Стихотворения и поэмы

Мицкевич Адам Бернард

Я жду в слезах и тревоге;

Реки в разливе, зверье среди бора,

Разбой – на каждой дороге".

Мать так сказала, и дети проворно

К кресту на холмик взбегают,

Там пред иконой святой, чудотворной

Молиться вслух начинают.

Землю целуют, молитву читая

Все вместе, громко, усердно:

Да славится троица пресвятая,

Да будет к нам милосердна!

"Отче наш", "Верую", всё по порядку,

Как нужно, они прочитали,

Далее

книжку, молитвенник краткий,

Из сумки дети достали.

Старший из них начал петь литанию,

Все с плачем молились, вторя:

"Нашего папу, о дева Мария,

Спаси от лютого горя!"

Тут вдруг послышался грохот обоза.

Навстречу телеге знакомой

Кинулись дети, забыли про слезы:

"То папа наш едет к дому!"

Спрыгнул с повозки купец, их заметя,

Целует поочередно:

"Как без меня поживали вы, дети?

Меня вы ждали сегодня?

Что у вас дома? Как мама? Здорова?

А я привез вам изюма…"

Каждый торопится вымолвить слово,

Так много смеха и шума!

Слугам купец закричал: "Погоняй-ка!

Домой скорей бы добраться!"

Едут… вдруг вышла разбойничья шайка,

Злодеев – счетом двенадцать.

Густо они заросли волосами,

Весь облик страшен звериный:

Острые сабли за поясами,

В руках – ножи и дубины.

Дети кричат, подбежали в испуге

К отцу, укрылись полою;

Струсили слуги; дрожащие руки

Купец подъемлет с мольбою:

"Ах, все берите! Детей-малолеток

Лишь не губите напрасно!

Не оставляйте сиротками деток,

Жену – вдовою несчастной!"

Шайка не внемлет, – один выпрягает

Коней, а рядом злодеи

"Денег!" – вопят, кистенем угрожают.

Застыли слуги, немея.

"Стойте!" – вдруг крикнул вожак, и вся шайка

Сошла поспешно с дороги.

Молвил купцу атаман: "Поезжай-ка

С детьми домой без тревоги!"

Благодарить стал купец, а разбойник

Сказал: "Кистень молодецкий

Бьет без пощады, ты был бы покойник,

Спасен ты молитвой детской.

Я ни при чем тут, всё сделали дети,

Тебе оказана милость!

Лишь ради них еще жив ты на свете.

Скажу, как это случилось.

Слышали мы о твоем здесь проезде,

И, вдаль на дорогу глядя,

Нынче с друзьями надежными вместе

В лесу залег я в засаде.

Тут и услышал я, как прозвучала

Молитва детская богу.

Вздорной она мне казалась сначала,

Потом внушила тревогу.

Вспомнил я дом свой, о прошлом тоскуя,

И сердце горестно сжалось…

Вспомнил сыночка, жену молодую

И вдруг

почувствовал жалость.

В город – твой путь, мой же – в лес, где поглуше;

Вы, дети, крест навещайте

И за мою многогрешную душу

Порой молитву читайте!"

[Февраль 1821 г.]

МОГИЛА МАРЫЛИ

Романс

(На тему литовской песни)

Чужой человек, девушка,

Ясь, мать, подружка.

Чужой человек

Там, где Неман разветвленный

Омывает луг зеленый,

Что за славный бугорочек?

У подножья, как веночек,

Розы, бузина, малина,

А бока одеты в травы,

И белым-бела вершина

От черемухи в расцвете.

С бугорка ведет дорога

Прямо к хате, до порога,

И бежит другая вправо,

И уводит влево третья.

По реке баркас мой мчится.

Ты скажи-ка мне, девица,

Что это за бугорочек?

Девушка

А спроси в деревне, братец,

Все там скажут, что Марыля

Обитала в этой хате,

Опочила в той могиле.

Вот они, дорожки-стежки:

Тут проходит мать-старушка,

Пастушок – по той дорожке,

А по этой вот – подружка.

Как сейчас блеснет денечек

Все взойдут на бугорочек.

Выдь на берег, встань за хворост

С головой тебя он спрячет,

Сам увидишь, как им лихо,

Что за слезы, что за горесть.

Вот идет ее милочек,

Мать идет, скорбя о дочке,

И подружка – тихо-тихо,

И несут цветочки,

Плачут!

Ясь

Марыля! Блещет зорька,

А мы не повстречались .

Й не поцеловались.

Марыля! Плачу горько

Я, бедный твой дружочек.

Неужто весь денечек

Проспать ты хочешь? Или

Ты сердишься, Марыля?

Ах, где ж ты запропала?

Нет-, ты не заспалася,

Не сердишься на Яся

В живых тебя не стало,

Ушла под бугорочек.

Вернуться не удастся!

Тоскует твой дружочек!

Коль засыпал я прежде – одни мечты манили:

Проснусь я утром рано, да и пойду к Марыле.

И сны мне сладки были.

Ах, здесь, от всех далекий, засну я, одинокий.

Авось тебя увижу, когда сомкну я веки,

Быть может, и навеки.

Счастлив я был, трудился,

Соседи уважали,

Старик отец гордился.

Теперь отец – в печали.

Ни людям я, ни богу,

Зачем мне урожаи?

Да пусть в полях – ни стогу,

Да пусть бы волчьи стаи