Стихотворения и поэмы
Шрифт:
К языку „Милого детства“ я подошел сознательно. В „Мотэле“ я использовал интонацию национальную, здесь я постарался, по возможности, с чувством меры использовать акцент люмпен-пролетария. И вот по каким соображениям. Слово — это среда. Поэма, которая берет героем парнишку окраины и пишет для рабочей молодежи, жителей окраины, — и по языку должна быть близка к первому и вторым. В искусстве нет плохого и хорошего языка, а есть язык большей или меньшей выразительности… [65]
65
Недавно я читал поэму в кругу работников «Комсомольской правды» и услышал ряд замечаний, считаться с которыми нужно и из которых я сделал вывод, что следует работу обсудить, и может быть не раз на широкой аудитории, которая, наверное, поможет мне кое-что и выкинуть, и кое-чем пополнить.
И если „Милое детство“ хоть немножко поработает на очистке „российской пыли“, автор будет считать свою задачу выполненной» (О, 1929, № 4).
Публикации в КП следующих глав поэмы предшествовало авторское
«„Милое детство“ — часть небольшой поэтической трилогии о человеке, который в детстве был беспризорником, он сформирован революцией, идет ее путями и доходит до наших дней.
Три поэмы, по моему плану, охватывают три периода жизни героя. Первый период — детство. Второй — гражданская война, третий — современность.
О чем рассказывает „Милое детство“? О подростке, которому „судьба не скроила шубы“, который наполовину уже бродяга, который голодает и зябнет, но все же отказывается от шубы, которую предлагает ему тетя в обмен на его совесть, отказывается от шубы, вместе с которой он должен принять и „господа“ и торговлю.
И когда тетя продолжает настаивать, герой и его спутник с ножом в руках прорываются сквозь буржуазно-мещанский чертополох, на волю, — „удобную“ жизнь они меняют на жизнь беспризорников.
Ребят поймали. Они мужественны перед глазами всемогущего генерал-губернатора. Они бегут и, счастливо избегнув мчащейся за ними фурии генеральши, уходят из проклятого города, в который они бросили камнем и который их чуть не потопил в своей грязи, — уходят навстречу… чему навстречу?
Об этом я скажу в отдельной поэме и на этом кончаю поэму „Милое детство“.
Как и чем смыкается поэма с нашими днями? Во-первых, мне кажется, каждый мой сверстник, да и более молодые товарищи, найдут частицу своих переживаний в переживаниях героя. Во-вторых, конечно, силой неподчинения опошляющей среде. В-третьих, призывом „не кушают с рук!“» (КП, 1929, 10 февраля).
Начало ранней редакции поэмы (НМ, 1927, № 11), в окончательный текст не вошедшее:
66
Штанины.
67
Товарища.
После строфы 5 в рукописи и в БР:
Что говорить! Посмотрите: как все — Лошадь! Под плетью, Под ношею — Лошадь Мечтает О лучшем овсе, Извозчик — О лучшей лошади.После строфы 1 в рукописи:
Как-то проснулся, Глянул — сосна, И растерялся сразу. Я — на сосну: И не сосна, А белоснежная ваза?! Я — к тополям, Я — на поля, — И не могу надивиться: Вижу: стоят мои тополя Все, как один, — В рукавицах?! Я — на дома: И — не до-ма! Бабушки в чепчиках белых! Патриархальная зима?! Чтоб ты Сгорела! За ночь И ветер И стужу скрутя, Утро дремало На перьях метели, Спокойное, как дитя в колыбели.После строфы 1 в БР:
В наших окраинах Еще бубенец С полным гражданством Бубнит на морозе, И расчертили дорогу вконец Серебряные полозья.После строфы 3 в рукописи:
Ах, золотое начало! Ах, Неповторимые зимние танцы <?> Пёхом, на санках и на коньках Тащат ребята Удобные ранцы. Славно ребятам, Тепло! Светло! Мне и неладно И грустно. Слезы текут, А ты — в стекло Стоишь, пятачок приплюснув. Взрослым — наверно бы, Кинулся пить, А у парнишки Утеха иная: Выскочу — стерва! И ну лупить!.. А за что? Не знаю…