Стихотворения (1809-1816)

Байрон Джордж Гордон

_{Перевод С. Маршака}

***

У вод вавилонских, печалью томимы, В слезах мы сидели, тот день вспоминая, Как враг разъяренный по стогнам Солима Бежал, все мечу и огню предавая. Как дочери наши рыдали! Оне Рассеяны ныне в чужой стороне… Свободные волны катились спокойно… "Играйте и пойте!" — враги нам сказали. Нет, нет! Вавилона сынов недостойно, Чтоб наши им песни святые звучали; Рука да отсохнет у тех, кто врагам На радость ударит хоть раз по струнам! Повесили арфы свои мы на ивы. Свободное

нам завещал песнопенье Солим, как его совершилось паденье; Так пусть же те арфы висят молчаливы: Вовек не сольете со звуками их, Гонители наши, вы песен своих!

15 января 1813 г.

_{Перевод А. Плещеева}

Поражение Сеннахериба

1

Ассирияне шли, как на стадо волки, В багреце их и в злате сияли полки, И без счета их копья сверкали окрест, Как в волнах галилейских мерцание звезд.

2

Словно листья дубравные в летние дни, Еще вечером так красовались они; Словно листья дубравные в вихре зимы, Их к рассвету лежали рассеяны тьмы.

3

Ангел смерти лишь на ветер крылья простер И дохнул им в лицо — и померкнул их взор, И на мутные очи пал сон без конца, И лишь раз поднялись и остыли сердца.

4

Вот расширивший ноздри повергнутый конь, И не пышет из них гордой силы огонь, И как хладная влага на бреге морском, Так предсмертная пена белеет на нем.

5

Вот и всадник лежит, распростертый во прах, На броне его ржа и роса на власах; Безответны шатры, у знамен ни раба, И не свищет копье, и не трубит труба.

6

И Ассирии вдов слышен плач на весь мир, И во храме Ваала низвержен кумир, И народ, не сраженный мечом до конца, Весь растаял, как снег, перед блеском творца!

Сихэм, 17 февраля 1815 г.

_{Перевод А. Толстого}

Романс

О, источник слез, двести священных восходов из нежной души; четырежды счастлив тот, кто чувствует в самой глубине сердца тебя, о чистая нимфа.

Грей. Поэма

Какая радость заменит былое светлых чар, Когда восторг былой истлел и отпылал пожар? И прежде чем с ланит сбежал румянец юных лет, Чувств первых, иссушен, поник в душе стыдливый цвет. И тех, что носятся в волнах с обрывками снастей, — Ветр буйный мчит на риф вины иль в океан страстей. И коль в крушеньи счастья им остался цел магнит, — Ах, знать к чему, где скрылся брег, что их мечты маниn? Смертельный холод их объял, мертвей, чем Смерть сама: К чужой тоске душа глуха, в своей тоске нема. Где слез ключи? Сковал мороз волну живых ключей! Блеснет ли взор — то светлый лед лучится из очей. Сверкает ли речистый ум улыбчивой рекой В полночный час, когда вотще душа зовет покой, — То дикой силой свежий плющ зубцы руин обвил: Так зелен плющ! — так остов стен под ним и сер, и хил! Когда б я чувствовал, как встарь, когда б я был — что был, И плакать мог над тем, что рок — умчал и я — забыл! Как сладостна в степи сухой и мутная струя, — Так слез родник меня б живил в пустыне бытия!

Март 1815 г.

_{Перевод В. Иванова}

На бегство

Наполеона с острова Эльбы

Прямо с Эльбы в Лион! Города забирая, Подошел он, гуляя, к парижским стенам — Перед дамами вежливо шляпу снимая И давая по шапке врагам!

27 марта 1815 г.

_{Перевод А. Арго}

Ода с французского

I

О Ватерлоо! Мы не клянем Тебя, хоть на поле твоем Свобода кровью истекла: Та кровь исчезнуть не могла. Как смерч из океанских вод, Она из жгучих ран встает, Сливаясь в вихре горних сфер С твоей, герой Лабэдойер (Под мрачной сенью тяжких плит "Отважнейший из храбрых" спит). Багровой тучей в небо кровь Взметнулась, чтоб вернуться вновь На землю. Облако полно, Чревато грозами оно, Все небо им обагрено; В нем накопились гром и свет Неведомых грядущих лет; В нем оживет Полынь-звезда, В ветхозаветные года Вещавшая, что в горький век Нальются кровью русла рек.

II

Под Ватерлоо Наполеон Пал — но не вами сломлен он! Когда, солдат и гражданин, Внимал он голосу дружин И смерть сама щадила нас — То был великой славы час! Кто из тиранов этих мог Поработить наш вольный стан, Пока французов не завлек В силки свой собственный тиран, Пока, тщеславием томим, Герой не стал царем простым? Тогда он пал — так все падут, Кто сети для людей плетут!

III

А ты, в плюмаже снежно-белом (С тобой покончили расстрелом), Не лучше ль было в грозный бой Вести французов за собой, Чем горькой кровью и стыдом Платить за право быть князьком, Платить за титул и за честь В обноски княжьей власти влезть! О том ли думал ты, сквозь сечу Летя на гневном скакуне, Подобно яростной волне, Бегущей недругам навстречу? Мчался ты сквозь вихрь сраженья, Но не знал судьбы решенья, Но не знал, что раб, смеясь, Твой плюмаж затопчет в грязь! Как лунный луч ведет волну, Так влек ты за собой войну, Так в пламя шли твои солдаты, Седыми тучами объяты, Сквозь дым густой, сквозь едкий дым Шагая за орлом седым, И сердца не было смелей Среди огня, среди мечей! Там, где бил свинец разящий, Там, где падали все чаще Под знаменами героя; Близ французского орла (Сила чья в разгаре боя Одолеть его могла, Задержать полет крыла?), Там, где вражье войско смято, Там, где грянула гроза, — Там встречали мы Мюрата: Ныне он смежил глаза!

IV

По обломкам славы шагает враг, Триумфальную арку повергнув в прах; Но когда бы с мечом Встала Вольность потом, То она бы стране Полюбилась вдвойне. Французы дважды за такой Урок платили дорогой: Наполеон или Капет — В том для страны различья нет, Ее оплот — людей права, Сердца, в которых честь жива, И Вольность — бог ее нам дал, Чтоб ей любой из нас дышал, Хоть тщится Грех ее порой Стереть с поверхности земной; Стереть безжалостной рукой Довольство мира и покой, Кровь наций яростно струя В убийств бескрайние моря.