверх. А выход есть. Увы, к нему касательство Давно имеет русское писательство: Решишься - и отмаешься навек. О, если бы рвануть ту сталь гремящую Из рук его, чтоб с белою гримасою Не встал он тяжело из-за стола. Ведь был он лучше многих остающихся, Невыдающихся и выдающихся, Равно далеких от высокой участи Взглянуть в канал короткого ствола.

* * *

Был я хмур и зашел в ресторан "Кама". А зашел почему - проходил мимо. Там оркестрик играл, и одна дама Все жрала, все жрала посреди дыма. Я зашел, поглядел, заказал, выпил, Посидел, погулял, покурил, вышел. Я давно из игры из большой выбыл И такою ценой на хрена выжил... 1969

ГЕРОИНЯ РОМАНА

Выцвели мои глаза, И любить меня нельзя, А когда-то было можно, А теперь уже нельзя. Сморщились мои уста, Говорят, что неспроста: Миловали, целовали Без венца и без креста. А была-то я вкусна И богата, как казна, Хоть была простого званья, Не графиня, не княжна. Не графиня, не княжна И не мужняя жена. Говорят, отбаловала, Наступила тишина. Отшумел последний бал, И драгун мой ускакал, Наш известный сочинитель, Пишет выше всех похвал. Он прославился весьма Канительностью письма. И, однако ж, не хватило Нервного ему ума. Я, которая была, Я, огонь и кабала, В этой книге не воскресла, А навеки умерла. Дай-ка, Дуня, полуштоф И гони ты их, шутов, Тех облезлых кавалеров, Выщипанных петухов. 60-е

КОНЬ

Мне тебя любить нельзя, И тебе меня не надо. Длинные твои глаза Пострашнее звездопада. Проходи же стороной, Я с тобой не баловался, Я кобылкой вороной Просто так полюбовался. Свежим сеном похрустел, В торбе мордою похрупал, Ни страстей, ни скоростей, Проходи ж, играя крупом. Там, гарцуя при луне, Силушкой другие пышут. О тебе и обо мне Не напишут, не напишут Русской прозою литой, Содержательной и честной, Знаменитый Лев Толстой И Куприн весьма известный. 70-е

* * *

Чему и выучит Толстой, Уж как-нибудь отучит Сталин. И этой практикой простой Кто развращен, а кто раздавлен. Но все-таки, на чем и как Мы с вами оплошали, люди? В чьих только ни были руках, Всё толковали о врагах И смаковали впопыхах Прописанные нам пилюли... Ползет с гранатою на дот Малец, обструганный, ушастый. Но он же с бодрецой пройдет На загородный свой участок. Не злопыхая, не ворча, Яишенку сжевав под стопку, Мудрует возле "Москвича", Живет вольготно и неробко. Когда-то, на исходе дня, Он, кровь смешав с холодным потом, Меня волок из-под огня... Теперь не вытащит, не тот он. И я давно уже не тот: Живу нестрого, спорю тускло, И на пути стоящий дот Я огибаю по-пластунски. 1970-е

* * *

Остается одно - привыкнуть, Ибо все еще не привык. Выю, стало быть, круче выгнуть, За зубами держать язык. Остается - не прекословить, Трудно сглатывать горький ком, Философствовать, да и то ведь, Главным образом, шепотком. А иначе - услышат стены, Подберут на тебя статьи, И сойдешь ты, пророк, со сцены, Не успев на нее взойти. 70-е

1 2

Комментарии: