Стихи

Багрицкий Эдуард Георгиевич

– Прорычите басом, Чем кончилась волынка с Опанасом, С бандитом, украинским босяком. Ваш взгляд от несварения неистов. Прошу, скажите за контрабандистов, Чтоб были страсти, чтоб огонь, чтоб гром, Чтоб жеребец, чтоб кровь, чтоб клубы дыма,Ах, для здоровья мне необходимы Романтика, слабительное, бром! Не в этом ли удача из удач? Я говорю как критик и как врач. Но время движется. И на дороге Гниют доисторические дроги, Булыжником разъедена трава, Электротехник на столбы вылазит,И вот ползет по укрощенной грязи, Покачивая бедрами, трамвай. (Сосед мой недоволен:

– Эт-то проза!) Но плимутрок из ближнего совхоза Орет на солнце, выкатив кадык.
– Как мне работать!

Голова в тумане.

И бытием прижатое

сознанье Упорствует и выжимает крик. Я вижу, как взволнованные воды Зажаты в тесные водопроводы, Как захлестнула молнию струна. Механики, чекисты, рыбоводы, Я ваш товарищ, мы одной породы,Побоями нас нянчила страна! Приходит время зрелости суровой, Я пух теряю, как петух здоровый. Разносит ветер пестрые клочки. Неумолимо, с болью напряженья, Вылазят кровянистые стручки, Колючие ошметки и крючки,Начало будущего оперенья.
– Ау, сосед!

Он стонет и ворчит: - Невыносимо плимутрок кричит, Невыносимо дребезжат трамваи! Да, вы линяете, милейший мой! Вы погибаете, милейший мой! Да, вы в тупик уперлись головой, И как вам выбраться, не понимаю!Молчи, папаша! Пестрое перо Топорщится, как новая рубаха. Петуший гребень дыбится остро; Я, словно исполинский плимутрок, Закидываю шею. Кличет рог Крылами раэ!- и на забор с размаха. О, злобное петушье бытие! Я вылинял! Да здравствует победа! И лишь перо погибшее мое Кружится над становищем соседа. 1929 Э.Г.Багрицкий. Стихотворения. Ленинград, "Советский Писатель", 1956.

СУВОРОВ В серой треуголке, юркий и маленький, В синей шинели с продранными локтями,Он надевал зимой теплые валенки И укутывал горло шарфами и платками.

В те времена по дорогам скрипели еще

дилижансы, И кучера сидели на козлах в камзолах

и фетровых шляпах; По вечерам, в гостиницах, веселые девушки

пели романсы, И в низких залах струился мятный запах.

Когда вдалеке звучал рожок почтовой

кареты, На грязных окнах подымались зеленые

шторы, В темных залах смолкали нежные дуэты, И раздавался шепот: "Едет Суворов!"

На узких лестницах шуршали тонкие юбки, Растворялись ворота услужливыми

казачками, Краснолицые путники услужливо прятали

трубки, Обжигая руки горячими угольками.

По вечерам он сидел у погаснувшего камина, На котором стояли саксонские часы и 1000 уродцы

из фарфора, Читал французский роман, открыв его

с середины, "О мученьях бедной Жульетты, полюбившей

знатного сеньора".

Утром, когда пастушьи рожки поют напевней И толстая служанка стучит по коридору

башмаками, Он собирался в свои холодные деревни, Натягивая сапоги со сбитыми каблуками.

В сморщенных ушах желтели грязные ватки; Старчески кряхтя, он сходил во двор, держась

за перила; Кучер в синем кафтане стегал рыжую

лошадку, И мчались гостиница, роща, так что в глазах

рябило.

Когда же перед ним выплывали из тумана Маленькие домики и церковь с облупленной

крышей, Он дергал высокого кучера за полу кафтана И кричал ему старческим голосом: "Поезжай

потише!"

Но иногда по первому выпавшему снегу, Стоя в пролетке и держась за плечо возницы, К нему в деревню приезжал фельдъегерь И привозил письмо от

матушки-императрицы.

"Государь мой,- читал он,- Александр

Васильич! Сколь прискорбно мне Ваш мирный покой

тревожить, Вы, как древний Цинциннат, в деревню свою

удалились, Чтоб мудрым трудом и науками свои

владения множить..."

Он долго смотрел на надушенную бумагу Казалось, слова на тонкую нитку нижет; Затем подходил к шкафу, вынимал ордена

и шпагу И становился Суворовым учебников

и книжек. 1915 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

БЕССОННИЦА Если не по звездам - по сердцебиенью Полночь узнаешь, идущую мимо...

Сосны за окнами - в черном опереньи, Собаки за окнами - клочьями дыма. Все, что осталось! Хватит! Довольно! Кровь моя, что ли, не ходит в теле?.. Уши мои, что ли, не слышат вольно? Пальцы мои, что ли, окостенели?.. Видно и слышно: над прорвою медвежьей Звезды вырастают, в кулак размером! Буря от Волги, от низких побережий Черные деревни гонит карьером... Вот уже по стеклам двинуло дыханье Ветра, и стужи, и каторжной погоды... Вот закачались, загикали в тумане Черные травы, как черные воды... И по этим водам, по алому вою, Крыльями крыльца раздвигая сосны, Сруб начинает двигаться в прибое, Круглом и долгом, как гром колесный... Словно корабельные пылают знаки, Стекла, налитые горячей желчью, Следом, упираясь, тащатся собаки, Лязгая цепями, скуля по-волчьи... Лопнул частокол, разлетевшись пеной... Двор позади... И на просеку разом Сруб вылетает! Бревенчатые стены Ночь озирают горячим глазом. Прямо по болотам, гоняя уток, Прямо по лесам, глухарей пугая, Дом пролетает, разбивая круто Камни и кочки и пни подгибая... Это черноморская ночь в уборе Вологодских звезд - золотых баранок; Это расступается Черное море Черных сосен и черного тумана!.. Это летит по оврагам и скатам Крыша с откинутой назад трубою, Так что дым кнутом языкатым Хлещет по стволам и по хвойному прибою. Это стремглав, наудачу, в прорубь, Это, деревянные вздувая ребра, В гору вылетая, гремя под гору, Дом пролетает тропой недоброй... Хватит! Довольно! Стой!

На разгоне Трудно удержаться! Еще по краю Низкого забора ветвей погоня, Искры от напора еще играют, Ветер от разбега еще не сгинул, Звезды еще рвутся в порыве гонок... Хватит! Довольно! Стой!

На перину Падает откинутый толчком ребенок... Только за оконницей проходят росы, Сосны кивают синим опереньем... Вот они, сбитые из бревен и теса, Дом мой и стол мой: мое вдохновенье! Прочно установлена косая хвоя, Врыт частокол, и собака стала. Милая! Где же мы?
– Дома, под Москвою; Десять минут ходьбы от вокзала... 1927 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "По 84f лифакт", 1995.

БАЛЛАДА О ВИТТИНГТОНЕ Он мертвым пал. Моей рукой Водила дикая отвага. Ты не заштопаешь иглой Прореху, сделанную шпагой. Я заплатил свой долг, любовь, Не возмущаясь, не ревнуя,Недаром помню: кровь за кровь И поцелуй за поцелуи. О ночь в дожде и в фонарях, Ты дуешь в уши ветром страха, Сначала судьи в париках, А там палач, топор и плаха. Я трудный затвердил урок В тумане ночи непробудной,На юг, на запад, на восток Мотай меня по волнам, судно. И дальний берег за кормой, Омытый морем, тает, тает,Там шпага, брошенная мной, В дорожных травах истлевает. А с берега несется звон, И песня дальняя понятна: "Вернись обратно, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" Был ветер в сумерках жесток. А на заре, сырой и алой, По днищу заскрипел песок, И судно, вздрогнув, затрещало. Вступила в первый раз нога На незнакомые от века Чудовищные берега, Не видевшие человека. Мы сваи подымали в ряд, Дверные прорубали ниши, Из листьев пальмовых накат Накладывали вместо крыши. Мы балки подымали ввысь, Лопатами срывали скалы... "О Виттингтон, вернись, вернись",Вода у взморья ворковала. Прокладывали наугад Дорогу средь степных прибрежий. "О Виттингтон, вернись назад",Нам веял в уши ветер свежий. И с моря доносился звон, Гудевший нежно и невнятно: "Вернись обратно, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" Мы дни и ночи напролет Стругали, резали, рубили И грузный сколотили плот, И оттолкнулись, и поплыли. Без компаса и без руля Нас мчало тайными путями, Покуда корпус корабля Не встал, сверкая парусами. Домой. Прощение дано. И снова сын приходит блудный. Гуди ж на мачтах, полотно, Звени и содрогайся, судно. А с берега несется звон, И песня близкая понятна: "Уйди отсюда, Виттингтон, О Виттингтон, вернись обратно!" 1923