Стихотворения. Избранная проза
Шрифт:
— Так это же Полунин… — вставил я, краснея по робости своей. И потом… значит, и Куприн черносотенец, и Арцыбашев, и Струве, и Гиппиус, и Амфитеатров? Они все так пишут. Даже те, кто были раньше: социалистами, — Алексинский, Бурцев, Наживин.
Сказал я это и испугался: ведь госпожа графиня по образованности своей очень даже осадить меня могли. Но они только сказали:
— Каждый русский теперь демократ! — на что я с возможной в разговорах с сиятельными особами твердостью ответил:
— Нет, я не демократ, у меня самого дом обокрали… — после чего госпожа графиня изволили от меня отойти.
Рассказал все вышеизложенное племяннику
9 мая, пятница
Прочел в «Последних новостях», газета господина Милюкова: полемическую статью одного из ближайших сотрудников сей газеты в коей автор доказывает хулителям его политической стойкости, что он не перекрасившийся монархист, а республиканец убежденный. Вполне, с этим согласен, ибо, будучи знаком с автором статьи, знаю, что он уже родился «без царя в голове».
Присутствовал на танцевальном вечере и, разглядывая публику, пришел к заключению, что современный донжуан для того, чтобы он нравился современным барышням, должен, во-первых, быть урожденным республиканцем в вышеозначенном смысле, во-вторых — носить серые гетры и, в-третьих, в совершенстве выделывать джимми и прочие модные танцы, при исполнении коих всем семейным людям следовало бы выходить из залы.
16 мая, пятница
Сохранив по сие время изрядную сумму в североамериканских долларах, помышлял открыть, по склонности своей к научным дисциплинам, какое-либо учебное заведение, которое, принося пользу соотечественникам, одновременно заставляло бы меня хоть изредка забывать о ненаглядной Аделаидочке и деревушке Нашей «Мечта Любви». Однако означенный план никакого одобрения со стороны племянника не встретил. По его словам, ныне стали предпочитать закрывать учебные заведения, а не открывать их. Кроме того, по его мнению, лучше разделить эти деньги между нищими в буквальном смысле этого слова, а не дожидаться того, когда их разделят между собой нищие в ином отношении люди, каковых туманных рассуждений я отнюдь не уразумел.
17 мая, суббота
Из совершенно достоверных источников узнал сегодня потрясающую новость, каковую и привожу здесь. Когда Петроград переименовали в Ленинград, Ленин прислал с того света срочную радиотелеграмму такого содержания: «Умоляю отменить переименование и считать Петроград Петроградом. Ленин» — и на недоумевающий запрос Зиновьева «Почему?» ответил: «Тут Петр Великий меня каждый день дубинкой бьет…»
(Новые русские вести. 1924. 18мая. № 123)
ЗАПИСКИ ЛЫСОГО ДУРАКА
(глава из повести)
Мемуары оставляются я назидание потомству и вразумление, а Екатерина Матвеевна с этим не согласна. (Екатерина Матвеевна — жилица наша, спальню
Выходит, будто примета такая есть: кто записки ведет, в дневник секретнейшие мысли вносит, гроб тому скоро, вольный или невольный. И, говорит Екатерина Матвеевна, ведением записок можно свою фортуну вконец извести.
Но, между прочим, такое умозаключение действительной обстановке жизни не только не соответствует, но и противоречит. Архипенко Павел Фомич, третьей гильдии купец и крестный моего Гриши, тихой души был человек, мемуаров отродясь не заводил.
А принял-таки мученический конец в соответствующем учреждении за бессознательность элемента. Упокой, Господи, его душу.
И примеров тому превеликое множество. Часто гроб нисходит на тех, кто к дневникам несклонны и даже грамоте не обучены, а всех прочих минует. Федя, расстрельщик губчековый, каждодневно, говорят, в книжечку в бархатном переплете вписывает, и даже каллиграфическим почерком: сколько людей в расход вышло, сколько на очереди и какие при этом мысли Федину голову забавляют. Целый мемyap уже составился, скоро другую книжку приобретать, а Федя жив и еще повышение по расстрелам получил.
Я так думаю, что кому как положено, и каждый по пути своему идет. Пуля тебя подстерегает, или голод, или тиф — умрешь, как ни вертись. А нет — выживешь, хоть сто пудов бумага дневниками испиши. Все, воистину, в руце Божией. Осмелюсь также присовокупить, многое и от руки властителей земных зависит, ежели в смысле высшей меры наказания.
По вечерам на столе у нас нынче коптилка мигает. Прыг огонек по жестянке, прыг — прояснится и опять замигает. Свет жидкий, тени по потолку ходят. На стене, от герани, будто пальцы шевелятся. Нехорошо на душе становится. В такой безвыходный, можно
сказать, момент на гитаре сыгрануть бы, песню старую хором исполнить, почаевать.
За окошком, скажем, буран, а тут тебе самовар голос подаст, посвистывает. Дементий Алексеевич, делопроизводитель наш, по учету векселей работал, смешное что рассказал бы, про восточного человека. Начнет, бывало, представлять — все с хохоту так и падают… Настя, жена моя, колбаску бы зажарила, с капусткой, с перчиком. Напрасно человеку память дана, только мучишься больше. Гитару еще позапрошлой весной на петуха обменяли (петух возьми и сдохни к вечеру, а гитара наигранная была, пены ей не было). Чаю не пьем, на сахаре туго. Дементий Алексеевич в деникинцы определился, с ним и ушел. Были слухи, что в Ростове застрял и там на веки вечные успокоился.
Присел это я сегодня к столу, коптилка трещит. Видно, керосин кончается. Завируха ставни рвет, а самовар неизвестно кто украл. И вздумалось мне все происшествия жизни записывать. Писака я плохой, слово к слову клеить не умею. И то сказать, по всей откровенности: такая жизнь кого не опаскудит. То по мозгам тебя треснет, то по чувствам. Какой уже год белкой в колесе крутишься, бежишь, бежишь, а куда и зачем бежишь — никто объяснить не может.
Мысли у меня теперь все прыгают, рвутся. Но в отношении писания записок складности выражений, по-моему, и добиваться не следует. Тут надо, чтобы каждое слово правдой было и слезами окроплялось. К тому же для самого себя пишу да, кажется, для Гриши. Подрастет сын, пусть прочитает, увидит, что неспроста папаша в сорок девять лет совсем седой, лысый стал, люди над ним по жестокосердию своему потешаются.