Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

Крученых Алексей Елисеевич

1920–1922 г.

Календарь (1926) ^*

Лето деревенское ^*

Чарджуйных дынь золотое темя И снежная мяхкоть Медоле-е-ейным запахом пчелу увлечет — Жь — ж — ж —!.. И жук засохший шушерой шевелится И мышь, оса, жужжалки, И ящер криволапый ис — под тюльей кельи Шершавым язычком уж тащится на медососье! И дыню все облапили как тетеньку! В полях поляжет полдень жаркий И все жуют нежай-й-йшие плоды И не страшат лучей нарывные булавки!..

Лето городское

Антициклон… Ш (ж) ара-а. Африка — Москва. Мессинский лимончик — усох На раскисшем асфальте — киски вянут Еле ползу костюм — в лепешку! Лопнув, арбуз сожжен! Рыбешки —

в крошку, высох фонтан — пыль! пыль! пыль!.. Улица — удушная печка, тротуар — жаропровод, На переулочке шипят жиры — — ы — ы — ы… Нет, не хватает квасу — одни тараканы!.. Вафли из Ахрики! Трубочками! — Лезут белые мыльные внутренности Мороженное! …роженное — отрава! От витрины до подъезда не до-пол-зти… Горячие противни в пальцы, чахотки микробышки, кочережки… Афтомобиль бурло бурлюкотит в желтой горчке… У-дыха-а-юсь… В голове — домна! Дом — бом-м… БОМ-М! В лоб солнечной бомбой ПОЛДЕНЬ: Б Ы Х! Ж-ЖЬ-ЖЬ-ЖЬ! остался — жяренный баклажян!

Лето армянское ^*

Эрывань Жы — ы — ра… На маставои сверлят мазоли, калючки, камни… Эй, варабэй, варабэй, адалжи сто рублей — закуплю грузовик Cнэ — е — гу… На площади тры лошади пасэредине ышак столбнак — ы! — кает!.. Духовка каструла паровая пэрина — моя квартыра! — Бэгу на пэрэвулок! в — а — а!.. Духан! Гулим — джан бурдюки!.. Орман орган Гариман — Ха! …Вэ — э — э! Апельсын с гарчицей Вино — чернила горькый! Шашлык, бадриджан, кинжалом в горле. Играй Зурна арган траур Душа моя пережаренная курица под скамейками валаится, крест заржангвыл! Ай — ай, смори на минэ, Хачатур: сверх агонь, сбок агонь, кургом агонь… посередку — сапоги! Куда пойдешь? Кому скажешь? Море — далеко, Арарат — высоко, Извозчык на козлах сыдыт, нычего ны гаворыт — язык чооорный как бакладжан.

Осень (Ландшафт) ^*

Сошлися черное шоссе с асфальтом неба И дождь забором встал Нет выхода из досок водяного плена — С-с-с-с-ш-ш-ш-ш — Сквозят дома Сипит и ширится стальной оскал! И молчаливо сходит всадник с неба — Надавит холод металлической души — И слякотной любовью запеленат С ним мир пускает Смертельный спазмы Пузыри (Бульк:) пульс… бульз… бульзыри…

Извозчичья

Осень… дохлая селезенка… Дрызготня… Запинаясь от скользко-моченого воздуха, как поп в подряснике, на козлы тупо восхожу… Лысею бородатый шляпой с пряжечкой… — Ну — у, дохлая, тро — о — гай! — Перееду себя наверняка после дождичка с поднятым верхом в четверг… Мой седок — канцеляристский чиж, что тоску подсунет в рубль, сукинсыненские возжи, сквозь рессор сосущий писк!.. Ось — грязище… кляча — чих! щурит уши… Водочный дых позывает в кабацкое дышло… Взялся за гуж — анчутке будешь на ужин!.. В глотке пусто хоть кнутом задушись! Кобыла — боком бух! Ух, и набулькаюсь вдрызг!..

Осень обывательская

Сито… с-сипит… сиф Осень! Начало сезона гриппозных бацилл!.. Воспаленно-красное, пнями зубов, оскалье листвы… Косые куксы стен… у к с у с… Вздернув глаза в воздушное озеро — оголтевшие сучья, скользко голенькие окна. Хлипь. Алимент. Бронхит… Квартплата Насморк. Ассспирин. — Н-н-н… стен-н-ают свистят провода просвеженные несут по телеграфу от пронафталиненнои невесты гражданину NN средних лет серому вахляю — 14 рублей на промот на леченье триполи (кожевенно-врачебный кабинет) Средь рыхлой ткани ртутный червячок. Волосья — беспорядок… Нос странствует по ветру… Он вылетел в трубу! Но —

ни гу-гу! Ему не скушно! Курсы? Радио-куры? Просвещенцы? студии? — гэ-гэ! Он ест яблоки Ласкера, За него думает начканц — гр-р-ажданин NN бизглазый зеванопулус!.. К исходу сентября подлечится подлец, нацепит пестрый галстук, На палец — перстенек — каля — маля! — и к Верочке пойдет с дюшесными конфетами, закупленными на остаточный четырнадцатый руп!

Говорящее кино (1928) ^*

Говорящее кино («Три Эргон») ^*

(Ассонансы)

В «Доме Союзов» кинематографа новая эра — во всеуслышанье заговорили Три Эргон. Звук течет по капле глуховатый, тяжелый, но все же захватывают Три Эргон, Три Эргон! Дрозды, канарейки, свиньи, гуси, — визг и свист. На сегодня переполнены наши уши, — так родились мои неполнозвучия А между тем томная виолончель с экрана пробиралась в зал и пела о том, что умер Великий Немой, когда из недр его неожиданно возросли Три Эргон, Три Эргон…

Кин — Мозжухин [70] ^*

Пропыленный Дюма… Тоска… Мозжухину с Лисенко лет около ста. Руки мельницами машут — оперная краса! — Скатилась на букет бумажный двухаршинная слеза. А старый друг Соломон суфлер повел в таверну пьянствовать и до утра чечеткой топать из-за коварного наследника престола и венецианки. В картинном положении, весь изгибнувшись на пьянственном столе, проспал все утро всеми покинутый Кин. «Стрядать» красиво — с поволокой — идеал кумира, избитый, томный жест Чуть измозжухин не дорос до Кина, а до кино ни в жисть!

70

В этой книге я писал преимущественно о картинах, виденных мною с осени 1926 г. по осень 1927 г. (Примеч. автора).

Катька Бумажный Ранет ^*

(Либретто)

I.

Мы по мосту стоим меж лотков и меж корзин — Ранет бумажный, гранат и мандарин! — Вкруг шурыгает шпана. — Отпустите четверть фунта Зекс! Мильтон! Теллигент — ейный хахаль — кувырком. А киноки-ловкачи сотворяют среди нас тридцать мелодраминых картин

II.

Бывший поэт, Мариенфаг на Лиговке, (нынче Семка-Жгут), сменил цилиндр на кепку, перо прокисшее — на перышко, пробор изысканно проклеен, пшют первоклассный, а финка сбоку, нервнее фокса добычей дразнит казино. Червонцев пачки средь меловых профессоров… Но неудача! Неудачка! Даешь в фужер с вином подсвистнуть порошечку упитанному скотопромышленнику Вальком или бутылкой в замахе Бац! Дзиннь! Осколки — головокруженье — на пол (А в дверь: стук-стук!) Скорее спрятать тушу — куда вот? — под двуспалку, а во входную дверь не во-время учтивый мильтон и управдом с распиской об учете мебели. Убивец смылся, без всякого смысла поплелся руки умывать от подозренья крови. Его шмара перед гостями дрожью рассыпалась, а впереди из-под кровати рука скорюченная выпала, быкоподобного скотопромышленника Скорее у стрекнуть! И по-за шторой, меж комодов Семка Жгут из Катькиной берложки, обабившись в платок и юбку — младенчика под мышку! — по коридору крадется, как мышь А ейный, Катькин хахаль, драный кот Вадимка, юродиво как невидимка — цап! За воротник! — Куда? — Туда! — Ребенок чей? — Несу домой. — Да он не твой! Заткнись! А тот его по морде хлясь! — Ты драться погоди! Положи младенца в сторону! — Пискленок в нише, юродивый и вор колотятся по лестнице затылками — рубахи в клочья. А снизу Катька с визгом, а сверху управдом с мильтоном — Зажа-а-ли! — Вот это — вор! За жабры возьмите! — Семка скорчился, как в западне.