Стихотворения Поэмы Шотландские баллады

Бёрнс Роберт

Получив разрешение, Бернс заказал стелу коричневато-красного гранита и велел высечь на одной стороне имя и даты жизни, а на другой — четыре строки…

Ни урны, ни торжественного слова, Ни статуи в его ограде нет. Лишь голый камень говорит сурово: — Шотландия! Под камнем — твой поэт!

Двухтомник уже был почти готов. Многие любимые стихи Бернсу пришлось исключить: издатель Крич боялся «оскорбить тонкий вкус подписчиков». Бернсу

приходилось выслушивать множество советов, — вот что ему писал доктор Мур:

«Вполне ясно, что вы уже владеете структурой английского языка и богатым, разнообразным запасом выражений. Поэтому в будущем вам надо менее пользоваться провинциальным диалектом. Вы непременно должны овладеть греческой мифологией, которая полна очаровательных вымыслов… Я убежден, что, достигнув этих знаний, вы сумеете сделать из них гораздо лучшее употребление, чем то обычно бывает».

«Вашу критику я выслушиваю с уважением, — отвечал ему Бернс. — Надежда быть предметом восхищения в веках даже для многих известных писателей оказалась несбыточной мечтой. Я же с самого начала стремился, да и поныне желаю нравиться более всего моим собратьям — обитателям сельских хижин, — тому кругу людей, с которым я всегда был тесно связан».

Можно ли было деликатнее объяснить ученому доктору, что ты хочешь писать не для людей «с изысканным вкусом» и не про «очаровательные вымыслы» мифологии, а для тех и про тех, кто живет с тобой одной жизнью, говорит на твоем языке?

21 апреля 1787 года вышло эдинбургское издание стихов и поэм Бернса. Полторы тысячи экземпляров разошлись по подписке, остальные пятьсот были распроданы в два дня.

23 апреля Крич подписал с поэтом договор: авторское право на все произведения Бернса переходило к Кричу за сто гиней.

Сто гиней — огромные деньги. Да еще четыреста фунтов получено от издания книги. Впервые Роберт почувствовал себя богатым человеком. Правда, Крич дал ему только триста фунтов, но и таких денег он никогда не держал в руках.

Перед возвращением домой Бернс решил немного попутешествовать и отдохнуть от бурной столичной жизни.

Может быть, впервые за все свои двадцать восемь лет Роберт Бернс был так беззаботен и счастлив, как в начале мая 1787 года, когда он неторопливо ехал по зеленым холмам Шотландии, где «на каждом поле гремела битва, а у каждого ручья складывалась песня».

Его встречали с почетом: «Все высказывают особое уважение к моей поэтической светлости», — писал он.

Но отдых длился недолго. Надо было вернуться домой, узнать, как дела в Моссгиле, как дети.

И как Джин…

Восьмого июня 1787 года Бернс вернулся в Моссгил. Он был счастлив, что привез Гильберту деньги, а матери, сестрам и братьям — много столичных подарков. Особенно он радовался своим детям — дочке и сыну. К ужину пришли гости, разошлись поздно — и Роберт ушел спать в свою старую комнату.

И ночью, когда все в доме уснули, к нему пришла Джин…

Он проснулся на рассвете, когда она уже уходила. Что же теперь будет? Как ее встретят дома? Но она спокойно сказала, что мать сама послала ее к Роберту и дала ключ от дверей.

Мы знаем об этом из бешеных писем Роберта к друзьям: такого оскорбления он не ожидал. Значит, теперь, когда он стал знаменитым, богатым, Арморы сменили гнев на милость!

«Будь они прокляты, эти рабские душонки! — писал он, — ни одного

дня я не останусь здесь!»

И через несколько дней, не повидавшись с Джин, он уехал из дому и десять дней ездил по горной Шотландии.

Надо было решать судьбу всей семьи и свою дальнейшую творческую судьбу. Сможет ли поэт, вернувшись «к старому своему знакомцу — плугу, все же сохранить в целости свою простую лиру, не дать пальцам огрубеть, а паутине забот оплести звонкие струны?» — писал Бернс.

Он знает, что теперь ею голос слушает вся Шотландия.

Третьего августа Бернс снова поехал в Эдинбург. Он прожил там три недели, работая с Джонсоном — составителем «Музыкального музея». Бернс снова уехал в путешествие по Шотландии, объехал все северное предгорье, посетил исторические места, видел разрушенные замки, старинные аббатства и поле знаменитой битвы при Баннокберне, где Роберт Брюс разбил англичан.

«Ни один шотландец не пройдет без волнения мимо этого поля, — записывает Бернс. — Мне кажется, что я вижу храбрых моих соотечественников, наступающих с холма на грабителей их страны, убийц их отцов».

Эта поездка еще больше укрепила славу поэта, и он вернулся в Эдинбург успокоенный и обласканный своими многочисленными читателями и поклонниками.

Но в Эдинбурге его ждало новое испытание.

Все стихи, все песни и письма Бернса говорят о любви как о высшем счастье, доступном смертному. В нежнейших лирических строках, в горьких жалобах брошенной девушки, в возмущенных отповедях «добродетельным» ханжам и безудержно откровенных вольных песнях, — везде воспевается могучая, неукротимая сила страсти, голос крови, непреложный закон жизни. Бернс ненавидит любовь продажную, корыстную, притворную. Но еще больше он ненавидит тех, кто мешает другим любить просто, горячо и непосредственно, если эта любовь не освящена «бормотаньем джентльмена в черном» в церкви, перед алтарем.

Несмотря на то, что «Северные Афины» уже давно вышли из средневекового мракобесия и во всем цивилизованном мире считались средоточием Просвещения и Науки, строгие нравы и влияние духовенства еще сохранились во всех кругах эдинбургского общества.

Бернс столкнулся с этими прочными предрассудками не только в цензурных строгостях при издании своих стихов, но и в личной своей жизни, в одном из самых серьезных своих увлечений. Героиней этого бурного романа стала молодая «соломенная вдовушка», Нэнси Мак-Лиоз, без памяти влюбившаяся в поэта. Может быть, из желания придать идиллический колорит этому вполне земному роману, Бернс надевает маску: перед нами появляется некий «Сильвандер», и пишет он стихи и письма не хорошенькой, талантливой Нэнси, а «солнцу своей души — Кларинде».

За этой буколической бутафорией скрывалась печальная история двух пламенно и безнадежно влюбленных людей разного круга, разного воспитания.

«Кларинда» уже одиннадцать лет жила одна, брошенная мужем, но связанная с ним «священными узами брака». Она беспрекословно слушалась своего духовника, писала стихи, мило пела и уже в первый приезд Бернса мечтала с ним познакомиться.

Теперь Бернс проводил все вечера в маленькой гостиной своей «Кларинды», испытывая все муки неразделенной страсти, «недопитого кубка любви». Когда им нельзя было видеться, «Сильвандер» писал пылкие письма, а «Кларинда» отвечала благочестивыми увещеваниями и сентиментальными стихами о «любви за гробом»…