Стихотворения Юлии Жадовской

Добролюбов Николай Александрович

Надолго остается в душе страдальца образ этого ближнего-утешителя. Легко может случиться, что простое ощущение благодарности превратится в чувство более глубокое и вызовет взаимное чувство. Тогда, что бы ни случилось, но сердце бедного труженика, отверженного светом, сохранит навсегда тихое и светлое, – хотя в грустное, может быть, – воспоминание о том, в ком хоть однажды встретило оно теплое, родное участье. На людей, имеющих подобные воспоминания или умеющих понимать их, должны сильно подействовать некоторые из стихотворений г-жи Жадовской. Нам кажется, например, что к жизни многих может быть применено прекрасное описание, составляющее вторую половину стихотворения! «Никто не виноват». Мы решаемся выписать вполне это стихотворение:

Никто из нас, никто не виноват, Ни ты, ни я: судьба уж так решила! Судьба страшна, всесильна, говорят; Она и нас с тобою разлучила. Не виноват, мой друг, не виноват и ты, Что на душе твоей любовь остыла; И я не виновата, что мечты Безумной юности так долго сохранила, Что светятся они отрадно предо мной, Повсюду

следуют за мной неотразимо И что над этой грустной пустотой Горит любовь звездой неугасимой… Ах, эта жизнь своею тишиной Меня томит, как страшное виденье! Как будто смерть летает надо мной… Желанна буря мне, как грешнику спасенье. Вот что теперь на память мне пришло Из детства дней, почти забытых мною: Поляну помню я; на ней росло Цветов так много яркою весною; Но не весенние душистые цветы Меня туда, ребенка, привлекали. Среди поляны той два дерева стояли, И сладостно шептали их листы, И мерно ветви их зеленые кивали. Они росли одно к другому близко; но Никак коснуться не могли друг друга, — Знать, было так судьбою суждено. Вот поднялась однажды туча с юга И близилась. В молчании ждала Ее усталая природа. Торопливо Летали птицы; спряталась пчела; Замолк деревьев разговор шумливый… И грянул гром, и полил дождь ручьем. Я видела, как бурный вихорь жадно Моих любимцев охватил, – как после, Сомкнув их ветви, вырвал беспощадно Он с корнем одного и бросил далеко… С тех пор всегда, малютке, мне казалось, Что уцелевшее страдает глубоко, Что утром не росой, слезами обливалось; Что счастие его навек отравлено, Что, бедное, все бури ждет оно…

Мы выписали это стихотворение, между прочим, и для того, что в нем довольно ярко выступает один из недостатков, который, вероятно, всегда много мешал н будет мешать блестящему успеху стихотворений г-жи Жадовской. Это – недостаток отделки, небрежность и шероховатость стиха. По нашему мнению, недостаток этот не мешает быть стихотворению прекрасным и истинно поэтическим; но все-таки и мы признаемся, что лучше бы было, если бы среди рифмованных стихов не встречалось стиха без рифмы; если бы стих не оканчивался на но в рифму – суждено; если бы союзы уж, вот и др. употреблялись с большею осторожностью, и пр. Мы так привыкли теперь к совершенной гладкости и плавности стиха, что малейшая шероховатость производит на нас уже неприятное впечатление. А в стихах г-жи Жадовской небрежность отделки доходит до того, что иногда даже ударения ставятся довольно произвольно: это обстоятельство весьма важно для нашего стиха, которого вся звучность основана на ударениях. Вместе с тем читатели заметят в приведенном стихотворении ту, подходящую к прозе, простоту выражения, которая составляет особенность стиха г-жи Жадовской. Перечтите описание приближения бури: тут нет живописных выражений вроде тех, которыми приобрели себе славу некоторые из наших поэтов. Нет тут ни «дымящихся небес», ни «молнии бразды, рассыпающейся огнем пурпурным по тучам бурным», ни «клубящейся мглы», – все совершенно просто. При переложении этого описания в прозу не было бы надобности изменять ни одного выражения. Нам это кажется большим достоинством; но многие в этом спокойствии и простоте описания видят недостаток объективности в таланте г-жи Жадовской. Для нее явления природы, говорят они, сами по себе не имеют никакого значения; ее привлекает не красота или величие этих явлений, а то, что они имеют известный характер, соответствующий внутреннему настроению ее духа. Замечание это справедливо, но, по нашему мнению, оно прилагается, в большей или меньшей степени, ко всякому поэту. Совершенно объективных поэтов быть не может; совершенно объективны могут быть только математические выкладки да разные сведения из натуральной истории, статистики и т. п. В поэзии вопрос может быть только о большей или меньшей степени субъективности, и нам кажется, что различие этих степеней само по себе не может служить доказательством ни недостатка, ни силы поэтического таланта. Если хорошо восхищаться бархатом лугов и запахом черемухи младой, если весело отдыхать под липою густою и смотреть, как облаками разукрасилася даль, или стоять неподвижно, в далекие звезды вглядясь, то отчего же не будет столько же хорошо – прислушиваться к внутренним движениям собственной души, передавать субъективную жизнь своего сердца? Вам могут нравиться пейзажи, но это не мешает мне любить жанристов или портретную живопись. Что же касается до того, что талант г-жи Жадовской не в пейзажах, – это, мы полагаем, успели уже заметить читатели даже из тех выписок, которые мы привели.

Любовь к природе, наслаждения красотами ее вовсе не чужды таланту г-жи Жадовской. Но, если так можно выразиться, природа служит для нее только средством для возбуждения тех или других мыслей и воспоминаний. Возьмите любое стихотворение, – в каждом вы это заметите.

Я все хочу расслушать, Что говорят они, Ветвистые березы, В полночной тишине… [12] – — Повсюду тишина; природа засыпает, И звезды в высоте так сладостно горят! Заря на западе далеком потухает; По небу облачка едва-едва скользят. О, пусть моя душа больная насладится Такою же отрадной тишиной… и пр. [13] – — Опять спокойно надо мной Сияют

небеса, И безотчетною слезой Блестят мои глаза… и пр. – — Вечер… этот вечер Чудной негой дышит… Золотой зарею Ярко запад пышет. Наклонив головки, Розы сладко дремлют… Но любовь и горе О погибшем счастьи Душу мне объемлют. Я в тиши тоскую… и пр. [14]

12

Из стихотворения «Вечерние думы» (1847).

13

Из стихотворения «Вечер» (1846).

14

Из стихотворения «Вечером» (1849).

Сама г-жа Жадовская хорошо сознает особенность своего настроения, и это сознание выразилось в прекрасном стихотворении ее «На песнь соловья». Она говорит в нем, что не может беззаботно наслаждаться этой песнью:

Под звук твоей чудесной трели Воспоминанья мне запели Иную песнь в тиши ночной: Звучит та песнь тоской и мукой, Разбитой страстью и разлукой И безнадежностью глухой.

Вот заключительные стихи этой пьесы, объясняющие субъективность поэта:

Когда душа летит над бездной, Что ей краса лазури звездной И страстной песни перелив? Они на дне ее, глубоко, Возбудят лишь один жестокий, Немой отчаянья порыв…

Особенность и сила субъективного таланта г-жи Жадовской состоит именно в том, что она не подчиняется безусловно внешним впечатлениям природы, а умеет переработывать их согласно с своим внутренним настроением. О ней нельзя сказать, чтоб она вовсе не обращала внимания на природу; нет, она любит ее, постоянно обращается к ней в своей поэтической грусти, в своем отчуждении от света. Но природа не в силах покорить ее сердце, изменить ее постоянное настроение; она только видоизменяет это настроение, придавая ему больший или меньший оттенок грусти или успокоения, твердости или покорности судьбе. Но и то часто делается и без содействия окружающей обстановки, по одному внутреннему увлечению. То овладевает вдруг душою поэтическая грусть об умершей подруге:

Все мне кажется, что душно В тесном гробе ей лежать; Все мне мнится: тяжело ей Быть засыпанной землей, И неловко и темно ей Под богатой пеленой… [15]

То мысль об отсутствующем друге тяготит ее, то посещает ее грустная мечта о любимом человеке, умершем вдали, не поняв любви, обращенной к нему. Теперь, – мечтает поэт, —

Может быть, все ясно Стало для него; Как любила страстно Одного его; И чего живому Не могла сказать, Мертвецу немому Суждено понять… [16]

15

Из стихотворения «Ты спросила, отчего я…» (1848).

16

Из стихотворения «Тот, кого любила…» (1857).

Иногда в поэтических думах своих поэт нарочно будит свое сердце воспоминаниями, заставляя его снова переживать некоторые тяжелые мгновения прежней жизни. В пример мы можем указать на превосходное стихотворение «Пробуждение сердца», заключающее в себе целую драму и навевающее на читателя, имеющего хоть какие-нибудь воспоминания, невольную сладостно-грустную тревогу. Грустно задумывались мы над этим стихотворением, читая его несколько лет тому назад в «Москвитянине»; [17] то же впечатление испытали мы и теперь, перечитывая его. Мы его не выписываем здесь единственно потому, что оно довольно длинно, а мы и без того уже сделали много выписок.

17

Москвитянин, 1849, июнь, кн. 2.

Но мы не можем удержаться, чтобы не выписать несколько небольших стихотворений, в которых выражается то отношение, в каком находится субъективное настроение таланта г-жи Жадовской к явлениям внешнего мира. Вот минута из тихой, звездной ночи:

Чудная минута! Будто счастья жду я… И мечты слетают, Нежа и чаруя. Как на чувства сердце В этот миг не скупо! Я готова плакать, Как это ни глупо… Что ж? никто не видит… Лейтесь, слезы, смело! Месяцу с звездами Что до вас за дело?..

Вот как действует на поэта осеннее время:

Тихо я бреду одна по саду; Под ногами желтый лист хрустит, Осень льет предзимнюю прохладу, О прошедшем лете говорит. Говорит увядшими цветами, Грустным видом выжатых полей И холодными, сырыми вечерами, — Всей печальной прелестью своей. Так тоска душе напоминает О потере наших лучших дней, Обо всем, чего не возвращает Эта жизнь – жестокий чародей!