В покорстве мудрости пытливом и глубокомЯ завершаю день познанья и забот.Часы мои текут, несясь глухим потоком,Не различая бездн, не находя высот.И наяву — во сне, в движении — покое,Двух полюсов в себе являя тайный смысл,Стихаю ныне в бесконечном ровном строеСебе довлеющих непостижимых числ.И длится ток судеб, — загадочен, безмерен, —В людских слезах, в проклятьях, в нежности, в хуле.Покорство мудрости…
Зачем, чему я верен,Свой завершая день на каменной земле?
150. «Земля и ломоть сна и золото в ночах…»
Земля и ломоть сна и золото в ночах…Дрожит фонарь, и лужа на панелиВдруг отразила вечер, вечность, страх —Всё, что мы видели, но проглядели.Я падаю на дно, кувыркаясь, крутясь,В былом, в небывшем страстно цепенея.И отраженный вечер повторяет вязь:Креузы гибель, торжество Медеи.С утра ты будешь здесь… И руно я сложуК живым твоим стопам… И встану одинокийВ пролете долгих дней на серую межу,Где нет ни совершенства, ни порока.
151. «За облака и выше — до небес…»
За облака и выше — до небес,До сереньких страниц, до мысли,Идущей в мир с ружьем наперевес,До сумерек, где сны повисли,Где шлепанцами смерть моя стучит,Такая древняя персона —И до утра сурово шелеститНаследьем Гёте и Платона.Но выше — до твоих колен,Пред плахою склонив колени,И здесь кончаются у вечных стенВсе мысли, все ступени.
152. «Грозясь и стекла вышибая заревом…»
Грозясь и стекла вышибая заревом — и окна чуть дрожат —И на пуантах в башню — с башни вдруг: фигурам становиться в ряд!И королева в синем, в черном, и шелка ее шуршат — и взорРесницами-гирляндами во двор: менять и повторять узор.Чей ход? Грозясь, смеясь, ресницами: чей ход? и палец на устах:Ход короля. Ход королем. Ход предпоследний — и последний: ах!И башней: шах! — и башней: мат! — и с башни вниз, во двор, во прах. Зачем?Затем, что ночь сменяет день. Сменяет ночь и зарево поэм.
153. «Но имя!.. Имя!.. Будет новоселье…»
Но имя!.. Имя!.. Будет новосельеИ сдавит шею тайны ожерелье.Соблазнов, снов и истины и верыМолчаньем отсчитаешь меру.Но имя… имя… Знаю: так и надо.В нем каждая жемчужина — шарада:Пред образом отринутая совесть.На кладбище законченная повесть.И вот поют магические зелья.И каплями жемчужин в дым похмелья —Мой окрик, шепот мой о еле внятном,Об имени твоем о непонятном.
154. «Когда совсем уж не было надежды…»
Когда совсем уж не было надежды,Я темным стал, я озверел от боли,Затем что каменны твои одежды,Затем что каменна моя недоля.Но твой уход был вестью,
был приходом…Вот здесь сейчас окончится всё этоИ будет ясная осенняя погода,И так кончаются любовь и лето.И были окна, были двери настежь.Свисали тени током водопада.Сквозь вечера запутанные снастиПлыла звезды далекая отрада.И в сердце снова плавилось страданье,Но просветленное; мое ль, чужое ль…И в этом было всё мое земное:Вся жизнь моя и всё мое посланье.
155. «Из дома в дом проходит то, чему названья…»
Из дома в дом проходит то, чему названьяНет. Грусть и скорбь с ним сочетаются, как тень,В которую художник всё иносказаньеВложил: весь медленный и творческий свой день.Да, эта лень, углов тупые поворотыИ ты, пришедшая затем, чтоб умеретьВ ненужном лживом слове… Чтоб на серой нотеЦветистых звуков-мотыльков раскинуть сеть.И нет названья бесконечной смертиВ нас, только в нас. И что обетом мы зовемИль бытом? И чему всю муку, всё неверье,Всю жажду веры так пустынно отдаем?
156. «Свергая в эти воды дни за днями…»
Свергая в эти воды дни за днями,Уже давно безымянного ждешь.Здесь зарева шатучими кругамиВсё отметают: истину и ложь.Здесь небеса проходят, как слепые,Огромной бурей в бессловесный час.Твои глаза, глаза твои пустыеС крутого берега в последний раз.Здесь смерть обычней лунной светотени.Здесь солнце всходит, сумрак полюбя.Здесь даже ветер обойдет тебяОбъятьем полнодумной скорбной лени.
157. «Я жил, как этот всплеск в ветвях, сегодня, здесь…»
Я жил, как этот всплеск в ветвях, сегодня, здесь —В рожденьи дня сего: травинка, поле, лес.Стекали пятна, тени, солнечные бликиВдоль век и щек моих — судьбы моей улики.Я не хотел ее: мне отдавали мякотьВсех караваев здесь и там, на небесах, —Но в капельке земной хмельной душистой мятыПостиг я терпкость боли, наслажденья страх.Копной пьянящей я взвалил ее на плечиИ в окна лез, в глаза, в сердца — и на буксирБрал волка и луну и беспредельный мирПодспудной — до утра — таинственной картечи.
158. «Великое, ничтожное — два входа в дом…»
Великое, ничтожное — два входа в дом.А кров всегда один. И видно в щели,Как отражают стены ласковый Содом,Сиянье тех, что гибели хотели.Но в этой тишине не прокричать во тьмуИ не искать в себе потомка альбигойца, —Как с канделябра воск, я жизнь твою возьмуИ в жертву вознесу, молитвенный пропойца.Козы ангорской шерсть, густой и теплый миф.И чаша вдруг пуста. И жен не надо.И медленный в ячейке бродит апокриф —Студеной жизни пламень и награда.