Стихотворения и поэмы

Полежаев Александр Иванович

Образ девы недоступной, Образ строгой красоты Думой грустной и преступной Отравил мои мечты. Для чего у страсти пылкой Чародейной силы нет Превратиться невидимкой В алый шелковый бешмет? Для чего покров холодный, А не чувство, не любовь Обнимает, жмет свободно Гибкий стан, живую кровь?

2. «Утро жизнью благодатной…»

Утро жизнью благодатной Освежило сонный мир, Дышит влагою прохладной Упоительный зефир, Нега, радость и свобода Торжествуют юный день, Но в моих очах природа Отуманена как тень. Что мне с жизнью, что мне с миром? На душе моей тоска Залегла, как над вампиром Погребальная доска. Вздох волшебный сладострастья С стоном девы пролетел И в груди за призрак счастья Смертный хлад запечатлел. Уж

давно огонь объятий На злодее не горит; Но над ним, как звук проклятий, Этот стон ночной гремит. О, исчезни, стон укорный, И замри, как замер ты На устах красы упорной Под покровом темноты!

3. «Одел станицу мрак глубокой…»

Одел станицу мрак глубокой… Но я казачкой осужден Увидеть снова прежний сон На ложе скуки одинокой. И знаю я — приснится он, Но горе деве непреклонной! Приснится завтра ей, несонной, Коварный сон, мятежный сон. Моей любви нетерпеливость Утушит детскую боязнь, Узнает счастие и казнь Ее упорная стыдливость. Станицу скроет темнота,— Но уж не мне во мраке ночи, А ей предстанет перед очи Неотразимая мечта. И юных персей трепетанье, И ропот уст, и жар ланит — Всё сладко, сладко наградит Меня за тайное страданье. <1831>

43. Мертвая голова

Из-за черных облаков Блещет месяц в вышине, Видны в ставке казаков Десять копий при луне. Отчего ж она темна, Что не светится она, Сталь десятого копья? Что за призрак вижу я При обманчивой луне На таинственном копье? О, не призрак! Наяву Вижу вражеский укор — Безобразную главу Сына брани, сына гор. Вечный сон ее удел На отеческих полях, На убийственных мечах Он к ней рано прилетел. Пять ударов острия Твердый череп разнесли; Муку смерти затая, Очи кровью затекли. Силу дивную бойца Злобный гений превозмог, Труп холодный мертвеца В землю с честию не лег. И глава его темнит Сталь десятого копья, И душа его парит К новой сфере бытия… …………………………………… …………………………………… 1831

44. Другу моему А. П. Л<озовскому>

Бесценный друг счастливых дней, Вина святого упованья Души измученной моей Под игом грусти и страданья,— Мой верный друг, мой нежный брат По силе тайного влеченья, Кого со мной не разлучат Времен и мест сопротивленья. Кто для меня и был и есть Один и всё, кому до гроба Не очернят меня ни лесть, Ни зависть черная, ни злоба, Кто овладел, как чародей, Моим умом, моею думой, Кем снова ожил для людей Страдалец мрачный и угрюмый,— Бесценный друг, прими плоды Моих задумчивых мечтаний, Минутной резвости следы И цепь печальных вспоминаний! Ты не найдешь в моих стихах Волшебных звуков песнопенья: Они родятся на устах Певцов любви и наслажденья… Уже давно чуждаюсь я Их благодатного привета, Давно в стихии шумной света Не вижу радостного дня… Пою, рассеянный, унылый, В степях далекой стороны И пробуждаю над могилой Давно утраченные сны… Одну тоску о невозвратном, Гонимый лютою судьбой, В движенье грустном и приятном Я изливаю пред тобой! Но ты, понявши тайну друга, Оценишь сердце выше слов И не сменишь моих стихов Стихами резвыми досуга Других счастливейших певцов. 7 февраля 1832 Крепость Грозная

45. Федору Алексеевичу Кони

Was sein soil — muss geschehen! [48]

Я не скажу тебе, поэт, Что греет грудь мою так живо, Я не открою сердце, нет! И поэтически, игриво Я гармоническим стихом, В томленье чувств перегорая, Не выскажу тебе о том, Чем дышит грудь полуживая, Что движет мыслию во мне, Как глас судьбины, глас пророка, И часто, часто в тишине Огнем пылающего ока Так и горит передо мной! О, как мне жизнь тогда светлеет! Мной всё забыто — и покой В прохладе чувств меня лелеет. За этот миг я б всё отдал, За этот миг я бы не взял И гурий неги Гаафица — Он мне нужнее, чем денница, Чем для рожденного птенца Млеко родимого сосца!

48

Чему быть — тому не миновать! (нем.). — Ред.

Так не испытывай напрасно, Поэт, волнения души, И искры счастия прекрасной В ее начале не туши! Она угаснет — и за нею Мои глаза закрою я, Но за могилою моею Еще услышишь ты меня. Лишь с гневом яростного мщенья Оно далёко перейдет, А всё врага <себе> найдет В веках грядущих поколеньях! 19 февраля 1832

46. Акташ-аух

На высоте пустынных скал, Под ризой инеев пушистых, Как сторож пасмурный, стоял Дуб старый, царь дубов ветвистых. Сражаясь с хладом облаков, Встречая гордо луч денницы, Один, далёко от дубров, Служил он кровом хищной птицы. Молниеносный ураган Сверкнул в лазуревой пучине — И разлетелся великан Как прах по каменной твердыне. В вертепах дикой стороны, Для чужеземца безотрадной, Гнездились буйные сыны Войны и воли кровожадной; Долины

мира возмущал Брегов Акташа лютый житель; Коварный гений охранял Его преступную обитель. Но где ты, сон минувших дней? Тебя сменила жажда мщенья, И сильный вождь богатырей Рассеял сонм злоумышленья! Акташа нет!.. Пробил конец Безумству жалкого народа, И не спасли тебя, беглец, Твои кинжалы и природа… Где блещет солнце, где заря Едва мелькает за горами — Предстанет всюду пред врагами Герой полночного царя. 1832

47. Кладбище Герменчугское

В последний раз румяный день Мелькнул за дальними лесами, И ночи пасмурная тень Слилась уныло с небесами. Всё тихо, мертво, всё гласит В природе час успокоенья… И он настал: не воскресит Ничто минувшего мгновенья. Оно прошло, его уж нет Для добродетели и злобы! Пройдут мильоны новых лет, И с каждым утром новый свет Увидит то же: жизнь и гробы! Один мудрец, в кругу людей, Уму свободному послушный, Всегда покойный, равнодушный Среди волнений и страстей, Живет в покое безмятежном Высоким чувством бытия: В грозе, в несчастье неизбежном, В завидной доле, затая Самолюбивое мечтанье, Он, как бесплотное созданье, Себе правдивый судия. В пределах нравственного мира, Свершая тихий период, Как скальда северного лира, Он звук согласный издает, Журчит и льется беспрерывно И исчезает в тишине, Как аромат Востока дивный В необозримой вышине. Цари, герои, раб убогой,— Один готов для вас удел! Цветущей, тесною дорогой Кто миновать его умел? Как много зла и вероломства Земля могучая взяла! Хранит правдивое потомство Одни лишь добрые дела! Не вы ли, дикие могилы, Останки жалкой суеты, Повергли в грустные мечты Мой дух угрюмый и унылый? Что значат длинные ряды Высоких камней и курганов, В часы полуночи немой Стоящих мрачно предо мной В сырой обители туманов? Зачем чугунное ядро, Убийца Карла и Моро, Лежит во прахе с пирамидой Над гробом юной девы гор? Ее давно потухший взор Не оскорбится сей обидой! Кто в свежий памятник бойца Направил ужасы картечи? Не отвращал он в вихре сечи От смерти грозного лица. И кто б он ни был — воин чести Или презренный из врагов,— Над царством мрака и гробов Ровно ничтожно право мести! Сверкает полная луна Из туч багровыми лучами… Я зрю: вокруг обагрена Земля кровавыми ручьями. Вот труп холодный… Вот другой На рубеже своей отчизны. Здесь — обезглавленный, нагой; Там — без руки страдалец жизни; Там — груда тел… Кладбище, ров, Мечети, сакли — всё облито Живою кровью; всё разбито Перуном тысячи громов… Где я? Зачем воображенья Неограниченный полет В места ужасного виденья Меня насильственно влечет? Я очарован!.. Сон тревожный Играет мрачною душой!.. Но пуля свищет надо мной!.. Злодеи близко… Ужас ложный С чела горячего исчез… Объятый горестною думой, Смотрю рассеянно на лес, Где враг, свирепый и угрюмый, Сменив покой на заговор, Таит свой немощный позор. Смотрю на жалкую ограду Неукротимых беглецов, На их мгновенную отраду От изыскательных штыков; На русский стан; воспоминаю Минувшей битвы гул и звук И с удивлением мечтаю: О воин гор, о Герменчуг! Давно ли, пышный и огромный, Среди завистливых врагов, Ты процветал под тенью скромной Очаровательных садов? Рука, решительница боев, Неотразимая в войне, Тебя ласкала в тишине С великодушием героев; Но ты в безумстве роковом Восстал под знаменем гордыни — И пред карающим мечом Склонились дерзкие твердыни!.. Покров упал с твоих очей; Открыта бездна заблуждений! Смотри сквозь зарево огней, Сквозь черный дым твоих селений — На плод коварства и измен! Не ты ли, яростный, у стен, Перед решительною битвой Клялся вечернею молитвой Рассеять сонмы христиан И беззащитному семейству Передавал в урок злодейству Свой утешительный обман? Ты ждал громового удара; Ты вызывал твою судьбу — И пепел грозного пожара Решил неравную борьбу!.. Иди теперь, иди к несчастным: Рассей их робость и тоску; И мсти отчаяньем ужасным Непобедимому врагу! И спросят жены, спросят дети Тебя с волнением живым: «Где наши сакли, где мечети? Веди нас к милым и родным!» И ты ответишь им: «Родные Лежат убитые в пыли, А их доспехи боевые На воях вражеской земли! Удел младенца без покрова — Делить страданья матерей; Приют наш — темная дуброва, Замена братьев и друзей — Толпа голодная зверей!..» И заглушит тогда стенанье Жестокосердые слова, И упадет на грудь в молчанье Твоя преступная глава! И, движим грустию мятежной, На миг чувствительный отец — Ты будешь речью безнадежной Тушить с заботливостью нежной Боязнь неопытных сердец! То снова пыл ожесточенья В душе суровой закипит, И над главою ополченья Свинец разбойничьего мщенья Из-за кургана просвистит… А грозный стан, необозримый, Теряясь в ставках и шатрах, Стоит покойный, недвижимый, Как исполин, на двух реках. Великий духом и делами, Фиал щедроты и смертей, Пришел он с русскими орлами Восстановить права людей, Права людей — права закона В глухой далекой стороне, Где звезды северного трона Горят в туманной вышине! Его вожди… Скрижали чести Давно хранят их имена. Труба презрительныя лести Не пробуждает времена; Но голос славы, племена — Отважный галл, осман надменный, Поклонник ревностный Али, Кавказ, сармат ожесточенный — Им приговор произнесли!.. Он свят!.. Язык врага отчизны Свободен, смел, красноречив, И славный Пор без укоризны Был к Александру справедлив…