Стихотворения 1904 года

Блок Александр Александрович

3. ВЕЧЕРНЯЯ

Солнце сходит на запад. Молчанье Задремала моя суета. Окружающих мерно дыханье. Впереди — огневая черта. Я зову тебя, смертный товарищ! Выходи! Расступайся, земля! На золе прогремевших пожарищ Я стою, мою жизнь утоля. Приходи, мою сонь исповедай, Причасти и уста оботри… Утоли меня тихой победой Распылавшейся алой зари.

4. НОЧНАЯ

Они Ее видят!

В. Брюсов

Тебе, Чей Сумрак был так ярок, Чей Голос тихостью зовет, — Приподними небесных арок Всё опускающийся свод. Мой час молитвенный недолог — Заутра обуяет сон. Еще звенит в душе осколок Былых и будущих времен. И в этот час, который краток, Душой

измученной зову: Явись! продли еще остаток Минут, мелькнувших наяву! Тебе, Чья Тень давно трепещет В закатно-розовой пыли! Пред Кем томится и скрежещет Суровый маг моей земли! Тебя — племен последних Знамя, Ты, Воскрешающая Тень! Зову Тебя! Склонись над нами! Нас ризой тихости одень!

5. НОЧНАЯ

Спи. Да будет твой сон спокоен. Я молюсь. Я дыханью внемлю. Я грущу, как заоблачный воин, Уронивший панцырь на землю. Бесконечно легко мое бремя. Тяжелы только эти миги. Всё снесет золотое время: Мои цепи, думы и книги. Кто бунтует, — в том сердце щедро, Но безмерно прав молчаливый. Я томлюсь у Ливанского кедра, Ты — в тени под мирной оливой. Я безумец! Мне в сердце вонзили Красноватый уголь пророка! Ветви мира тебя осенили… Непробудная… Спи до срока.

Март — апрель 1904

«На перекрестке…»

На перекрестке, Где даль поставила, В печальном весельи встречаю весну. На земле еще жесткой Пробивается первая травка. И в кружеве березки — Далеко — глубоко — Лиловые скаты оврага. Она взманила, Земля пустынная! На западе, рдея от холода, Солнце — как медный шлем воина, Обращенного ликом печальным К иным горизонтам, К иным временам… И шишак — золотое облако — Тянет ввысь белыми перьями Над дерзкой красою Лохмотий вечерних моих! И жалкие крылья мои — Крылья вороньего пугала — Пламенеют, как солнечный шлем, Отблеском вечера… Отблеском счастия… И кресты — и далекие окна — И вершины зубчатого леса — Всё дышит ленивым И белым размером Весны.

5 мая 1904 (Декабрь 1904)

«Ты оденешь меня в серебро…»

Ты оденешь меня в серебро, И когда я умру, Выйдет месяц — небесный Пьеро, Встанет красный паяц на юру Мертвый месяц беспомощно нем, Никому ничего не открыл. Только спросит подругу — зачем Я когда-то ее полюбил? В этот яростный сон наяву Опрокинусь я мертвым лицом И паяц испугает сову, Загремев под горой бубенцом… Знаю — сморщенный лик его стар И бесстыден в земной наготе. Но зловещий восходит угар — К небесам, к высоте, к чистоте.

14 мая 1904

«Фиолетовый запад гнетет…»

Фиолетовый запад гнетет, Как пожатье десницы свинцовой. Мы летим неизменно вперед — Исполнители воли суровой. Нас немного. Все в дымных плащах. Брызжут искры и блещут кольчуги. Поднимаем на севере прах, Оставляем лазурность на юге. Ставим троны иным временам — Кто воссядет на темные троны? Каждый душу разбил пополам И поставил двойные законы. Никому не известен конец. И смятенье сменяет веселье. Нам открылось в гаданьи: мертвец Впереди рассекает ущелье.

14 мая 1904

«Дали слепы, дни безгневны…»

Дали слепы, дни безгневны, Сомкнуты уста. В непробудном сне царевны, Синева пуста. Были дни — над теремами Пламенел закат. Нежно белыми словами Кликал брата брат. Брата брат из дальних келий Извещал: «Хвала!» Где-то голуби звенели, Расплескав крыла. С золотистых ульев пчелы Приносили мед. Наполнял весельем долы Праздничный народ. В пестрых бусах, в алых лентах Девушки цвели… Кто там скачет в позументах В голубой пыли? Всадник

в битвенном наряде, В золотой парче, Светлых кудрей бьются пряди, Искры на мече, Белый конь, как цвет вишневый. Блещут стремена… На кафтан его парчовый Пролилась весна. Пролилась — он сгинет в тучах, Вспыхнет за холмом. На зеленых встанет кручах В блеске заревом, Где-то перьями промашет, Крикнет: «Берегись!» На коне селом пропляшет, К ночи канет ввысь… Ночью девушкам приснится, Прилетит из туч Конь — мгновенная зарница, Всадник — беглый луч… И, как луч, пройдет в прохладу Узкого окна, И Царевна, гостю рада, Встанет с ложа сна… Или, в злые дни ненастий, Глянет в сонный пруд, И его, дрожа от страсти, Руки заплетут. И потом обманут — вскинут Руки к серебру, Рыбьим плёсом отодвинут В струйную игру… И душа, летя на север Золотой пчелой, В алый сон, в медовый клевер Ляжет на покой… И опять в венках и росах Запоет мечта, Засверкает на откосах Золото щита, И поднимет щит девица, И опять вдали Всадник встанет, конь вздыбится В голубой пыли… Будут вёсны в вечной смене И падений гнет. Вихрь, исполненный видений,— Голубиный лет… Что мгновенные бессилья? Время — легкий дым… Мы опять расплещем крылья, Снова отлетим! И опять, в безумной смене Рассекая твердь, Встретим новый вихрь видений, Встретим жизнь и смерть!

22 апреля — 20 мая 1904 (1910)

ВЗМОРЬЕ

Сонный вздох онемелой волны Дышит с моря, где серый маяк Указал морякам быстрины, Растрепал у поднебесья флаг. Там зажегся последний фонарь, Озаряя таинственный мол. Там корабль возвышался, как царь, И вчера в океан отошел. Чуть серели его паруса, Унося торжество в океан. Я покорно смотрел в небеса, Где Она расточала туман. Я увидел Глядящую в твердь — С неземным очертанием рук. Издали мне привиделась Смерть, Воздвигавшая тягостный звук. Там поют среди серых камней, В отголосках причудливых пен — Переплески далеких морей, Голоса корабельных сирен.

26 мая 1904

«В час, когда пьянеют нарциссы…»

В час, когда пьянеют нарциссы, И театр в закатном огне, В полутень последней кулисы Кто-то ходит вздыхать обо мне… Арлекин, забывший о роли? Ты, моя тихоокая лань? Ветерок, приносящий с поля Дуновений легкую дань? Я, паяц, у блестящей рампы Возникаю в открытый люк. Это — бездна смотрит сквозь лампы Ненасытно-жадный паук. И, пока пьянеют нарциссы, Я кривляюсь, крутясь и звеня… Но в тени последней кулисы Кто-то плачет, жалея меня. Нежный друг с голубым туманом, Убаюкан качелью снов. Сиротливо приникший к ранам Легкоперстный запах цветов.

26 мая 1904

«Я живу в глубоком покое…»

Я живу в глубоком покое. Рою днем могилы корням. Но в туманный вечер — нас двое. Я вдвоем с Другим по ночам. Обычайный — у входа в сени, Где мерцают мои образа. Лоб закрыт тенями растений. Чуть тускнеют в тени глаза. Из угла серебрятся латы, Испуская жалобный скрип. В дальних залах — говор крылатый Тех, с кем жил я, и с кем погиб. Одинок — в конце вереницы — Я — последний мускул земли. Не откроет уст Темнолицый, Будто ждет, чтобы все прошли. Раздавив похоронные звуки Равномерно-жутких часов, Он поднимет тяжкие руки, Что висят, как петли веков. Заскрипят ли тяжкие латы? Или гроб их, как страх мой, пуст? Иль Он вдунет звук хриповатый В этот рог из смердящих уст? Или я, как месяц двурогий, Только жалкий сон серебрю, Что приснился в долгой дороге Всем бессильным встретить зарю?